Тайна девичьего камня - Майкл Мортимер

Микаель потянулся к транзистору на окне и со вздохом включил его. Проклятие! Нет таким мыслям! Не думать больше, злые мысли жалят, как осы в ботинке. Они стали моими врагами — все мысли об одном и том же.

Он намазал масло на хлебец Васа и отрезал кусочек пасторского сыра. На обертке было написано «продукт длительного хранения», и он сразу же отправил сыр в рот и прожевал его. Сыр был очень мягким на вкус. Жадины, подумал он, наверное, им на Арле не хватает холодильников, и они кладут все на короткий срок, а потом специально клеят на упаковку не ту наклейку, надо бы позвонить и…

Он остановил себя.

Опять я завожусь!

Надо с этим кончать, надо…

Он отрезал еще кусочек сыра и положил его на хлебец. Будет вкусно, подумал он. Очень вкусно с сыром.

Да.

Особенно с бокалом вина.

Но нет, нет, никакого вина, ничего. Трезвый как стекло. Никакого волнения, спасибо. А не то опять буду ходить по улицам и кричать на людей, которые вызовут полицию. Трезвость и хорошая физическая форма, и я все преодолею.

Он раскрыл один из последних разворотов газеты. В это время на подоконник сел воробей. По радио рассказывали о детском саде, которому пришлось сократить расход молока, и он как раз собирался выключить — никаких детских садов, ничего, что имеет отношение к детям, — но программа закончилась, и началась научная передача с рассказом о гормональных изменениях у лягушек.

Тем временем он листал газету с конца, перескочил через четыре страницы, где описывался скандал вокруг выбора рождественского телеведущего года. Им назначили всеми любимого спортивного комментатора, но все «эксперты», которых опросила газета, были не согласны. Затем две страницы были посвящены предположениям, кто станет вести «Песню года» в Скансене, когда уйдет старый ведущий. Феминистка-аналитик СМИ выразила свое возмущение и составила список из ста одной женщины — в список вошли певицы, артистки и исполнительницы, каждая из которых могла стать первой в истории женщиной-ведущей «Песни года» после Буссе Ларсена, Челя Лённо, Лассе Бергхагена, Андерса Лундина или этого ужасного бородатого подхалима-коротышки Монса Зельмерлёва. В анонсе «Песня года» была названа «самой грандиозной летней программой в стране, которую передают в прямом эфире из Скансена на острове Юргорден, этого огромного стокгольмского парка в национально-романтическом стиле, где можно покататься на каруселях, увидеть диких животных и зайти в старинные здания».

Боже мой, подумал он, Скансен, чертов сумасшедший дом! Только масса психованных животных в стрессе. Взять хоть медведей, хоть кроликов, хоть серых тюленей: для плавания им предоставлено самое большее восемь кубометров воды, они наверняка все время мрут один за другим, а потом поставляют новых, как на конвейере, и никто ничего не замечает. Да-да, вот так обстоят дела в этих заповедниках: каждый день пытка, дрессура и запланированные мучения — маленький сладенький медвежонок! А потом все эти старые школьные здания и отвратительные солдатские казармы, где молодежи приходится унижаться в блохастых народных костюмах, чтобы немного подзаработать на летних каникулах. А тут еще эта «Песня года» в Скансене! Подумать только, тысячи людей раз в неделю все лето совершают паломничество к этой обезьяньей горе, чтобы всем вместе напевать абсолютно бессмысленные мелодии, пока камеры на кранах в тысячный раз показывают нелепым панорамным планом паром, идущий в Юргорден по озеру Сальтшё…

— Ах, — простонал он. — Перестань, я должен перестать, перестать, перестать сейчас же!

Он на минуту закрыл глаза и попытался успокоиться.

— Существует мнение, что бисфенол, который встречается во многих изделиях из полиэтилена, — услышал он радио, — например в бутылочках и сосках, способствует росту большого числа гермафродитов среди популяции лягушек в водоемах в провинции Сконе. Одновременно замеры последних двадцати лет показывают, что пенис у новорожденных мальчиков в Сконе становится короче, а расстояние между ним и анальным отверстием уменьшается. Теперь ученые будут исследовать возможную взаимосвязь.

Он улыбнулся. В конечном итоге победят женщины. В один прекрасный день мужчины придут в Скансен с членом в собственной заднице и фальцетом станут распевать хором «Летнюю песню Иды» за невероятно подлинными заборами, перевезенными сюда из пострадавших от влаги курных изб в Хельсингланде, на фасаде которых будет написано: «Не кормите гермафродитов!»

