Аз буки ведал - Василий Дворцов

- Спорно. Но...

- Спорно! Но если признать, что смерть - это только сон, только пребывание в ином мире, то тогда нет противоречий. Да, тогда я соглашусь с вами: текст - кладбище, а буква - могила. Соглашусь, потому что смерти нет, но есть некое состояние. Могила - гроб - домовина. Дом - это вот наш компромисс. Да! Хорошо!

- Так какие же, по-вашему, за мной бегают охотники?

- А... это все равно! Все равно! Они беспринципно меняют имена, лица, принадлежность организаций и религий! Важен только дух, их водящий! Он! Дух!.. А все остальное декор, внешнее украшение, перья на шлеме... Вспомните, сами же говорили, что они всегда разные - сначала вас водила по Москве госбезопасность, потом ее сменили "бейтаровцы", далее - уголовники, а потом... "Потом" пока не наступило...

- Потом меня начнут преследовать братья по разуму.

- Какие? Почему?

- Братья-патриоты. Или, точнее, отцы-наставники. Слишком многих мучает их неучастие.... И наше поражение.

- И вы их, выжившие, всегда своим присутствием обличаете?

- Да.

- Тогда эти-то точно догонят. Потому что думают с вами одинаково... Кстати, и ваши знакомые шичкисты расшифровали свойства букв. И они очень активно используют в своей магии дневниковые похороны страстей. Они пишут дневники с искушениями и хранят. А их тайное оккультное ядро - секта чуриковцев, - так те еще употребляют и ритуальное сжигание живых текстов: "братцы" пишут клятвы и жгут, превращая их в новые идеи для новых возможных своих последователей. И даже никакой "наукой" не прикрываются...

Анюшкин, Анюшкин, он совсем не чувствовал собеседника. Его не только не интересовал эмоциональный заряд, но даже уже видимые конвульсии Глеба. Он просто исследовал очередной казусный вопрос... А Глеб уже спрятал под стол руки... Гул... Этот гул... И все до него доходило теперь как бы с эхом, смысл произносимого воспринимался с некоторым отстоянием от восторженного голоса Анюшкина:

-...А тут тоже можно вспомнить интереснейшую систему письма древних иудеев: они не писали гласных. Даже не надо спрашивать почему: чтобы не ловить и не мертвить священного дыхания, что к ним через пророков исходило от Самого Бога. Это хранилось в только живом предании - из уст в уста! И поэтому же для них невозможно было даже и произношение имени Иеговы. В самом деле, нельзя же давать жизнь Тому, Кто Сам ее дает! И кстати, вообще у многих кочевников, не знающих постоянных домов, безумящий страх перед всеми могилами - домами мертвых. Нет для них и большей скверны, чем мертвец. Даже если это их родная мать или их ребенок. Они всех хоронят обязательно в тот же день. А не на третий, как мы с вами, например... Поэтому происхождение буквы исторически всегда напрямую связано с оседлостью... И священности, а не трефности потустороннего - загробного - мира. В понятии рая, а не царства Эрлика...

Из окна Степанова дома вылетело стекло. Раздался тяжкий протяжный крик. Или же мык. Это явно был зов о помощи. Анюшкин всплеснул руками, побежал:

- Степану новую порцию надо. А я забыл приготовить. Ах же я, такой-сякой! Бегу, бегу!.. Сейчас я быстро.

Но он долго еще возился с замком сарая, наконец грохнул откинутой щеколдой, скрипнул дверью. Глеб с трудом разжал скрюченный до судороги кулак: на клочке салфетки карандашом было нацарапано: "Принеси завтра к бабе Тане". На той стороне ничего больше не было... Так. Понятно. Приказывают повинуйся. Или не повинуйся. Как сам знаешь... В любом варианте исход уже угадать не трудно. И расход, и приход... А баба Таня-то здесь при чем?..

Анюшкин с вознесенным над собой стаканом забежал в избу Степана. Стон затих.

- ...Эх, Анюшкин, да как еще проще? Я ведь вас не обвиняю в том, что вы не догадываетесь, чем "дос" от "виндоус" отличается. А мне же почти каждую ночь монитор снится и пальцы клавиатуру ищут! И еще вопрос: а взаправду ли я такой ... возвышенный? Я, может быть, только и делаю, что слежу: как я выгляжу? Впрочем, и вы вполне можете этим страдать. Я вот вас все время как бы около Юли вижу. Она постоянный раздражитель, от которого вы все время рефлексируете. Ваше мужское самолюбие просто кипит от ее льда.

Анюшкин онемел. А Глеб бил все дальше:

- Но я даже на секунду не верю, что все ваши копания в интеллектуальных отвалах связаны с комплексом маленького роста. Ни на секунду. Ибо вас не интересует результат. Но вопрос не в том, что вы делаете, а - зачем это вам? Зачем? И вы сами никогда не захотите этого ответа...

Глаза у Анюшкина стали больше его выпуклых очков. Оставалось совсем чуть-чуть до апоплексического удара.

