Московские страсти - Сергей Ермолов

- В этом случае - да.

- Ты меня обманула?

- Разве что чуть-чуть.

- А я?

- Что ты?

- Что делать мне?  Объясни, что происходит.

- Не сейчас. Я не смогу сказать ничего хорошего. Зачем мне такие сложности?

- Боишься назвать это любовью?

Когда пауза затягивается, я понимаю, что сказал глупость.

- Я, наверное, что-то не понимаю, - она высказывает вслух почти мои собственные мысли.

- Все, что тебя интересует - это ты сама.

- У меня проблемы.

- Проблемы? Какие проблемы?

- В последнее время со мной много всего происходит.

- О чем ты? У тебя проблемы на работе? Но это и раньше бывало, но ты так на это не реагировала.

- Сейчас все по-другому.

- Как?

- Справедливости не бывает же, правда?

- Правда. Не бывает.

Самое ужасное заключается в том, что она произносит все с неподдельной искренностью. Она действительно верит в то, что говорит. Я сжимаю зубы, чтобы не сорваться. Я понимаю, что проиграл.  Это всего лишь мысли. Я за них не в ответе, они сами лезут. Мысли о том, что всему может прийти конец.

- Знаешь, что я сейчас делаю?

- Понятия не имею.

- Я сижу и переживаю. Ненавидишь меня? Такое у тебя выражение лица. Мне очень жаль.

- В самом деле?  Я не хочу, чтобы ты меня жалела, - мне следует бы быть готовым к такому, но я не готов.

- Ты мне не веришь?

- Это уже не имеет значения.

- Да?

- Итак, - говорю я, тяжело вздохнув, - ты победила.

- Я? Победила? - повторяет она, нахмурившись.

- С самого начала я знал, чего ты хочешь.

- Что же ты знал?

Никогда в жизни я еще не был так огорчен. Мой великолепный анализ наших взаимоотношений - такой спокойный и объективный - был в то же время ошибочным.

Она слегка отстраняется и отвечает мне улыбкой на улыбку.

Что я должен чувствовать? Что я чувствую? Что все это даже забавно. И интересно.

Самое странное, что я по-прежнему нахожу ее очень привлекательной (хотя вблизи ее черты кажутся чуть резковатыми); и мне по-прежнему хочется ей нравиться.

- У тебя есть мой номер, захочешь - звони.

Каким-то образом я заставляю себя повернуться и уйти.

- Я не знаю, кто теперь ее целует, - говорю я себе, уходя. - Зато точно знаю, что не я и никогда больше не буду этого делать.

30

Пока не сказаны последние слова, всегда остается надежда: а, может быть, Наташа любит меня. Всегда остается надежда, даже если я знаю, что она не любит. Я чувствую боль, думая о любимой женщине.

Любовь словно ускользает от меня. Уходят мысли, воспоминания. Все на свете, целый мир – все соединялось в ней одной. В Наташе. Без нее все рассыплется. Я это чувствовал.

- Я хочу, чтобы ты была счастлива независимо от того, счастлив ли я. Мне остается только ждать, - я не верил в то, что говорил.

- Твоя любовь, дойдя до меня, становится чем-то совсем другим, чем-то таким, что мне просто не нужно.

- Прекрати, Наташа, ты меня убиваешь.

- Тебе не обязательно скрывать свою злость.

Как она могла такое сказать? Что она хотела от меня? Я подумал, что она ведет себя, как ребенок, но ничего не сказал. Я не был уверен в правильности того, что делал. Мне не удавалось избегать ошибок.

Настроение Наташи или, возможно, ее слова почему-то вызвали у меня чувство неполноценности. Я не мог убедить ее в своей любви. Смотрел на ее лицо и, хотя в нем ничего не изменилось, я увидел, что это лицо несчастного человека. Ее признания были не нужны нам обоим.

Я закрыл глаза, но продолжал ощущать мучительное присутствие Наташи рядом с собой. Лучше быть одному, без этой женщины. Мне не всегда удается радоваться, узнавая правду о себе.

Я знал, что уговоры бесполезны и она действительно уходит. И все же сказал беспомощно, как ребенок:

- Останься, Наташа.

- Ни одной из женщин никогда не удастся избежать разочарования в мужчинах.

Не уверен, что мне есть чем хвастаться. Я привыкал быть беспомощным. Мне не легко говорить правду. Я чувствовал себя одиноко рядом с любимой женщиной.

- Дай себе еще немного времени, - я говорил это не для неё. Такие слова говорятся только для себя.

- Зачем ты это повторяешь? Тебе не кажется, что уже хватит?

Хотел что-то ответить, но тут же забыл что. Был слишком взволнован. Разве я не видел в ее глазах любовь? Или мне казалось?

Я улыбался. Словно со стороны видел я эту свою улыбку. Не улыбка, а растянутая щель рта. Веселость, под которой таится обман. Хуже не бывает. Знакомое чувство жалости к себе снова овладело мной.