Он отбросил в сторону вечернюю газету и посмотрел в окно. Долгое время он просто сидел и провожал взглядом идущих мимо.

Ребекка, подумал он, представь себе, что ты, Ребекка, тоже сейчас идешь там, в своем красном дождевике, гордясь своими новыми зимними ботинками! Что подарить тебе на Рождество, Ребекка? Ты можешь составить список пожеланий?

Он быстро выбросил из головы эти мысли, горло сжало, он долго сидел с закрытыми глазами, а потом заставил себя снова выглянуть в окно. На тротуарах почти никого не было. Напротив стояло несколько парней, куривших под вывеской табачного магазина. «Форд»-комби пытался припарковаться, втискиваясь между большими кучами снега.

Сутулый мужчина в шапке с наушниками переходил улицу.

Эта шапка, да, узнаю ее. Этот проклятый мерзкий придурок Лённкруна, который живет где-то там в районе домов начала прошлого века. Как они там писали в последней рецензии в «Дагенс Нюхетер»? «По праву считается одним из самых интересных языковых дарований в своем поколении».

Какие оппортунисты, подумал он, какие деспоты, эти рецензенты, и в то же время какие подхалимы!

И три недели этот безобразный Лённкруна в своих старомодных очках входил в число лучших, по мнению критиков, со своим ужасным сборником лирической прозы «Смутная память; обещание вернуться домой», какая-то полифония и основанная на современном материале стихотворная пародия в форме коллажа. Единственная цель книги — желание Лённкруны показать, как много выражений он может исказить и какой это огромный политический радикализм беспрерывно перемалывать массу слов. «Моя форма и мой язык — это саботаж против авторитарных структур в обществе», — сказал Лённкруна в интервью журналу «Десятые».

Боже мой, подумал Микаель, какая наивная пародия, это же самая консервативная писательская позиция в мире, начисто лишенная риска, кокетливая до отвращения, в духе затхлого 68-го года!

Он несколько раз выругался и начал рыться в грудах газет на полу. Вскоре он нашел номер газеты Союза писателей «Писатель». Какой страшно унылый дизайн, подумал он, кто на самом деле ответственный дизайнер этой газеты, кто? Все стипендии и премии всегда помещать на последнем развороте!

Вот так, именно, вот он. «Эдвард Лённкруна получает двухгодичную рабочую стипендию Писательского фонда в размере сто шестьдесят тысяч крон. Стипендия налогом не облагается». И ниже: «Шведская академия решила дать Лидманскую стипендию в размере сто тысяч крон Эдварду Лённкруне».

Черт, они что, с ума сошли, двести шестьдесят тысяч крон — без налога! Сколько времени можно жить на эти деньги? Сколько можно успеть написать? Может быть, две новые ужасные книги стихотворений в прозе? Которым в свою очередь будут аплодировать восторженные критики, которые по чистой случайности сами пишут такие же сборники стихотворений в прозе, за чем последуют новые премии и новые стипендии, за которыми последуют новые книги…

Он далеко откинулся на стуле и громко простонал.

Значит, выгодно писать так слабо, почему никто не расстреляет этих литературных полицейских раз и навсегда?

Кстати, где он живет, этот зачитавшийся придурок? Наверняка в однушке с крошечной кухней. Наверняка нет детей. Двести шестьдесят кусков. С квартплатой максимум три с половиной тысячи этот черт может писать три-четыре года. Если, конечно, цена на вермишель не подскочила до семи крон за пакет. Тогда денег хватит только на два с половиной. «Смутная память»? Тогда пошел к черту!

Он встал, быстро вылил кофе из четырех кружек, стоявших на мойке, глубоко вздохнул и опустил руки вдоль туловища. Этот Лённкруна, он вообще-то знает, что живет почти по соседству с настоящим писателем, который фактически… или да, во всяком случае в некоторой степени, некогда владел искусством рассказать настоящую историю?

В девяностые все было по-другому. Тогда, по крайней мере, умели рассказывать истории. Пока мерзкая каша из маленьких пустяковых новелл и так называемых языковых экспериментов и самообличительных кинофикций не разрушила большой роман. Не говоря уже обо всех этих книгах об исторических знаменитостях, эта ужасная писательская подделка, которую никто не ставит под сомнение. Это все равно что видеть, как собрат по перу продает весь цех, плюс бедная изображенная жертва, у которой украли всю ее биографию, — и ни один критик не возразил, ни один! Но раньше, в девяностые, когда он сам дебютировал. Тогда! Тогда ситуация была иной.