Траектория чуда - Аркадий Гендер

Хотя до назначенного времени оставалось не более пятнадцати минут, мы, похоже, не опаздывали. По крайней мере Ален, как обычно, «чичеронил», рассказывая, что мы едем по Рю-дю-Рон — улице Роны, которая, на его взгляд, может стать для меня едва ли не главной достопримечательностью Женевы. Я изобразил на лице вопрос, и Ален пояснил, что в самом начале этой улицы, у площади Бель-Эр, располагается адвокатская контора мсье Бернштейна, а после церемонии вступления в права наследования мы в банк, где нам предстоит оформить дела финансовые, и который стоит на углу той же Рю-дю-Рон и уже знакомого нам Швейцарского бульвара. Не успел я посмеяться шутке, как одновременно с боем часов на какой-то готической башне, мимо которой мы проезжали, «мерс» плавно затормозил у подъезда с высокими дверями между двух чугунных колонн, увенчанных треугольным фронтоном. И без Аленовых пояснений было ясно, что мы приехали.

Бронзовые таблички по обеим сторонам двери по-французски и по-английски сообщали, что здесь находится адвокатская контора "Бернштейн и Сын", а золоченые цифры на фронтоне сообщали, что год образования конторы — 1927. Ален первым взбежал по каменным ступеням крыльца, и не без усилия открыл перед нами тяжелую дубовую дверь. Сразу же за ней начиналась широкая и очень высокая лестница из белого с черными прожилками камня и витыми коваными ограждениями. После веселого шума оживленной улицы здесь царили тишина и холодный — атмосфера официоза и торжественности. Каждый шаг раздавался гулким эхом, как в храме. "Наверное так и надо, чтобы каждый входящий сразу подумал, не за какой-нибудь фигней и безделицей он сюда приперся?" — подумал я про себя. А тем временем Ален уже начал подниматься по лестнице, жестом приглашая за собой. Я было предложил Таше правую руку, но она сердито шепнула: "Справа и под руку ходят жены, а референты — слева и чуть сзади!" Я только крякнул, в который раз подивившись ее сообразительности и такту. В таком порядке мы и начали подъем по гулкой лестнице — первый, бочком, вполоборота ко мне — Ален, потом я собственной персоной, и Таша в арьергарде. Когда до конца этой Потемкинской прямо-таки лестницы оставался десяток ступеней, на верхней площадке раздалось странное постукивание, а затем и шаги, вернее, не шаги, а шарканье подошв, и из-за толстой, как в доме культуры советских времен, колонны, появился мсье Серж в сопровождении невысокого, облаченного в синий двубортный костюм, господина весьма преклонных лет, но который рядом с мумифицированным Бернштейном выглядел едва не юношей. Одет он был точно также, как и тогда в Москве, только теперь в мелкую полоску на нем был не только жилет, но и сюртук. Как по точно отрепетированному хронометражу, мсье Серж подошел к лестнице точно в тот момент, когда я, изрядно сбив при подъеме дыхание, одолел последнюю ступеньку. Ален, уже ожидавший нас наверху, в едва заметном полупоклоне что-то вполголоса говорил ему на ухо. Мсье Серж выслушал его, кивнул и заговорил сам:

— Спасибо, Ален, с нашим другом мсье Неказуевым мы уже, если вы помните, встречались, а свою очаровательную спутницу, надеюсь, он представит мне сам, не так ли, мой друг? — обратился он уже ко мне.

— Разумеется, мсье Серж, — ответил я, пожимая протянутую мне его сухую прохладную ладонь. — Здравствуйте, рад вас видеть в добром здравии.

— Здравствуйте, здравствуйте, Глеб, мой мальчик, — по-отечески взял меня за плечи Бернштейн. — Как вы? Надеюсь, перелет был не слишком утомительным? Как вас устроили в отеле?

— Спасибо, все прекрасно, — разом ответил я на все вопросы. — Разрешите вам представить моего секретаря мадемуазель Талию.

Таша сделала полшага вперед и с обворожительной улыбкой протянула Бернштейну руку. Он принял ее пальцы в свои, приподнял, словно для поцелуя, но целовать не стал, а лишь слегка церемонно наклонил голову. Интересно — и не рукопожатие, и не целование руки, а нечто среднее: и вполне галантно, но и с должной дистанцией — все-таки всего лишь чем секретарь клиента. Затем он повернулся к господину в синем костюме и, взяв под локоть, вывел его на авансцену.

— Прошу любить и жаловать поверенного в моих делах и старого друга нотариуса мсье Жака Дольфура, — представил нам он своего спутника.

Мы покланялись и поручкались с мсье Дольфуром, который, к счастью, был ни бельмеса по-русски, что сократило процедуру нашего знакомства до минимума, и на этом церемонии закончились.

