В понедельник рабби сбежал - Гарри Кемельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты называешь странностью в данном случае?
— Тут их полно, Хаим. Возьми любого из тех, кто нас интересует. Каждый из них ведет себя не совсем нормально. Начнем со Стедмана. Он прибывает в Израиль и вместо того, чтобы ехать прямо в Иерусалим, где живет его сын, едет на пару дней в Тель-Авив.
— Но у него там друзья…
— Можно объяснить и так, конечно, но все же это немного странно, потому что сына он давно не видел и всегда мог съездить в Тель-Авив позже. Странно даже то, что сын не встретил его в аэропорту. Но вдобавок ко всему, одна из первых, с кем он встречается в Тель-Авиве, — Рипеску, известный агент. Опять странно. Но на этом дело не заканчивается. Он приезжает в Иерусалим и занимается странным делом, которое может служить прикрытием. Оно позволяет ему запросто, и с виду совершенно невинно, говорить с кем угодно. Никаких встреч в особых местах, никаких замечаний шепотом, проходя мимо, все открыто и честно. Если мы прямо спросим, почему он говорил с кем-то, за кем мы ведем наблюдение, он просто скажет, что это его обычный метод сбора материалов.
— Но послушай, информация, записанная на пленку служит доказательством…
— Брось, Хаим, не надо считать его таким простачком. Если это опасная информация, он просто сотрет запись. Останови его на улице один из наших людей, и он может стереть ее прямо на месте, держа одну руку в кармане, пока его держат за другую. Поверь, эта идея с книгой, основанной на уличных беседах, дает прекрасные возможности. Кстати, Хаим, тебе не приходило в голову, что это он мог спрашивать, как пройти на Виктори-стрит, 5, — правда, это только добавило бы нам странностей?
— Это возможно, мы можем проверить. Свозим дружинника в «Кинг Дэвид». — Иш-Кошеру явно понравилась перспектива определенного задания.
— Стоит попробовать. Пошли дальше. В следующий раз мы натыкаемся на него в связи с Мимаветом. Вечером того самого дня, когда он идет к нему, в квартире Мимавета происходит взрыв. Чертовски странно.
— Совпадение, конечно, интересное, особенно, если это он обращался к дружиннику, — оно связывает его с обоими взрывами.
Адуми продолжал.
— И вот тебе самая интересная странность. Он отец Роя Стедмана, который не только во время взрыва у Мимавета был рядом, но еще и дружит с Абдулом Эль-Халди, которым мы давно интересуемся.
— Вы хоть раз его допрашивали?
Адуми покачал головой.
— Нет, он же из интеллектуалов. Мы обращаемся с этими арабскими интеллектуалами осторожно, особенно, если они студенты университета. Это политика правительства, и насколько возможно, мы ее придерживаемся. Так, продолжаем. Я уже назвал странным, что Рой не встретил самолет отца. И странно, зачем это еврейскому мальчику так уж сильно дружить с арабами. Но возьми обоих вместе, отца и сына, и ты найдешь еще одну странность. Мы забираем паспорт мальчика, и вместо нормальной реакции — заявить в консульство — они сидят и ждут, пока его не пришлют по почте. Ладно, мальчик ничего лучшего придумать не может, но отец, конечно, мог бы. А дальше у нас есть раввин…
— Его ты тоже подозреваешь?
— Он живет через одну улицу от той, где произошел первый взрыв, и произошел он в ту же ночь, когда раввин прибыл в город. Совпадение? Хорошо. Но кто-то, кто мог подложить эту бомбу, спрашивал о доме, где живет наш раввин. Совпадение? Возможно. Наконец, он подружился со Стедманами и идет с ними покупать машину у человека, в ту же ночь убитого взрывом бомбы. И это в шабат; раввины ходят на деловые встречи в шабат? Совпадение? Вполне может быть, но как по мне, это напоминает канву.
— И все-таки…
— Это цепь, Хаим, ты что, не видишь? — Он поднял большую руку, отмечая звенья на коротких пальцах. — Рипеску, известный агент, старший Стедман, младший Стедман, Абдул — араб, которого мы подозреваем. И рабби Смолл где-то посередке как одно из звеньев.
— Это интересно, — согласился Иш-Кошер, — и странно, и действительно похоже, что там есть какая-то канва, но там нет ничего, чтобы я мог начать что-то делать. — Он выглядел разочарованным.
И снова Адуми нехорошо улыбнулся.
— Ты не можешь, а я могу.
— Ты хочешь сказать, что пойдешь напролом и…
Адуми с сожалением покачал головой.
— Пока нет. Мне действительно не хватает данных. Но если вокруг Виктори-стрит крутился действительно Стедман, это могло бы помочь. И записка, которую молодой Стедман оставил в почтовом ящике Мимавета.
— А она чем?
