Мальтийский сокол - Дэшил Хэммет

Спейд засмеялся. Его изжелта-белое лицо покрылось капельками пота, и, хотя он все еще улыбался, вкрадчивые интонации сменились хриплым карканьем.

— Не дури. Ты проиграла. После того как заговорят эти пташки, один из нас должен проиграть. Меня бы они обязательно повесили. А тебе еще может и повезти. Согласна?

— Но… но, Сэм, ты не смеешь! После всего, что было между нами. Ты не можешь…

— Черта лысого я не могу.

Она судорожно вздохнула.

— Так ты играл со мной? Только притворялся… Чтобы заманить меня в ловушку? Я тебе совсем… не нравилась? Ты не любил… не… л-любишь меня?

— Люблю, — сказал Спейд. — Ну и что с того? — Мышцы, державшие улыбку на его лице, напряглись до предела. — Я тебе не Терзби. И не Джакоби. Мной ты вертеть не будешь.

— Это несправедливо, — закричала она. На глаза у нее навернулись слезы. — Несправедливо. Гадко. Ты знаешь, что это неправда. Как ты можешь?

— Могу, черт возьми, — сказал Спейд. — Ты легла со мной в постель, чтобы отвязаться от моих вопросов. Вчера ты выманила меня из конторы по требованию Гутмана, обманув по телефону моего секретаря. Вечером ты пришла сюда вместе с ними и осталась внизу поджидать меня. Ты была в моих объятиях, когда мышеловка захлопнулась, чем и лишила меня возможности выхватить свой пистолет, если бы он у меня был, или же побороться за чужой, приди мне такая идея в голову. И если они не взяли тебя с собой, то потому, что у Гутмана достаточно мозгов, чтобы не доверять тебе и прибегать к твоей помощи лишь в случаях крайней необходимости; да еще, пожалуй, потому, что, поскольку, как он считает, ты вертишь мной, как хочешь, я, чтобы не причинить вреда тебе, не трону и его.

Бриджид О'Шонесси сморгнула слезу. Сделав шаг вперед, она, прямая и гордая, посмотрела ему в глаза.

— Ты обвинил меня во лжи, — сказала она. — А теперь сам лжешь. Ты лжешь, если не хочешь признаться, что в глубине души чувствуешь, как, несмотря ни на что, я люблю тебя.

Спейд резко и быстро поклонился. Глаза наливались кровью, но в остальном его мокрое желтоватое лицо с застывшей улыбкой не изменилось.

— Пусть я это чувствую, — сказал он. — Что с того? Я должен доверять тебе? Тебе, сыгравшей такую милую шутку с… с моим предшественником Терзби? Тебе, хладнокровно, словно муху, пристрелившей Майлза, против которого, собственно, ты ничего не имела, с единственной целью — утопить Терзби? Тебе, надувшей Гутмана, Кэйро, Терзби — кого еще? Тебе, которая за все время нашего знакомства и получаса не могла честно играть со мной? И я тебе должен доверять? Нет, нет, дорогая. Я бы не доверился тебе, если бы и мог. Зачем?

Она не отвела взгляда от его глаз и ответила ему твердым голосом:

— Зачем? Если ты играл со мной, если ты не любишь меня, ответа на этот вопрос нет. А если бы любил, то ответа бы и не требовалось.

Глаза Спейда налились кровью, а деревянная улыбка превратилась в гримасу. Хрипло откашлявшись, он сказал:

— Чертовски неподходящее время для речей. — Он положил ей руку на плечо. Рука его подрагивала. — Мне плевать на то, кто кого любит. Мной ты вертеть не будешь. Я не пойду по стопам Терзби и, черт знает, кого еще. Ты убила Майлза и за это ответишь. Я мог бы помочь тебе, отпустив других и взяв на себя все трудности общения с полицией. Но сейчас уже поздно. Сейчас я тебе уже ничем не могу помочь. Да и не стал бы, если бы и мог.

Поверх его руки, лежавшей на ее плече, она положила свою.

— Тогда не помогай мне, — прошептала она, — но только не надо делать мне больно. Отпусти меня.

— Нет, — сказал он. — Я пропал, если не передам тебя полицейским, когда они сюда пожалуют. Только этим я еще могу спастись от тюрьмы.

— И ты ничем не хочешь пожертвовать ради меня?

— Мною ты вертеть не будешь.

— Не говори так, пожалуйста. — Она сняла его руку со своего плеча и поднесла ее к лицу. — Зачем тебе так поступать со мной, Сэм? Неужели мистер Арчер был тебе ближе, чем…

— Майлз, — сказал Спейд хрипло, — был сукин сын. Я понял это в первую же неделю нашей совместной работы и собирался вышвырнуть его, как только истечет срок контракта. Так что, убив его, ты мне ничем не навредила.

— Тогда в чем же дело?

Спейд высвободил свою руку. Он уже не улыбался и не гримасничал. На его мокром желтом лице залегли суровые складки.

