Апогей (СИ) - Явь Мари "Мари Явь"

— Что ж… — Он причмокивает, словно напиток действительно пришелся ему по вкусу. — Ты же знаешь, для чего я тебя позвал. Не только потому, что очень беспокоюсь о тебе… твоя трагедия поразила меня в самое сердце, и я даже не представляю, каково пришлось тебе, родная… но ты хорошо держишься. Как и сказал Кнут, ты сильная, как и все крови Ойге. И я сегодня наконец-то увидел то, что так хотел увидеть. — Он подливает в бокалы вина. — Заглянув в твои глаза сегодня, я понял, что ты готова, Мейа. И я бы настаивал на твоем незамедлительном практическом обучении, если бы не эта новость, донесенная до меня твоим беспокойным братом. Удивительно, по правде говоря, я не ожидал… я имею ввиду, не ожидал, что твоим выбором окажется именно Иуда. Пойми, после того, в каком состоянии я его нашел, мне казалось, этот мальчик никогда не придет в норму. Он был диким, никого к себе не подпускал… не подпускает и поныне, и то, что ты смогла до него достучаться… — Он многозначительно приподнял бокал, одним глотком его осушая. — В вашу честь, Мейа Ойге.

Я — Арье, ублюдок. И совсем скоро это докажу.

— Я одобряю. Да. — Кивнул старик сам себе. — Самое главное для меня, Мейа, как ты уже могла понять, не уничтожение вампиров, а возрождение людской расы. И эта задача лежит на нас, на чистокровных. Я боялся, что по молодости ты можешь не понять всю тяжесть и ответственность уготовленной тебе судьбы. Но вижу, ты отлично соображаешь, раз уж мы с тобой говорим о твоем браке. Да, я его одобряю. Между местью и заключением нового союза между чистокровными, я всегда выберу второе. И я очень рад, что ты сама сделала этот выбор, так как принуждать тебя к чему-либо… тем более к браку с немилым тебе человеком, противоестественно и неприемлемо для меня. И я рад, что вы с Иудой нашли общий язык. Я переживал о нем все это время, как о собственном сыне, он дорог мне… но за все это время я не смог ему помочь, как бы ни старался. Да, исцелять — это работа женщины, но никак не такого старого инвалида, как я. — Захария рассмеялся собственной шутке, а я покривила губы, словно только что лизнула лимон. — Теперь он в надежных руках, так что я совершенно не волнуюсь за него. И, конечно, я хочу, чтобы ты обращалась ко мне по любому поводу… знаешь, если возникнут какие-нибудь вопросы… Понимаю, ты считаешь меня еще чужим человеком, но мы — одна кровь, и я буду рад помочь тебе советом.

— Конечно. — Прохрипела я, беря в руки бокал. Пусть считает, что выражение отвращения на моем лице вызывает вино, а не его лицемерная речь.

— Удивительно, Мейа, как ты похожа на свою мать…

Я вздрагиваю, и бокал падает из моих рук, разбиваясь на мириады осколков. В наступившей тишине думаю, что этой неловкостью сдала себя с потрохами.

— Ничего страшного. Они все равно старые, как я сам. Вон стекло какое тусклое. — Беспечно посмеивается Захария, видя мой тупой взгляд, который я направила себе под ноги. — Знаешь, там в серванте, есть еще один.

— Я принесу… и все уберу. — Бормочу я, после чего встаю с низкого креслица, уходя в его кабинет.

Закрываю дверь, после чего прислоняюсь к ней спиной, пытаясь отдышаться. Не могу больше выносить этот чертов фарс. Зачем тянуть, если итог ясен и без того? Мне должна претить уже одна только мысль о том, что он задерживается на этой земле на секунду… и на еще одну… и еще. Не думаю, что он так же долго сомневался, когда речь зашла о жизни моего отца… моего маленького брата.

Их лица встают перед моими глазами, когда я разворачиваюсь, достаю пистолет, проверяю магазин, после чего резким движением распахиваю дверь. Подняв оружие, я нахожу взглядом совершенно другого человека. Улыбчивый Санта-Клаус уступил место Сатане.