— Помнишь, что в ней? «Я вернулся, как обещал». Это могло означать то, что есть, не больше, но могло и еще что-нибудь.
— Например?
— Предположим, — сказал Адуми, — что у него уже были какие-то дела с Мимаветом, возможно, не без проблем, и он говорит: «Смотри, я не забываю об этом. Я вернусь!»
— Но ты же был уверен, что Мимавета убили террористы и просто случайно, не имея ничего против него лично.
— Правильно, но в свете того, что мы знаем теперь, этот Мимавет мог быть убит потому, что кто-то хотел его убить. И может, стоит немного тщательнее проверить его деловые записи, как можно более ранние, и, пожалуй, допросить людей в мастерской.
— Я выясню, что смогу сделать, — важно сказал Иш-Кошер.
— Это даст нам повод, понимаешь?
— Понимаю. Это как раз то, что тебе надо?
— Есть еще куча вопросов к моим собственным людям. В этой сумасшедшей работе никогда не знаешь, с чем столкнешься. Все эти люди могли быть чьими-то агентами и все же каким-то невероятным образом работать на нас тоже. Я должен все проверить.
— Понимаю, — сочувственно кивнул Иш-Кошер.
Некоторое время оба молчали, и Иш-Кошер не мог понять, кончен ли разговор.
— Это все, Авнер? Или у тебя есть что-то еще?
— Есть кое-что. Мне сообщили, что американцы сочтут одолжением, если мы не станем мешать Стедманам покинуть страну. Для этого Стедман и поехал в Тель-Авив — устроить, чтобы об этом одолжении попросили.
Иш-Кошер удивился.
— Ты хочешь сказать, что он поехал с протестом в посольство?
— О, нет, не с протестом. Это слишком сильно. Он поговорил с кем-то, кто передал словечко одному из наших людей…
— Я хочу разобраться, Авнер, — осторожно начал инспектор. — Ты хочешь сказать, что если мы найдем доказательство того, что Рой Стедман убил Мимавета, американцы захотят, чтобы мы отказались от обвинения против него?
— Нет. Если у нас будут доказательства, что он нарушил закон, им и в голову не придет пытаться просить для него снисхождения. Это только в том случае, если все, что у нас есть, это канва, которая в итоге может привести к доказательству, но сейчас это канва и только, понимаешь?
— И что ты собираешься делать?
— Твои люди могли бы что-нибудь придумать, но на это, скорее всего, понадобится время. И мы не можем просто продолжать держать этих людей про запас. А ситуация тупиковая. Вот если бы они начали действовать…
— А если не начнут? Я просто отсылаю паспорт Стедмана назад — извините, мол, за временные неудобства?
— Вот я и думаю, может, слегка подтолкнуть их?
— Что ты имеешь в виду?
— Дернем за один из концов цепочки, это может вызвать реакцию. Рипеску уехала, она отпадает. А вот Абдул… В их группе есть девушка по имени Лейла М’зсоуми. Что, если твои люди арестуют ее…
Глава XXXIX
Рабби Хьюго Дойч стоял у плиты в пижаме и махровом халате, наливая себе вторую чашку кофе. Бетти, все еще в ночной рубашке и халате, забеспокоилась
— Может, ты оденешься, дорогой? Ты опоздаешь на заседание правления.
— Я не пойду. Сегодня меня попросили не приходить. Думаю, они собираются обсуждать вопрос о моем пребывании здесь. Поэтому я решил взять выходной, миньян тоже пропущу.
— Тогда давай попьем кофе на веранде. Похоже, на улице тепло и приятно. Вдохни этот воздух! — Она открыла дверь на веранду и остановилась на пороге с чашкой в руке.
— Это утренний бриз. Мы дышим океаном. Весна в Новой Англии, Хьюго, — прежде я никогда не получала такого удовольствия.
— Да уж, Дарлингтон — фабричный город, и весенний ветер обычно приносил запах дыма и серы — помнишь?
— М-м. Я так рада, Хьюго, что мы остаемся. Я боялась, что ты будешь чересчур уж… щепетильным.
— Одну минуту, Бетти. — Он принес свою чашку и сел в кресло рядом с ней. — Я не изменил своего мнения. Я только сказал, что хотел бы остаться, если рабби Смолл решит не возвращаться.
— Но ты сказал…
— О сегодняшнем заседании? Там должны решить, хотят ли они меня, — если не вернется рабби Смолл.
— То есть Дрекслер сказал тебе, что они хотят Смолла, а ты просто их запасной вариант?
Он отхлебнул кофе.
— Нет, у меня такое впечатление, что если бы мы были на равных, их первым вариантом был бы я. Но это все-таки его место.
— Это их мнение, Хьюго, или твое?
— Это мое мнение, — упрямо сказал он. — Я не отнимаю работу у человека.