Избранница богов - Жан-Мишель Тибо

Дуна гордился тем, что принадлежит к этому тайному сообществу. Он прекрасно разбирался во всех тонкостях индийской политики, которая отчасти зависела от деятельности таких, как он. Он не сомневался в том, что действует на благо своей страны. Его вера в освобождение Индии по силе своей была равна вере в бога. Сикхи верили в единого бога, Ик Онкар.[34] Дуна обратился к своему богу. Ему захотелось помолиться, когда город Карли появился на горизонте. Сзади послышался стук копыт. Положив руку на винтовку, лежавшую на передней луке седла, он обернулся и вздохнул с облегчением. Это был Дхама.

– Это Карли? – спросил монах, указывая на покрытую редкой растительностью гору.

– Да. Там ты сможешь поговорить со своим Буддой.

Дхама передернул плечами. Это святое для буддистов место не заставит его изменить решение. Он порвал с Буддой много лет назад, отказавшись от Четырех Благородных Истин,[35] от Восьмеричного Пути.[36] Он успел забыть произнесенные некогда слова символа веры: «Я нахожу свое утешение в Будде; я нахожу свое утешение в Учении; я нахожу свое утешение в Братстве»…

Ему хотелось ощущать жизнь во всей ее полноте, не беспокоясь о том, что станет с его душой. По духу Дхаме был ближе ранний буддизм, атеистичный и агностичный, который требовал от человека жить в соответствии с этическими нормами. Но с ходом времени, вследствие влияния других религий, принципы буддизма претерпели значительные изменения – ассимилировавшись с богами, «будды» отныне правили раем и преисподней.

– Сдается мне, это не лучшее место для медитаций, – сказал он.

При виде Карли сердце Дхамы наполнилось горечью – он полагал, что зря потратил лучшие годы жизни, соблюдая монастырские правила, следуя десяти заповедям-запретам: «Не убивай и не заставляй убивать какое бы то ни было живое существо; не кради; не прелюбодействуй; не лги; не пей опьяняющих напитков; не ешь в неуказанное время; не принимай участия в пляске, пении, музыке и представлениях; не носи украшений; не спи на высокой или широкой кровати; не принимай ни золота, ни серебра».

Вспомнив, каким он был, Дхама улыбнулся. С того дня, как он покинул монастырь, он постоянно нарушал эти десять предписаний.

– Чему ты улыбаешься?

– Я не буддист и жалею тех, кто остается буддистом.

– Ты сменил веру?

– Нет. Я предпочитаю жить свободным.

– Тогда я помолюсь о тебе.

– Бесполезно. Я не знаю твоего бога, а он не знает меня.

– Наш бог повсюду, и он знает о каждой частичке твоей плоти и твоего разума.

Дхама ничего не знал о боге, имя которого переводилось как «Это тот, кто был, есть и будет. И то, что пребывает вне времени».

– Но ведь это всего лишь твои убеждения, – сказал он.

Было очевидно, что сикх не обиделся. Наоборот, взгляд его смягчился. Он сочувствовал этому монаху, утратившему веру. Его последующие слова прозвучали, как молитва:

– Мы верим в единого бога – высшего, абсолютного, бесконечного, вечного Создателя, причину причин, безграничного, не знающего ненависти, одновременно имманентного и трансцендентного. В нашей религии, Дхама, нет понятия первородного греха. Мы верим, что жизнь проистекает из чистого источника, и Повелитель Истины пребывает в нем. Мы рождаемся, чтобы служить обществу и относиться ко всем людям по-братски, уважая их свободу.

– Но ведь на войне вы жестоки!

– Это правда. Нужно сражаться со всей возможной энергией, если цели благие. Все принципы нашей веры отражены в следующих словах: «О, моя душа, ты есть воплощение Света, знаю твою Сущность. О, моя душа, Бог есть вечно в тебе; через слово гуру обладаешь Его любовью, зная твою сущность, ты знаешь своего Бога; и ты знаешь тайну рождения и смерти…»

Когда сикх закончил, оба собеседника какое-то время молчали. Дхама обдумывал услышанное. Каменный хаос открылся их взорам, а над ним возвышалась коронованная гигантскими скалами гора. Там находился вход в пещеры, а ниже, восточнее, скрытая деревьями, стояла большая чайтья.[37]

Сикх решил, что будет правильно устроиться на привал в этом заброшенном буддийском храме.

Он направил лошадь к крутому склону. Дхама пропустил его вперед.

В этом месте незримо бродила смерть.

– Что скажешь? Все спокойно? – спросил Мишель, подъезжая с Хирал и мулами к Дхаме.

– Мне кажется, что это место населено привидениями…

– Уж лучше воевать с духами, чем с людьми.

– Он прав, – сказала Хирал. – В этих пещерах томятся души. Но я не верю, что опасность исходит от них.

– Где же тогда ее источник?

– Не знаю.

Позади них, в лесной чаще, зарычал тигр. Грифы спустились со своих высот и закружились над ними. Трое всадников начали подниматься на гору.

Глава 34

Принц Ранга сидел, скрестив ноги, на террасе, откуда открывался вид на Варанаси. Лицо его и тело были изукрашены красными узорами, глаза полузакрыты. С улиц доносились непристойные песни в честь Кришны и Камы. Дерево ашока с дрожащей листвой укрывало принца своей тенью, а его красные цветы – символ пламенной любви – трепетали под ласковыми порывами дувшего от Ганги ветра. Несколько цветков, сорванных руками девственниц, плавали в серебряном сосуде, наполненном священной водой.

Ранга дышал медленно, полной грудью. В своем городе он чувствовал себя комфортно. Все страхи остались в Лахоре. Здесь, в этих стенах, под охраной трех сотен стражников и под защитой двух дюжин гуру со сверхъестественными способностями и богов священного города ему были не страшны происки рани Джундан и ненасытность англичан.

Ранга открыл глаза, взял из воды цветок и раздавил его пальцами, потом зачерпнул кубком воды и выпил. Этим своеобразным ритуалом он вознес хвалу богу Вишну. Была середина марта по европейскому календарю, а по индийскому – месяц пхалгун. В этот день было полнолуние, и праздник Холи,[38] посвященный Кришне и Каме,[39] был в самом разгаре.

Молодой жрец вступил под сень дерева и, не говоря ни слова, расстелил перед принцем кусок ярко-розовой ткани. На ткань пролился дождь из красных драгоценных камней, символизирующих человеческую кровь – источник жизни и желания любви.

Ранга запустил руки в груду камней, зачерпнул пригоршни, поднес к глазам, потом разжал пальцы, и турмалины, альмандины, пиропы, рубины, корунды, яшма и гранаты каскадом упали на землю.

Он забыл о близкой войне, забыл о политике, забыл о том, что он – человек. Он почувствовал себя равным Кришне и Каме.

Он протянул руку, желая схватить и сжать город, реку, горизонт. Весь мир принадлежал ему.

– Да позволят мне боги достигнуть трех целей человеческой жизни, – дхармы, артхи и камы![40] – воскликнул он.