— Послушай, — сказал он. — Толку у нас не будет. Ты никогда не поймешь меня, но я все же попытаюсь еще раз, последний. Слушай. Когда у тебя убивают компаньона, ты должен что-то сделать. И совершенно неважно, как ты к нему относился. Он был твоим компаньоном, и ты обязан сделать что-нибудь. Видишь ли, мы к тому же были детективами. И когда убивают кого-то из твоей конторы, отпускать убийцу — последнее дело. Для всех — для твоей конторы, для любого детектива, где бы он ни работал. Третье: я детектив и ожидать от меня, что я буду ловить преступников, а потом отпускать их на все четыре стороны, это все равно, что напустить собаку на кролика, но не позволять ей схватить его. Иногда такие вещи, конечно, случаются, но они противоестественны. Я мог отпустить тебя, только позволив улизнуть Гутману, Кэйро и мальчишке. Но…

— Ты это серьезно? — перебила она. — Может, ты думаешь, я поверю, будто все, что ты говоришь, достаточная причина, чтобы сдать меня…

— Дослушай, а потом и говори. Четвертое: отпустить тебя я могу, только отправившись вместе с остальными на виселицу. Дальше. У меня нет оснований доверять тебе, но допустим, я тебе доверился и сумел как-то выпутаться из этой истории — в этом случае я всю жизнь у тебя на крючке, и ты сможешь дергать за веревочку, когда захочешь. Это уже пятое. Шестое состоит в том, что, поскольку я тоже кое-что знаю о тебе, у меня нет гарантии, что тебе однажды не захочется продырявить и меня. Седьмое: мне даже и думать противно, что у тебя есть шанс — пусть даже и один из ста — обвести меня вокруг пальца. И восьмое — впрочем, хватит. И все это на одной чаше весов. Может, некоторые из соображений не очень серьезные. Не буду спорить. Но, посуди сама, сколько их! А что можно положить на другую чашу? Только то, что, может быть, ты любишь меня, а я, может быть, люблю тебя.

— Ты ведь наверняка знаешь, — прошептала она, — любишь меня или нет.

— Не знаю. Потерять от тебя голову немудрено. — Он жадно осмотрел ее с головы до ног и с ног до головы. — Но я не знаю, что такое любовь. И не уверен, что это знает кто-нибудь вообще. Но предположим, я знаю, что люблю тебя. Что с того? Через месяц все может кончиться. Со мной такое уже бывало раньше… и быстро кончалось. Что тогда? Тогда я буду думать, что ты обвела меня вокруг пальца. А если я отпущу тебя и попаду в тюрьму, то уж точно буду считать себя последним идиотом. А если я сдам тебя в полицию, то жалеть, конечно, буду чертовски… мне предстоят невеселые ночи… но это пройдет. Слушай. — Он взял ее за плечи, она выгнулась, и он склонился над ней. — Если тебя все это не убеждает, плюнь, а решим мы так: я не стану с тобой спать как раз потому, что все во мне хочет… хочет послать к дьяволу все последствия и сделать это… и еще потому… черт бы тебя подрал… что ты рассчитывала на свои чары, общаясь со мной, как и со всеми другими. — Он отпустил ее плечи, и руки его плетьми повисли вдоль тела.

Она взяла его лицо в свои ладони и снова притянула его к себе.

— Посмотри мне в глаза и скажи правду. Решился бы ты сотворить со мной такое, если бы сокол оказался настоящим и тебе выплатили твою долю?

— Какая сейчас разница? Не думай, что я такой продажный, каким хочу казаться. Такая репутация выгодна для дела — платят больше и легче общаться с противником.

Она продолжала молча смотреть на него.

Он слегка повел плечами и сказал:

— Что ж, куча денег была бы дополнительным грузом на другой чаше весов.

Она приблизила к нему свое лицо. Губы ее чувственно приоткрылись. Она прошептала:

— Если бы ты любил меня, на другой чаше весов больше бы ничего не требовалось.

Спейд сжал зубы и произнес сквозь них:

— Мной ты вертеть не будешь.

Она поцеловала его в губы, обняла, прильнула к нему всем телом. Когда в дверь позвонили, она была в его объятиях.

Обнимая Бриджид О'Шонесси левой рукой, Спейд открыл входную дверь. За дверью стояли лейтенант Данди, сержант Том Полхаус и еще два детектива.

Спейд сказал:

— Привет, Том. Взяли голубчиков?

— Взяли, — сказал Полхаус.

— Прекрасно. Заходите. А вот и еще одна пташка для вас. — Спейд подтолкнул девушку вперед. — Она убила Майлза. Есть у меня, кроме того, и кое-какие вещички — пистолеты мальчишки, пистолет Кэйро, черная статуэтка, из-за которой все и заварилось, а также банкнота в тысячу долларов, которой хотели подкупить меня. — Он посмотрел на Данди, нахмурился, наклонился вперед, чтобы заглянуть ему в лицо, и рассмеялся. — Что, черт возьми, стряслось с твоим приятелем, Том? На нем лица нет. — Спейд снова засмеялся. — Голову даю на отсечение, что, выслушав Гутмана, он решил, что наконец-таки взял меня за жабры.