— Мейа, крошка, если бы каждая сопливая девчонка могла меня надуть, я не был бы Захарией Ойге. — Усмехается старик, держа пистолет, наставленный на мою грудь. И мы были бы в равных положениях, если бы мои руки так не дрожали. Хотя думаю именно из-за своей неопытности я куда опаснее. — Знаешь, хоть я и разменял уже сотню лет, время не превратило меня в старого маразматика. А теперь сядь-ка на свое место, и мы с тобой поговорим, как взрослые люди. — Не сводя взгляда с дула пистолета, я подчиняюсь, подходя к столику и опускаясь в кресло. — Вот и ладушки. Ты умная девочка, не в пример своей матери…

— Закрой свой рот, чокнутый ублюдок. — Рычу я, недовольная тем, что так и не смогу лицезреть его беспомощность. — Ты даже имя моей матери произносить не смеешь.

— Твоя мать была сукой, предавшей свою семью. — Бормочет Захария, сплевывая себе под ноги в знак презрения. — Залетела от моего правнука и дала деру: не хотела своему ребенку такой судьбы. Великой судьбы! Судьбы спасителя нашего мира, всей планеты, заселенной этими тварями. Этими… паразитами! Она хотела для тебя другой жизни. Жизни дочери какого-то вшивого деревенского священника, этого слабовольного, слабоумного идиота. А потом родила ему еще одного сопляка, испоганив свою кровь. А знаешь, как я наказываю за предательство? — Видя, как я стискиваю зубы, старик усмехнулся. — Конечно, знаешь. Ей просто повезло сдохнуть раньше. Хочу, чтоб ты знала, что будет с тобой, если ты надумаешь что-то подобное. Поняла?

— Я убью тебя. — Обещаю я едва слышно.

— Убьешь? — Он закатывается в хриплом смехе. — Да ты глянь на себя! Человеческая жизнь — не игрушка…

— Ты просто таракан.

— Едва ли. Я твой любимый дедуля, разве нет? — Под пальцами скользко от пота, руки болят от напряжения, а по щекам текут слезы. Увы, но жалкой картиной чужих мучений удалось насладиться не мне, а моему врагу. — Ох, Мейа, я же знал, что мои потомки похерят все дело, потому и не смог вас оставить. За вами нужен глаз да глаз. Посмотри, что ты наделала… но ладно ты, а вот Иуда. От него я не ожидал! Поганец действительно по уши в тебя втрескался. — Вопреки его словам, я знала, что это не так. Если бы Иуда действительно любил меня, он сделал бы все возможное, чтобы я никогда не узнала правду. — Но я его понимаю, все-таки ты, как и твоя сука-мать, выросла чертовски красивой женщиной.

— Заткнись.

— Вот только характер у вас сволочной и все на каких-то уродов тянет. Но эта тенденция наблюдается у всех баб, так что я тебя прощаю.

— Прощаешь? — Я втянула воздух в грудь с шипением. — А вот я тебя нет, сволочь. Я тебя никогда не прощу. Для тебя… люди — пешки. Ты двигаешь ими и жертвуешь, когда тебе это выгодно. Ты мнишь себя богом, но я покажу тебе… как сильно ты ошибаешься. Насколько ты обыкновенен. Смертен.

— Можешь говорить, что хочешь, но если бы в твоей хилой душонке гнездилось намерение убить меня, ты бы не сомневалась и прикончила меня, как только сюда вошла. — Последующее молчание лишь подтверждает его слова. Он все еще жив. — Я тебе и это прощаю. Все-таки, я поступил бы так же на твоем месте. Чтобы какой-то старый сукин сын делал с моими близкими все что захочет? И все же, этот сукин сын сильнее тебя и держит твою жизнь в своих руках, так что благоразумнее будет тебе его послушать.

Его голос едва долетает до меня, повторяющей в своей голове как заклинание «убей». Но часы отсчитывают секунды, а я все равно медлю. Я не могу, черт меня дери, я не могу, даже после того, как он осквернил их память, осмеял мою боль, уничтожил надежду на месть, которую они заслуживали.

— Ты все еще являешься моим прямым потомком. Ты — чистокровная, и мне, правда, не хочется тебя убивать. Конечно, после этих твоих выкрутасов и оставлять тебя рядом не безопасно, но я поручу тебя в надежные руки. Иуда, как оказалось, с этим не справиться, я ему уже не могу доверять. Но вот Майкл — чистокровный и к тому же умный мужик, который знает, как обращаться с такими своевольными дрянями. В конце концов, от тебя требуется всего лишь потомство. И знаешь, что? Можешь потом проваливать на все четыре стороны. Мне нужны наследники и, когда ты выполнишь свой долг перед семьей, будешь свободна, как ветер в поле. Как считаешь, отличный стимул? Давай остановимся на троих… нет, на четверых. Нынче тяжелые времена…