Непокорный рыцарь - Софи Ларк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я неохотно встаю и пересаживаюсь на его покрывало.
– Чего? – спрашиваю я.
– Почему ты общаешься с Эли? – требовательно спрашивает Ливай.
– Э-э… потому что она классная? – отвечаю я.
– Ты знаешь, что она раньше танцевала в «Экзотике»?
– Да, она упоминала.
– Там я ее и встретил.
– Рада за тебя, – отвечаю я, стараясь, чтобы это прозвучало искренне. Мысль о том, что парень ухаживал за Эли, засовывая долларовые купюры ей в трусики, мне совсем не кажется романтичной.
– Твою мать я тоже там видел, – говорит Ливай. – До того, как она ушла.
Мою кожу покалывает от злости и отвращения.
Мне насрать на то, что моя мать танцевала стриптиз, или чем там она еще занималась. Это ее выбор. Но что я презираю, так это то, как всякий пытается использовать ее профессию против меня – чтобы унизить и пристыдить.
– Она была горячей штучкой, – продолжает парень с гадливой улыбочкой на лице. – Тебе далеко.
– Я знаю, – холодно отвечаю я. Все твердят, какой красивой была моя мать. В молодости она хотела быть актрисой. Мечтала стать эталоном красоты, как Софи Лорен или Ава Гарднер.
Но вместо этого забеременела мной.
Я не злюсь за то, что мать бросила меня. Ей было всего шестнадцать – гораздо меньше, чем мне сейчас. Даже меньше, чем Вику. Совсем ребенок.
Но я злюсь, что она так и не вернулась. Мне приходится слышать о ней от придурков вроде Ливая. Мне приходится мириться с тем, что она все еще здесь, в Чикаго. Мне приходится думать, в порядке ли она. И мне приходится задаваться вопросом, почему она никогда мне больше не звонила. Ей было стыдно? Больно? Или ей просто все равно?
Ливай продолжает злобно улыбаться.
Почему мужчинам нравится причинять женщинам боль? Почему он чувствует себя хорошо оттого, что мне плохо?
– У меня твои деньги, – говорю я, вручая ему пачку купюр, которую дал мне Шульц.
– Хорошо, – отвечает Ливай, передавая ее Сионе. – Рад, что у нас не возникнет с этим проблем.
Во всяком случае, пока.
– У тебя остались наркотики? – спрашивает парень.
– Немного.
– Дай посмотреть.
Я достаю мешочек из кармана – те, что Шульц сказал мне оставить на всякий случай. Внутри около двенадцати штук.
– Хорошо, – кивает Ливай. – Прими таблетку.
Я во все глаза смотрю на него.
– Принять от кого? – глупо спрашиваю я.
Ливай чуть выпрямляется, улыбка сползает с его лица. Он пристально смотрит на меня. Зрачки парня – две крошечные темные точки на фоне бледно-голубых радужек.
– Прими одну. Прямо сейчас, – говорит он.
Я пытаюсь сглотнуть, но во рту пересохло.
– Зачем? – спрашиваю я.
– Потому что я ни хрена тебе не доверяю.
Мое сердце бешено стучит, но дыхание ровное. Я в жизни не пробовала наркотиков, не считая пары косяков. В основном потому, что я стараюсь быть ответственной. Но еще потому, что эти штуки пугают меня до чертиков. Мне не нравится терять контроль. Не говоря уже о том, что я понятия не имею, где Ливай достал эти таблетки. Почем мне знать, что там не крысиный яд.
– Я не большая поклонница дури, – слабо пытаюсь протестовать я.
– Мне насрать на твои предпочтения, – шипит Ливай. – Прими одну прямо сейчас, или ты, мать твою, пожалеешь.
Я быстро обвожу взглядом собравшихся. Никто не смотрит в нашу сторону. Никто не придет мне на помощь. Патриша болтает с Эли. Беатрикс танцует с какой-то девушкой. Единственный, кто не сводит с меня глаз, – это Сионе, который стоит в паре футов от нас и молча несет свой дозор на случай, если Ливаю понадобятся его услуги. Полинезиец мне точно не помощник – стоит Каргиллу отдать приказ, и здоровяк без тени сомнения запихает мне в глотку весь пакет.
– Ладно… – нерешительно говорю я.
Я вынимаю одну таблетку. Твердая и бледная, она напоминает мне аспирин.
Я кладу ее на язык и запиваю остатками своего пива[44].
– Открой рот, – шепчет Ливай.
Я открываю рот и высовываю язык, чтобы показать, что я все проглотила.
Ливай смеется, снимая напряжение.
– Отлично, – говори он. – Иди повеселись.
Я тоже пытаюсь рассмеяться, но не могу даже выдавить улыбку. Я встаю с покрывала и бреду прочь.
О черт, о черт.
Понятия не имею, что теперь со мной будет. Я вообще ничего не знаю о дури, что довольно иронично, учитывая, что я примкнула к армии дилеров Ливая. Как скоро таблетка начнет действовать? Я успею спрятаться где-то и вызвать рвоту, прежде чем что-то случится?
Я уже тревожусь и потею, хоть и не уверена, это от наркотика или от нервов.
Боже, зачем люди принимают их по приколу?
Я вне себя от ужаса.
Патриша хватает меня под руку.
– Эй! Что случилось?
– Ничего. Просто… э-э… мы можем поговорить?
– Конечно. Что…
Я хочу спросить Патришу, что мне, черт возьми, делать. Но в этот момент я замечаю, что Белла присоединилась к Грише и его друзьям по другую сторону костра. Лукин тут же положил руку девушке на плечо, так что, похоже, он не в курсе их с Неро свидания.
Я не собираюсь ее выдавать. Мне нужно от Беллы только одно.
– Забей, – говорю я Патрише. – Давай поболтаем с Беллой.
– Что? Это еще зачем?
– Просто подыграй мне, ладно?
Вздыхая, Патриша бредет со мной по песку, направляясь к небольшой кучке людей.
– Эй! Это же Марио Андретти![45] – восклицает Гриша, когда мы подходим. Он заливается смехом и протягивает мне кулак для приветствия, нисколько, похоже, не задетый нашей с Беллой гонкой.
Блондинка далеко не так рада нашей встрече. Она хмуро глядит на меня, по всей видимости, задаваясь вопросом, есть ли в этом гребаном городе хоть одно место, где она не будет видеть моего лица.
Что ж, она права. Я собираюсь мозолить ей глаза, пока не получу желаемое.
– Привет, Белла! – с деланым дружелюбием говорю я. – Как прошел вчера обед?
Она широко раскрывает глаза, а ее щеки пунцовеют, когда девушка понимает, что я могу в любой момент разрушить ее отношения с Гришей, если захочу.
– Отлично, – отвечает она, вынужденная держаться в рамках.
– Мы с Беллой столкнулись возле банка ее отца, – жизнерадостно говорю я. – Я ела в «Ривер-Роуст».
– Обожаю это место, – говорит Гриша и поворачивается к Белле. – Почему ты меня не пригласила?
– Я не думала, что ты уже готов познакомиться с моим отцом, – смущенно отвечает девушка.
– Родители меня обожают, – ухмыляется Гриша. – Я очаровашка.
– Мой папа никого не любит, – серьезно говорит Белла. Она становится грустной, как будто
