Записки солдата - Павел Хадыка

Женщины подняли крик, плач, начали просить немцев освободить задержанных. А более смелые начали собирать подписи жителей деревни под заявлением, в котором утверждали, что муж задержанной — уроженец Воронилович, был учителем, уехал в Минск и там погиб во время бомбежки. Жена с детьми вернулась на его родину. Под заявлением подписались почти все жители деревни. И эту петицию вручили офицеру.

У жены взяли паспорт. Посмотрели, что он выдан в Алма-Ате, но, к ее счастью, прописка на нем была минская. Жену и дочь освободили, но документы не вернули.

Позже по ходатайству брата Александра, за взятку, местные власти выдали жене и дочери, наравне с другими жителями деревни, немецкие паспорта.

В конце 1942 года жена с детьми переехала в Ружаны. Но и там ей пришлось пережить кошмар фашистского «нового порядка».

Она сняла квартиру в доме по улице с названием Свиная. Начала принимать заказы на пошив одежды. Этим зарабатывала на продукты питания.

Жена рассказывала, что народ в тех местах хороший. Близкие и даже дальние родственники, особенно из деревень Байки, Воля, Кулеши, помогали ей всем, чем могли. Кто корзинку картошки принесет, кто крупы или муки даст, а иногда и кусок мяса положит, воз дров привезет. Но особенно мы с женой благодарны моему родному брату Александру Михайловичу, за бескорыстную помощь, оказанную ей и детям в то тяжелое и опасное время.

Но и в Ружанах жизнь моей семьи постоянно висела на волоске. Чаще всех навещал ее мой племянник — сын брата Александра — Николай. Однажды по какому-то подозрению фашисты избили его шомполами.

Взрослое население немцы выгоняли на разные работы. Однажды, работая на вырубке молодой ольхи, маскировавшей подход к деревне, Николай наступил на поставленную кем-то мину. Взрывом тяжело ранило племянника.

Николая положили в местную больницу в Ружанах. Он весь был в гипсе, правая нога в нескольких местах оказалась переломанной, тело обожжено.

Жена часто навещала его в больнице и передавала продукты питания, присланные его родителями. Что могла, приносила и свое.

Больница от ее квартиры находилась недалеко, часто к нему ходили одни дети. Как-то Николай попросил принести ему бутылку холодной воды. На следующий день утром жена, одев сына, вместе с соседским мальчиком отправила его в больницу с водой. Прошло порядочно времени, а мальчики не возвращались. Это встревожило жену. Вблизи дома их не оказалось. Стала искать на других улицах. Вдруг с пустыря до нее донеслись лай собак и приглушенный крик ребенка. Бросилась туда и — остолбенела. Жуткая картина представилась ей.

На пустыре стояла группа немцев, а три овчарки прыгали на пытавшегося подняться с земли, кричавшего диким голосом, нашего ребенка. Жена настолько была потрясена происходившим, что лишилась речи, не могла произнести ни слова. Все в ней омертвело. Не помнит, как добежала до ребенка и отняла его у собак.

Фашисты с громким смехом ушли с пустыря.

Как потом рассказали жене, это оккупанты обучали молодых собак нападать на людей.

Со слезами на глазах жена взяла на руки истерзанного, обезумевшего от страха ребенка и с большим трудом добралась домой. Какой дикий случай! Фашисты не считали местное население за людей. Они убивали, грабили, насиловали.

Жить в Ружанах стало страшно. Но куда податься? Где найти город, деревню или хотя бы дом, в котором можно было бы остановиться и относительно спокойно жить? Вернуться в Ворониловичи не могла — там разместился немецкий гарнизон.

Ушла с детьми в деревню Воля к Михаилу и Адаре Гайдук.

Вскоре жену с детьми взяли партизаны в свой лагерь.

От брата я узнал страшную трагедию. Фашистские изверги полностью уничтожили деревню Байки. 22 января 1944 года они расстреляли 987 стариков, женщин, детей. Среди них и мою сестру Варю, ее мужа Семена, 15-летнюю дочь Лиду и 10-летнего сына Анатолия. В Байках погибло около двадцати моих родственников. На третий день мы с братом посетили могилу безвинно погибших жителей деревни Байки. Я был потрясен этим зверством. У меня не укладывалось в голове, как такое могли совершить люди, считающие себя цивилизованными. Расстреливать детей! За что? В чем был виноват ребенок?

Жертвы фашизма в деревне Байки. Справа налево: Семен Прокофьевич Кава, сын Толя, дочь Лида и жена Варвара (сестра автора).