- Не захотите. Почему? А потому: зачем знать про то, что не мучает вас как интеллектуальные бирюльки?

- Глеб, я прошу вас, перестаньте! Что вы хотите со мной сделать?

- Я? Хочу?.. Я хочу, чтобы вы сами со мной были предельно просты. Просты и доверчивы. То есть, в нашем случае, не притворяться, что мы на равных. Опять, что ли, почему? А потому, что я - здесь - только от вас и завишу. А я бы хотел... Ладно... Поймите главное: я здесь не могу быть тем, кем я мог и хотел бы быть для вас в моей Москве. В моей - вы слышите? - моей Москве! Я так хотел бы быть вам... ну, равно ответным. Вы понимаете?

И Анюшкин осел на землю.

- Анюшкин, вы же, в конце концов, человек. Так вот и... я, оказывается...

- Глеб! Я... действительно человек.

- Тогда почему вы меня не желаете понять? Чуть-чуть войти в мое сверхдурацкое положение?

- Глеб. Простите.

- С удовольствием. Но и с просьбой: не бросайте меня на свои эксперименты. Я не всегда герой. Иногда мне тоже бывает слишком больно.

Это было уже настоящей дружбой. И требовало настоящего, круто обменного закрепления. Глеб снял свои злополучные часы. Если честно, он их уже тихо ненавидел, - так пусть другого радуют! Анюшкин опешил: а он-то чем?

- А вы мне это самое ружье. Что от Котова осталось... Не насовсем: его Светлане отдам. Мне лучшего подарка и не будет.

- Да. Но это не мой подарок. То есть не мое ружье.

- Плевать. Ваш подарок - это моя исполненная прихоть. Да?

- Да... Да!

- Вот как хорошо! Хорошо, Анюшкин!

- Так... согласен.

А еще бы не так: дружба - это было то, что ему самому больше, чем Глебу, было необходимо для существования в этом вот глухом алтайском таежном кордоне. Ну не был же он простым обходчиком! И посуду он не мог просто так за хамьем мыть. И доедать их сыры и колбасы.... Он сам, как и Глеб, всегда, всегда понимал: "те" все вместе и пальца его не стоили. Не стоили!.. А посему - что им с Анюшкиным делить? Ну? Амбиции умников? Бессребреников? То-то. Они так в полном теперь равновесии...

- Глеб, а как вы с Филиным сошлись?

- Я оценил ваши проверочки.

- Что? Неинтересно получилось?

- А вы опять за свое: я живу не из соображений любопытства! Мне за последние годы уже достаточно впечатлений. До пенсии.

- Нет. Я все же думал...

- Правильно думали: я оказался очень интересен вашему Филину. Он меня всего прощупал. Чувствительно. А поскольку я это все-таки вытерпел, то он меня пригласил в баньку. Ночью... "Свои только будут!" Кто эти "свои"?

- Даже так?.. Это очень-очень... тьфу! Чуть опять не сказал: "интересно".

- Спасибо.

- Даже в баньку... Но вы, надеюсь, не пошли?

- Стыдно сказать - забыл.

- Как хорошо. Хорошо!

- А вы что, там побывали?

- Я? Нет! Я, видите ли, совсем не моюсь, много лет. Но там был один знакомый.

- И? Не тяните, рассказывайте: куда я по вашей милости чуть не угодил?

- Действительно, чуть не угодили. Баня. Это ведь не просто место, где грязь смывают. Вместе с кожей. Там, главное, дух... запах у человека меняется.

- Понятное дело. И что?

- А то, что в бане мистики всегда больше, чем физики. Не зря же ваши нынешние друзья-старообрядцы кресты еще в предбаннике снимают. Потому как опытным путем знают: баня - это миква. Это ритуальное омовение и единение по роду. По крови. Чужим в бане не бывать. После той самой единой помывки вы уже родня. На этом же и крещение стоит. Бабтус - омовение. Почему оно и должно быть в полное погружение. А духовенству так и категорически с мирянами мыться нельзя...

- Так почему хорошо, что я с Филиным не помылся?

- Там... Там это мытье в два этапа проходит. Первое - малая ступень. После нее обычно большая часть отпадает. Это просто раскрытие третьего глаза. Через начитку мантр. Люди поля начинают видеть. Лечить. Этого основной массе хватает. Больше нагрузки их воля не понесет... Но вас бы потом, наверное, и на вторую ступень повели... Вы-то для него, судя по всему, очень ценны. Очень. Ему нужны те, кто не только мир видит, но и может сам на этот мир влиять. Но вот... Не каждый...

- Ну?!

- Понимаете, Глеб, мне об этом трудно говорить, неприятно... Да ладно, вы того человека все равно не знаете: посвящение-то через мужеложество происходит...

- Ну спасибо!... Ну вы меня и познакомили!

Анюшкин искренне побелел:

- Глеб! Что вы! Я...

- Ну что?

- Я и не... подумал, насколько вы Филину подойдете... А почему, кстати?

- А потому, что я свое мнение обычно при себе держу. Не то что кого-то боюсь, а обижать чужих не приучен.