Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века - Александр Васинский

— Фу, черт! Смотри: задергиваются, как шторки в крематории! Заменить!!

Лапиков побледнел. Уд посмотрел на него и вдруг расхохотался:

— Что, смерти боишься, Лапиков?

Увидев у себя на этаже Манкина, Уд вспомнил, что тот уволен. Но он вспомнил также и то, что Юджин уволен пока только в его голове. Он позвал Лапикова.

— Да, шеф.

Через минут десять босс и спичрайтер сидели друг против друга. В камине потрескивал огонь. Юджин был, как всегда, с кипой каких-то бумаг, набросков и проектов. Кивнув на них, босс спросил, что это.

— Материалы по подготовке к предвыборной кампании, шеф.

— Какой кампании? — мертвящим тоном сказал Уд.

— Как какой? В Государственную ду…

— Ду-ду… Юджин, мы эту станцию давно проехали. Мы не хотели там останавливаться, потому что это полустанок, Манкин, на нем такие поезда не останавливаются, Манкин.

— Я не совсем…

— Ты меня просмотрел, Юджин, — перебил босс. — Ты меня один раз едва не втравил в авантюру с этим баронством, а теперь хотел запихнуть на место убитого гангстера в дурацкую Госдуму… Это конец, вся твоя болтовня о свободе — это политическое недомыслие.

Тяжелая оторопь овладела лицом спичрайтера.

— Воля ваша, шеф, — выдавил он из себя. — Но что значат слова, что я вас просмотрел.

— Только то, что ты не увидел во мне первое лицо государства. Зачем мне эта Госдума? Зачем мне толочься в этом скопище болтунов? Сколько их там — пятьсот? Тысяча?

— Это все-таки, шеф, парламент страны, вторая власть, поприще политической…

— Хватит! — оборвал босс. — На твое место взят человек. Ты уволен. Я благодарю тебя и подтверждаю все свои обязательства. Какой у тебя сейчас на подходе том?

— Я вас не понимаю…

— Сколько томов твоего собрания сочинений уже вышло?

— Пять, но почему вы меня устраняете?

— Выйдут все семь томов как договаривались. Я больше не нуждаюсь в твоих услугах. Вот акт о прекращении контракта. Распишись, где стоит галочка. И ты свободен.

Уд подвинул к Юджину приготовленный Лапиковым документ: Юджин усмехнулся.

— Юджин, мне некогда. Распишись, где галочка, и на этом конец.

— Но я не вижу никакой галочки, — сказал Юджин. — Почему вы все называете это галочкой? А почему не альбатрос? Или не буревестник? Или не златоглавый фазан Свайно с острова Тайвань?

Уд усмехнулся:

— Ладно, Юджин, распишись, где стоит твой буревестник.

Манкин взял документ, расписался.

— Судьба преподнесла мне хороший урок, босс, — сказал он. — Мне есть за что себя презирать. Но знайте: с «первым лицом» у вас ничего не выйдет.

Юджин резко встал. Бобо, до сих пор лежавшая без движения на шкуре белого медведя поодаль от камина, вскочила и злобно облаяла Юджина, будто зная, что с этого момента он не в штате. Юджин сгреб все свои бумаги из папки и, проходя мимо камина, бросил их в тлевшие угли. У дверей обернулся.

— Россия — это вам не заслуженная артистка Юлия и не депутатша Афродита. Затрахать себя она вам не даст! Запишите это, чтобы не забыть, Кичхоков!

— Как ты сказал, Юджин? — Уд пустил по глазам и губам убийственную ироническую улыбку. — Записать за тобой? Но где ты видел, чтобы Гёте записывал за Эккерманом, а? В жизни, по-моему, все происходило наоборот…

Случилось воротничку попасть в стирку вместе с чулочной подвязкой.

— Ах, — сказал воротничок. — Что за грация!.. Позвольте мне узнать ваше имя?

— Ах, нет-нет! — отвечала подвязка.

— А где вы, собственно, изволите пребывать?

Но подвязка была очень застенчива, вопрос показался ей нескромным, и она молчала…

Когда на следующий день Лапиков сказал боссу по телефону, что вышел «его» номер журнала «Эль», Уд выказал нетерпение его увидеть. Он только что отплавал в бассейне с дельфином.

— Они вас даже на обложку поместили, босс, — сказал Лапиков. — Вы на первом плане, а Венера на втором.

— Ладно. Ты из офиса? Я сейчас приеду.