Знаешь, что самое смешное, Наташа? Иногда мне кажется, что тебя просто не было.

- Я буду ждать, - я постарался произнести это, как само собой разумеющееся. Я не хотел, чтобы она подумала, что меня это гложет.

- Что?

- Тебя.

- Я не ожидала, что ты такой.

«Какой такой?» - подумал я. – «Какой я такой?»

- Иногда мне кажется, что я недооцениваю тебя.

- Мне тоже.

- Прости меня. Вернуться от безразличия к любви невозможно.

Наташа смотрела на меня как бы издалека. И опять я почувствовал ее сожаление. Я боялся, что она уйдет от меня. Чего боялся, то и происходило. Это логично.

- Ты – моя боль, Наташа, - никогда мне не приходилось говорить слов сложнее этих.

- Я тебя предупреждала. Любовь женщины разумнее любви мужчины.

- Ты права, как всегда.

- Не надо так говорить. Лишь иногда. Любовь пройдет. Ты же сам понимаешь, что любовь проходит.

- Как ты все хорошо знаешь.

- Я знаю тебя.

Не мог ответить «да». Но и не хотел говорить «нет». Не стал возражать. В этом не было никакого смысла.

Наташа, наверное, получала настоящее наслаждение, отведя мне дурацкую роль клоуна, с которой я смирился. Взглянув на нее, я подумал: не сомневаюсь, что ты опять поступила бы так же, повторись все еще раз. Такова жизнь. Воспоминания делают меня несчастным.

- Нам просто необходимо расстаться, - сказала Наташа. – Ты знаешь это не хуже меня.

- Пожалей меня.

- Каждая женщина может ощутить жалость к мужчине, который ей безразличен.

Хорошо видел ее глаза. В них не было сожаления. Просто глаза человека, который наблюдает за своим врагом. Раньше мне казалось, что я понимаю женщин.

Я понял, что Наташе нельзя говорить правду. Совсем нельзя. Мне хотелось сказать это ей. Так и не попытался. Трус. Это была моя не первая неудача.

- Не ешь себя, - сказала она. – Желание обидеть мужчину есть в каждой женщине.

-  И это все о чем ты думаешь? – я пытался выглядеть удивленным.  Не получилось.

Мне хотелось перестать верить самому себе. Сейчас я не понимаю, почему это было необходимо. Говорил правду и тогда, когда должен соврать. Мне удается быть откровенным.

- Даже ради того, чтобы ты понимал меня, я не могу быть глупее, чем есть, - Наташа слышала только саму себя.

- Ты же сама этому не веришь.

Я понимал – она говорит правду. Происходящее не было ложью. Все понимал, но мне не хотелось на эту тему говорить. Мне не нравится, когда мои несчастья недооценивают. Злиться на самого себя долго невозможно. Наташа посмеялась над моей искренностью. Только сейчас сообразил, как это было жестоко.

Я завидовал умению Наташи не сомневаться в правильности сделанного. Нужно уметь забывать о неприятном. Утешал себя тем, что таких, как я, мало, но это было слабым утешением. Мне не нравится этот мир, полный измен и обманов.

- Расставаясь с мужчиной, женщина всегда сожалеет, что обидела его недостаточно сильно, - ей нравилось унижать меня.

- Я в жизни ничего более мучительного не испытывал, но раз ты довольна, я не жалею. Я страдаю. Ты сама знаешь. Я терплю, потому что причиной – ты. И терпел бы и дальше, - я не мог не зависеть от любимой женщины.

- Предсказуемый мужчина перестает быть интересен.

- Рядом с тобой все мои разочарования в себе перестают быть только выдумкой.

- Ты еще ребенок.

          - Никакой я не ребенок. И никогда ребенком не был. Я не знаю, как можно защититься от любимой женщины. Может быть, тебя следует пожалеть.

«Неужели нет ничего сильнее злобы?» - подумал я. Что-то умерло между нами. Никакие слова были не способны остановить Наташу. Я не мог успокоиться от мыслей. Я не хотел узнать о ее способности ненавидеть.

- Поцелуй меня, - попросила она.

- Нет.

- Ты не хочешь меня поцеловать? Разве ты не только забавен? Ты очень серьезно относишься к происходящему. Жизнь – проще. Ты же хочешь меня.

- Нет.

- Ненавижу тебя.

- Нет, - я говорил ей лишь одно слово и поступил вполне разумно. И еще раз сказал:

- Нет.

Как, однако, легко врать, когда обстоятельства вынуждают. Самого себя я обманывал не меньше, чем Наташу. Не важно то, что я сделал или не сделал. Важно то, что я сказал все, что считал  необходимым сказать.

Надо терпеть. Я так научился терпеть, что мог бы давать уроки терпения. И все это из-за женщины, которая сидела рядом со мной и улыбалась.