— Ну, что ж, наверное, пора и приступить, — громко произнес своим надтреснутым старческим дискантом мсье Серж. — Прошу всех в мой кабинет!

Кабинет Сержа Бернштейна был огромен и поражал монументальностью. Холодный камень пола, высоченный сводчатый потолок, выступавшие из стен полуколонны из темно-серого мрамора больше подошли бы католическому костелу, чем конторе стряпчего. Не хватало только цветных витражей на библейские сюжеты в узких стрельчатых окнах. Да, торжественности, присущей моменту оглашения последней воли усопших, такой интерьер создавал в избытке. Я ощутил себя даже не в храме, а скорее как на проводах в последний путь в зале прощания кладбищенского крематория. Уже заканчивают отпевать, вовсю ревет пламя за неплотно прикрытой заслонкой печи, сейчас усопшего предадут огню. Я даже поежился, настолько отчетливыми были ассоциации, — на самом деле, еще бы гроб на длинном столе темного дерева, стоящем посреди зала, и сходство было бы полным. Но гроба не было, а, напротив, за стол сели все мы. Во главе, на стуле с высокой витой спинкой, устроился мсье Серж, меня усадили по правую руку от него, рядом со мной, отделив меня от Таши, сел Ален — переводить, мсье Дольфур же оказался моим визави. Когда все расселись, мсье Серж водрузил на переносицу свое неизменное пенсне, и обратился ко мне:

— Глеб, поскольку много лет назад здесь же, в этом зале, за этим столом, мсье Дольфур уже один раз оглашал последнюю волю мадам Ольги, то ничто не мешает нам, если вы не против, сократить время процедуры, не зачитывая завещание целиком, а непосредственно перейти к той его части, которая касается лично вас.

Я, разумеется, не был против, да и полный текст завещания я стараниями Лорика уже видел. Получив мое согласие, мсье Серж кивнул мсье Дольфуру. До того безучастный, как истукан с острова Пасхи, нотариус встрепенулся, открыл лежащую перед ним кожаную с золотым тиснением папку и голосом, еще более высоким и противным, чем у Бернштейна, начал читать по-французски.

— В соответствии с законом Швейцарской конфедерации и по праву, данному мне магистратом города Женевы…, - начал переводить Ален.

Я сидел с подобающим случаю серьезно-заинтересованным выражением лица, вполуха слушая монотонное бормотание мсье Дольфура с дубляжом Алена, но мысли мои были далеко. Я думал о Галине с Юлькой, о тетушке Эльмире с ее больным сердцем, о Гохе с контрактом, и даже о Жанне с ее мужем и ремонтом, — в общем, о том, что надо поскорее здесь заканчивать, и рвать домой, разбираться с делами. Я почувствовал не себе взгляд Талии и тоже искоса посмотрел на нее, — видимо, как обычно, тонко почувствовав мое состояние, она посылала мне ободряющую улыбку. Боже, как хорошо, что она здесь со мной! Но тут как раз мсье Дольфур огласил, что в деле имеется секретная клаузула, и я поневоле напрягся.

Нотариус зачитал ее так же монотонно и ровно, как и весь предшествующий документ, видимо, за долгие годы своей практики привыкнув ничему не удивляться, а вот Ален на том месте, где говорилось про сексуальные контакты с представителями своего пола, запнулся, покраснел, и с ужасом посмотрел не мсье Сержа, должно быть, полагая, что ошибся с переводом. Но тот только прикрыл свои полупрозрачные, как у грифа, старческие веки, давая понять, что все правильно, и что-то сказал по-французски.

— По праву душеприказчика заявляю, что ни в моем, ни в распоряжении других известных мне лиц материалов, свидетельствующих о таких контактах наследника, не имеется, — перевел Ален.

— Глеб, мой мальчик, — обратился затем мсье Серж ко мне. — Я, помнится, рассказывал, что в конце жизни разум мадам Ольги подернулся пеленой мрака, и мне кажется, что вы не должны сердиться на прабабку за то, что сейчас вынужденно подвергаетесь столь унизительной процедуре. Мне очень жаль, но в соответствии с завещанием мы должны задать вам один вопрос, к которому я бы просил вас отнестись с иронией, несмотря на то, что суть и форма его может вас шокировать.

Глаза старого адвоката смотрели на меня поверх пенсне с добрым увещеванием. Даже прекрасно понимая, что за вопрос сейчас последует, я весь внутренне подобрался и кивнул:

— Да, конечно, спрашивайте.

Последовала длинная фраза в исполнении мсье Дольфура, и Ален, опять спотыкаясь и пунцовея, перевел:

— Не хотите ли вы сами заявить об имевших место ваших сексуальных контактах с представителями одного с вами биологического пола, то есть с мужчинами, каковые контакты были бы выражены в виде введения вашего пениса в любую часть тела такого представителя на любую глубину, каковое введение сопровождалось бы эякуляцией, или без таковой?