Эпоха последних слов - Дмитрий Тихонов

Буйно разросшиеся кроны деревьев смыкались над тропой, не давая солнечному свету проникнуть внутрь, но и без того здесь было очень жарко. Пот градом лился по спине и шее Рихарда, сочащийся влагой воздух с трудом покидал легкие, и в конце концов силы оставили молодого рыцаря. Он медленно брел, опустив глаза, едва переставляя ноги, стараясь сберечь последние крупицы огня, разожженного искрами орочьих барабанов.

Однажды, спустя целые эпохи, когда боль в левом колене стала нестерпимой, он застонал и поднял голову. Песчаная тропа впереди выбегала на обширную болотистую поляну, заросшую камышом и высокими пестрыми цветами. Посреди поляны возвышался холм, на котором…

Не может быть.

Об этом он слышал. Читал. Знал.

Каркасом сооружения служил огромный скелет неизвестного чудовища — возможно, дракона или гигантского василиска. Ребра и остатки крыльев образовывали стены, а усеянный острыми пластинами хребет был чем-то вроде конька крыши. Конструкцию скрепляли многочисленные ржавые цепи, увешанные несчетным количеством более мелких скелетов: людских, орочьих, эльфийских и гномьих. Черепа бесстрастно таращились в пространство, равнодушно встречали яркий солнечный свет, больше не способный ослепить их.

Костяной шатер.

— Не может быть, — пробормотал Рихард вслух, и звук собственного голоса словно бы разбудил его, вернул из пустоты в этот, пусть и не совсем реальный, мир. — Он же ушел. Ушел вместе с остальными… не может быть.

Забыв о боли в колене, разрываемый ужасом и восторгом, рыцарь поспешил к шатру. Что бы ни скрывалось внутри, оно ждало его.

Он поднимался к свету, и чем прозрачнее становилась тьма вокруг, тем больше он знал о себе. Сначала пришло имя. Вольфганг. Так его звали. Потом появилось еще одно. Рихард. Брат. Тот, кто может спасти или погубить мир. Вслед за этим знанием ворвалась боль, а вместе с ней и воспоминания.

Воспоминания о том, как Гыр Щербатый рванулся навстречу стрелам, широко расставив руки, распахнув пасть, подставляя всего себя стальному дождю. Его утробный рык сотряс воздух, вплетаясь в еще не погасшие отзвуки костоломова голоса. То, чему предстояло случиться в следующие доли секунды, было очевидно: волна стрел должна накрыть отряд, пронзить в десятке мест зеленую плоть Гыра, пригвоздить к земле остальных, хлестнуть краем по лошадям и, скорее всего, убить одну из них. Те, наверху, целились кучно, грамотно, старались не задеть животных, но Вольфганг видел, что несколько стрел летели прямо в перепуганных кобыл. Увернуться, уйти из-под обстрела было уже невозможно: тело замерло, скованное внезапностью случившегося.

Но что-то произошло в это невероятно прозрачное мгновение, отозвалось в сознании болезненным ощущением струны, лопнувшей на самом сложном аккорде. Пространство вокруг Гыра вспыхнуло вдруг бледным синим светом, очертив полусферу, закрывшую собой не только толстого орка, но и всех, кто находился на расстоянии двух вытянутых рук от него. До Вольфганга и Костолома этот призрачный щит не дотянулся, и рыцарь непременно погиб бы, но зеленокожий великан, сориентировавшись в последние доли секунды, рванул его вслед за собой под прикрытие колдовской преграды.

Синий свет гасил смерть. Стрелы бились об него, словно о каменную стену, ломались, разлетались, сыпались на землю беспомощными обугленными обломками. Видно было, как тяжело дается Гыру это чудо: он словно бы поднимал и удерживал над землей не невесомое пламя, а самый настоящий стальной щит в несколько шагов шириной. Вздулись жилы на плечах и шее, скрипели стиснутые клыки, из правого уха мелкими капельками сочилась кровь.

Победные вопли наверху сменились испуганно-изумленными. Потом наступила тишина, и Вольфганг на какое-то мгновение даже подумал, что враги отступили. Но всего через три или четыре удара сердца понял свою ошибку. Они и не думали отступать, просто перегруппировались и пошли в атаку.

Рыцарь пробился сквозь воспоминания и открыл глаза. Это движение сразу отозвалось глухой болью в висках и затылке. Он несколько раз моргнул и приподнял голову, еще не до конца осознавая, где находится. Рядом с ним, озабоченно заглядывая ему в лицо, сидел Ыр Костолом. Орк лишился устрашающих палиц и цепей, на запястьях его могучих рук, покрытых запекшимися порезами, остались светлые полосы. Сглотнув, Вольфганг спросил:

— Что случилось?

Орк бросил взгляд в сторону, и оттуда донесся знакомый голос:

— Очухался, братишка? Слава Крому!

Скалогрыз. Вольфганг приподнялся на локтях, повернулся. Гном расположился на низкой деревянной лавке и выглядел даже хуже, чем обычно. Левая рука его висела на перевязи, а на правой скуле темнел внушительного вида синяк. Когда сапер ухмыльнулся рыцарю, стало видно, что его зубы тоже понесли серьезные потери.

