КАК УБИТЬ ДРАКОНА: Пособие для начинающих революционеров - Михаил Ходорковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правда, есть одна мелкая, но существенная подробность: люди готовы мириться со сверхпотреблением отцов, но не готовы признавать право на сверхпотребление детей. Легитимность наследования крупных состояний в России, будь то олигархические семьи или чиновничьи династии, остается под большим вопросом. Сословная толерантность не переносится на следующее поколение. Поэтому есть «окно возможностей» для эволюционного решения проблемы — через введение экспроприационных ставок налога для наследования сверхкрупных состояний.
В том же, что касается социальных гарантий для широких слоев населения, Россия обречена оставаться социальным государством, где долгое время будут сохраняться рудименты советского социализма. Эксперименты вроде монетизации льгот и повышения пенсионного возраста, в которые, как в штопор, периодически срывается режим, в условиях России политически неприемлемы.
Демократическое движение завоюет массовую поддержку только в том случае, если сможет занять в этом вопросе четкую и однозначную позицию. Все проблемы финансового и фискального характера придется решать за счет ускорения темпов роста экономики, снижения коррупционных издержек и налога на наследование, а не за счет неприкосновенного запаса советских льгот.
Если суммировать сказанное, тактически левая повестка демократического движения на данном этапе может выглядеть как двухтактная: с одной стороны, поэтапное ограничение сверхпотребления с помощью конфискационного по своей природе налога на наследование сверхкрупных состояний и, с другой стороны, гарантии сохранения (и даже плавное наращивание) базовых социальных льгот, прежде всего в здравоохранении, образовании и социальном обеспечении.
За минувшие годы фальшь социальной политики режима выявилась в полной мере. Левая повестка превратилась в ритуальную отмазку. Продолжая на словах изредка поминать свои национальные проекты, на деле правительство развернуло настоящую войну с собственным населением за «оптимизацию» социальных расходов. Почти треть образовательных и медицинских учреждений пошла «под нож», зарезали под горячую руку даже «священную корову» социалистического прошлого — низкий пенсионный возраст, а материнский капитал плавно растворился в девальвации рубля и превратился в еще одно мало что решающее рутинное пособие, и так далее.
Но другая «священная корова» выжила — это сверхдоходы правящего клана, который успешно пережил все деофшоризации, увеличив свои капиталы как на выводе из страны, так и на обратном вводе. Верхом цинизма стали массовые выкупы государством неликвидных активов по завышенным ценам у прикормленных предпринимателей и бюджетные компенсации лицам, пострадавшим от санкций.
Последнее выглядит особенно мерзко на фоне «пармезановой войны» — контрсанкций, которыми «отбомбились по Воронежу», лишив средний класс доступа к качественным продуктам питания. Таким образом, в условиях кризиса и необъявленной войны с Западом режим на практике стал реализовывать типично правую политическую повестку — оптимизацию за счет бедных в интересах богатых. Крым оказался не столько «наш», сколько «за наш счет».
Если наметившаяся тенденция сохранится (а нет никаких оснований полагать, что она резко изменится), то вскоре тема «левого поворота» станет такой же актуальной, как и пятнадцать лет назад. Социальное расслоение будет расти утроенными темпами, теперь уже не только за счет «новых богатых», но и за счет появления «новых бедных» — тех, чье благосостояние резко упало в результате кризисной оптимизации, спровоцированной необъявленной войной. И темы бедности, социального неравенства и несправедливого распределения сырьевой ренты вернутся в топ политической повестки. Но у режима, погрязшего в войне ради собирания осколков империи, уже не будет возможности снова перехватить эту повестку.
Можно предположить, что перед движением сопротивления опять встанет та же дилемма, что и в начале нулевых: «левый поворот» и демократический приход к власти или правая идея и очередная политическая изоляция?
В условиях галопирующего неравенства, когда общество все больше проникается левыми идеями, рассчитывать на приход к власти демократическим путем, предлагая правую и даже крайне правую, зачастую либертарианскую повестку, рекламируя прелести «маленького государства» и потенциал «свободного рынка», — это заведомая утопия. Действуя таким образом, наиболее боеспособная часть гражданского общества рискует навсегда исчезнуть с политической сцены и перейти даже не в партер, а на галерку. Сцену же займут комедианты и авантюристы.
Сегодня снова сложились условия, которые существовали в тот момент, когда я писал свой «Левый поворот». Для оппозиции было бы непозволительной роскошью упустить случай вернуться из фейсбучной тусовки в реальную политику.
Если не сложится демократическая коалиция с левой повесткой, то шансы на мирный транзит власти демократическим путем будут невелики. Режим будет висеть на волоске до тех пор, пока этот волосок не перережет революция снизу, на волне которой к власти придут новые большевики. В этом случае есть риск, что русская история зайдет еще на один штрафной круг, а в итоге Россия уже навсегда выпадет из актуальной всемирной истории.
Глава 18. Интеллектуальный выбор:
слово на свободе или гласность в резервации?
Когда речь заходит о политическом режиме в современной России, у тех, кто пытается его как-то классифицировать, неизбежно возникает когнитивный диссонанс. С одной стороны, этот режим кажется безусловно авторитарным, репрессивным и даже тоталитарным. Власть тут несменяема, оппозиция лишена малейшего шанса победить с помощью выборов, ставших пустой формальностью, любой гражданин может в любую минуту оказаться жертвой полицейского произвола, даже если он вообще не занимается политикой, а уж если занимается, то и подавно.
Впрочем, обо всем этом можно было писать достаточно прямо и открыто в Сети и даже в отдельных средствах массовой информации, доступ к которым относительно свободен. Власти можно было критиковать, можно было заниматься частными расследованиями, копаться в грязном богатстве высших государственных сановников и так далее. И, в общем-то, все это сходило с рук, хотя отдельные эксцессы, стоившие жизни нескольким выдающимся журналистам, случались. Но они случаются и в других странах — в Словакии, в Болгарии, на Мальте, и это только в последние годы.
Трудно не заметить, что до последнего времени возможность высказываться в путинской России оставалась большей, чем в СССР даже самых вегетарианских времен. Ни «Эхо Москвы», ни «Новая газета», ни «Дождь», ни относительно открытая Сеть, ни многое, многое другое в СССР просто непредставимо. Лишь за мечту о чем-то подобном можно было получить немалый срок. Поэтому ныне многие говорили и писали о России как о достаточно свободной стране или, по крайней мере, как о стране, в которой есть хотя бы свобода слова. Насколько это было оправданно?
Проблема в том, что свобода слова в точном смысле этого сочетания является высшим правовым и конституционным принципом, которому подчинено государство. Эта свобода гарантирована всей мощью гражданского общества и встроенного в него политического государства.