Уд вошел в лифт офиса, наблюдая, как закрываются за ним створки двери. Плавно. Равномерно. Без тех взбесивших его подергиваний-рывков. Вчера в течение дня сменили старый подъемник на новую кабину фирмы «КОНЕ», и ничто уже Уду не должно было напоминать о «задергивающихся шторках крематория». Но как странно устроен человек! Теперь, входя в новую кабину, где, казалось, ничто не напоминало о прежней ассоциации и где убраны были все намеки, он поневоле думал о все тех же задергивающихся шторках… Вспоминал именно потому, что ничто не должно было напоминать. Так было всякий раз, когда он приезжал в офис или входил в любой другой лифт…

Створки плавно разомкнулись на третьем этаже, он быстро прошел в кабинет. Лапиков встретил его с улыбкой. Журнал «Эль» он протягивал боссу, как букет.

Этот фотограф-француз был, конечно, мастер. Богиня любви действительно присутствовала в композиции портрета на обложке как персонаж второго плана, ее нечеткая, лишь угадываемая мраморная фигура была снята не в фокусе, размыто и воспринималась как женщина мечты героя, как его греза. Сам же герой, царя на первом плане, был снят с резкой беспощадной приближенностью, воплощая идею фотохудожника. Эту идею можно было бы сформулировать как демонстрацию голого мужского начала. Абсня-щийся безволосый череп с его развратно-выпирающими неровностями, маленькие приплюснутые уши мартышки-макобея и утопленный в раструб водолазки набрякший пень короткой, почти отсутствующей шеи эффектно контрастировали с зыбкими, застенчиво затененными атрибутами Афродитовой женственности.

Уд вообще был достаточно высокого мнения о своей неотразимости, но тут он готов был впасть в этот… как его… да, нарциссизм. Всплыв-щее слово по странной прихоти мозга вызвало в памяти образ Юджина, от которого он это слово впервые услышал на уроке «по общему развитию», а еще какой-то мозговой нейрон доставил ему информацию, что Юджин месяц как уволен.

— Слушай, Лапиков, а выходят у Манкина его тома? — спросил Уд.

— Нет, босс. Он порвал отношения с издательством.

— Расплевался с нами, значит?

— Выходит так, босс.

— Ну и мудак, — сказал Уд.

Поскольку Лапиков не вычислил, к кому из двух относится последнее слово, он счел благоразумным промолчать.

Лапиков распорядился выкупить у француза негативы двух снимков с разворота журнала, где босс изображен среди статуй греческого зала. У него была мысль использовать фотопортреты для плакатов предвыборной президентской кампании.

Между тем подошло время ехать в Минобороны на совещание, где решалась судьба изделия № 37. Водителе лимузина гнал со страшной скоростью, они приехали намного раньше, до начала совещания оставалось минут сорок. Это был новый водитель, прежнего Лапиков уволил за инцидент, когда мойкой машины под окнами была спровоцирована ярость толпы неподалеку от здания налоговой полиции. Босс, не глядя на Лапикова, дал ему понять, чтоб разобрался и с этим водителем.

Сорок минут лишних… Уд, как всегда, попытался негативную ситуацию использовать во благо, стряхнуть с себя отрицательные эмоции. Лимузин остановили на Фрунзенской набережной, Уд вышел прогуляться. Бобо рвалась к нему, он кивнул телохранителю, собачонка, трепеща от благодарности, присоединилась к хозяину. Лимузин медленно ехал чуть позади босса, Бобо и двух телохранителей. Бобо впрыгнула на парапет, застыла. Все думали, что она в онемении разглядывает диковинные аттракционы на той стороне Москвы-реки — оттуда, с американских горок, доносился людской визг и скрежет мчащихся по рельсам тележек, крапчато белел корпус «Бурана», пузырился надувной купол какого-то амбара… Но Бобо, оказывается, замерла всего лишь для того, чтобы возвести на парапете крохотную витиеватую пагоду. Телохранитель выхватил из кармана какой-то рекламный журнал с плотной обложкой, быстро скрутил его в кулек, зачерпнул пагоду и выбросил в урну.

А вскоре Уд выходил из ворот Минобороны вместе с каким-то генералом. По виду босса было ясно, что все прошло на ура. Поначалу на совещании немного суетился эксперт минздрава по психотропному контролю, но его опасения расценили как перестраховочные и не имеющие под собой реальной почвы. Бумага благополучно отправилась на подпись главному интенданту.

Все пока шло в русле разработанной штабом Кичхокова предвыборной стратегии — быстрее избавляться от коммерческой деятельности. Часть недвижимости и ценных бумаг ушла в концерн «Ойл», другая собственность была переоформлена на гендиректоров в доверительное управление. Фамилия Кичхоков из банковских и производственных счетов и документов перекочевала в предвыборные плакаты и декларации. За боссом пока числилась какая-то мелочевка.