С тяжелыми впечатлениями возвращался я в свою часть. Все, что видел, для меня, конечно, не было новым. Это было продолжением варварства фашистов, как и в первые дни войны. Я уже видел разрушенные города, пепелища и траурные печные трубы на месте сожженных деревень. В лохмотьях, истощенное, встречало нас население, старческий вид имели дети, освобожденные из фашистской неволи.

Сейчас, в сентябре 1944 года, я увидел свою семью, жену и детей в таком же состоянии, раздетых и истощенных. Они прожили три года на своей родной земле, но под тяжелым гнетом фашистского «нового порядка».

Радовало лишь то, что уже были освобождены Красной Армией советские города и деревни, первыми оккупированные фашистскими головорезами, и война шла за пределами Белоруссии. Каждый понимал, что скоро будет освобождена вся советская земля и война перейдет на территорию тех, кто ее начинал.

Будучи в Минске, Дзержинске, Барановичах, Слониме, Ружанах, я видел уже расчищенные от разрушенных домов улицы, а в Минске даже эшелоны с лесом и кирпичом для ремонта того, что можно было восстановить, хотя бы временно. Еще не было в городах и деревнях нужного количества рабочей силы — все мужчины находились на фронтах, — а работы по восстановлению разрушенного хозяйства уже начались. В Минске бросалось в глаза — на фоне обвалившихся и закопченных дымом зданий, чудом сохранившихся стен возвышался всем хорошо знакомый Дом правительства. Взрыв здания подпольщикам и минерам удалось предотвратить. Огромной разрушительной силы фугасы удалось обезвредить. В Доме правительства уже восстанавливали дверные проемы и стеклили окна. Ремонтировали и другие дома. Жизнь в республике постепенно начинала входить в свою колею.

Одновременно с жилым фондом восстанавливались здания культуры. В уцелевшем от бомбежек Белорусском театре оперы и балета теперь жили целые семьи, с детьми и имуществом. Здесь я встретил и семью моего знакомого П. М. Чагана.

Обо всем увиденном в пути и особенно в Белоруссии я рассказал товарищам по службе: Малахову, Балабутевичу, Людчику, Урецкому, Синявскому, Луковкину, Муртазину и доложил своему непосредственному начальнику генералу А. А. Байкову. В кругу близких мне товарищей без моего ведома был сделан сбор вещей и продуктов. Один дал пару нательного белья, другой — простыню, третий — банку консервов из своего доппайка, и все это было послано посылкой моей семье. Этот товарищеский поступок я с благодарностью помню и теперь. Посылка, несомненно, на первых, порах послужила ощутимым подспорьем моей семье.

А на фронтах тем временем шли ожесточенные бои. Инициатива как на земле, так и в воздухе была на стороне наших наступающих войск.

Еще в середине июля войсками Белорусских фронтов были освобождены последние белорусские города — Пинск, Волковыск и Гродно. А после освобождения 4 июля Полоцка наш фронт вступил на территорию братской республики Литвы. В октябре войска фронта вели бои уже за освобождение Клайпеды, вышли к Балтийскому морю у города Либава и отсекли таким образом немецкую группировку, находившуюся в Латвии, Эстонии и на Курляндском полуострове, от войск в Восточной Пруссии.

В январе 1945 года наши части штурмом овладели Клайпедой. С освобождением этого города была полностью очищена от немецко-фашистских захватчиков Советская Литва. 20 января был взят Тильзит, и войска нашего фронта вступили на территорию Восточной Пруссии.

Памятными для меня были бои за Клайпеду, Тильзит и особенно за Кенигсберг и Пиллау, в которых мне лично пришлось участвовать. Бои были исключительно тяжелыми. Немцы отчаянно сопротивлялись. Но они были обречены. Отступать некуда.

Сотни вагонов ежедневно прибывали с боеприпасами и боевой техникой на фронтовые склады. Здесь круглые сутки без сна и отдыха, а зачастую и без горячей пищи, шла напряженная работа. Кроме личного состава складов работали сотни еще не окрепших от ранений и контузий бойцов и командиров из запасного полка. Здесь, как и на передовой, в любой момент можно было погибнуть от своей неосторожности, или неосторожности товарища, или во время бомбежки складов вражеской авиацией. Но никто не жаловался на усталость или ушибы от падения с тяжелым и опасным грузом. Не уходили с погрузочных площадок даже во время бомбежек. У всех была одна мысль — скорее разгрузить вагоны и погрузить на автомашины снаряды, патроны, мины, ручные гранаты и отправить их на передовую в войска, штурмовавшие последние бастионы врага.