— Здорово, вояка! — сказал Скалогрыз. — Мы уж думали, ты все, отлечил свое.

Рядом с гномом сидела эльфийка. Элли. Так ее зовут. Пламенная Ладонь, или что-то вроде того. Симпатичная. Она грустно улыбнулась Вольфгангу и тут же отвела взгляд. У ее ног возился Червяк, как никогда грязный и взлохмаченный.

— Где остальные? — спросил рыцарь. — Харлан?

— Не представляю, — ответил Скалогрыз. — Его утащили… братья-алкоголики.

— Алхимики, — поправила его Элли, произнеся это слово с едва заметным акцентом.

— Да какая разница!

— Алхимики? — Вольфганг с трудом сел, окинул взглядом помещение: сырые каменные стены, устланный сырой соломой пол, две покосившиеся лавки и узкое, забранное решеткой окошко под потолком. — Мы в цитадели?

— Угу. В Девятой. Сколько их вообще?

— Двенадцать, — рассеянно ответил Вольфганг. Он начал массировать пальцами виски, чтобы хоть немного успокоить мечущуюся в глубине черепа боль, и нащупал под кожей странные утолщения. Шишки? Так симметрично? Мысли сбились с дороги, провалились в бездну страха и отчаяния.

— Как мы здесь оказались?

— Память отшибло? Бедняга. Вулкан взорвался…

Да. Вулкан. Он помнил яростный рев, разрывающий небеса, сшибающий с ног ветер и чудовищное облако черного дыма, наползающее на мир. Помнил алые сполохи, бьющиеся в судорогах в глубине облака. Огонь. Он помнил огонь. Удушающий жар, пожирающий кожу, пронзительные крики сгорающих заживо и тошнотворный запах жженой плоти.

— Они спасли нас?

— Вроде того. Тех, кого успели спасти.

— Так что с Харланом?

— Тяжело ранен. Ожоги и… мечом получил. Когда алхимики сажали нас сюда, он был еще жив. Не знаю, как сейчас.

— Ясно. Гыр?

Гном покачал головой:

— Погиб.

Образ: копья, пронзающие зеленую кожу. Широкие ладони ломают древки. Щербатый наваливается на врага, впивается клыками в испуганное белое лицо. Острия пробивают его насквозь, окровавленная сталь показывается из спины.

— Распрекрасная?

Элли и Червяк всхлипнули одновременно.

— Умерла, — сказал Скалогрыз. — Жаль старуху.

Маленькое, сухое тело, распростертое у полозьев. Темная лужа вокруг головы, вокруг слипшихся седых волос. Чей-то тяжелый сапог наступает на тощую стариковскую ладонь, и пальцы ломаются со слабым хрустом.

— Жаль, — согласился Вольфганг. — А братья объяснили вам, почему мы здесь?

— Ни один из них с нами не разговаривал. На вопросы не отвечали. Когда Ыр попытался вырваться, кинули ему в морду каким-то порошком, он тут же и вырубился.

— Попадется мне хоть один, — прогудел Костолом. — Вырву челюсть. И ей забью.

— Камень забрали?

— Конечно. Не ради нас же они туда приехали.

С помощью Ыра Вольфганг поднялся. Ноги были как ватные, глаза слипались, требуя отдыха. Немедленно. Лечь и спать. Он подошел к низенькой двери, окованной широкими чугунными полосами, и принялся стучать.

За те несколько дней, пока он отсутствовал, Заставные Башни успели превратиться из обугленных руин в крепость. Конечно, черноту со стен не вывели, но так ему нравилось даже больше. Стоя на балконе магистерских покоев, Аргрим наблюдал за рабочими, копошащимися внизу. Они восстанавливали зубцы главного барбакана, обрушившегося после взрыва в пороховой комнате два с половиной месяца назад. Среди трудяг были и крестьяне, сумевшие уцелеть в окрестных деревнях, и гномы-беженцы, пришедшие во владения Ордена, спасаясь от подземного проклятия, и даже несколько орков, занесенных сюда раскаленными ветрами глобальных катастроф.

Аргрим усмехнулся. В происходящем имелась своя, злая, но очевидная ирония. Народы веками враждовали друг с другом, постоянно стремились к достижению мира, но даже в самые спокойные годы война была неотъемлемой частью их жизни. Однако теперь, когда города превратились в дымящиеся развалины, а три четверти населения погибли, оставшиеся смогли преодолеть вековую вражду. Внизу орки таскали камни, обтесанные гномами, и укладывали их на раствор, приготовленный людьми. Все понимали друг друга с полуслова, никто не огрызался, не отказывался работать. Наверняка, если бы здесь нашлись эльфийки, они бы тоже прекрасно вписались. Но самое смешное, разумеется, заключалось в том, что исход был предрешен. И он не таил в себе ничего нового. Война. Правда, на этот раз не орки пойдут против людей, не эльфы объявят охоту на гномов. На этот раз огонь уничтожит всех. Никому не спастись от пожара последней бойни: солнце погаснет, и единственным источником света останутся языки пламени, пожирающего мир. Пусть пока верят в передышку, пусть надеются на счастливый исход. Во всех землях, от чащоб Ру-Аркха до торосов Зубастого Залива, только один человек точно знал, что грядет.