Право на возвращение - Леон де Винтер

Обычно после теракта или другого крупного несчастья в диспетчерской стоит тишина, длящаяся иногда по нескольку часов. Ни самоубийств, ни сердечных приступов, ни автомобильных аварий — словно смерть собрала свою дань и, довольная, отправилась отдохнуть. Сейчас станцию смело можно было закрывать: все напились, большинство — в зюзю. В полночь явилась очередная смена, рассчитывая на то, что до тех пор, пока город пребывает в параличе от шока, вызванного терактом, им не придется выезжать.

— Ракета была, — заявил Макс. — Палестинцы пустили ракету. Рассказал резервист. Видел вспышку.

— Или кто-то из Яффы взорвался, — возразил Ронни Кац, архитектор, которому пришлось переквалифицироваться в мастера-ремонтника, потому что никто больше ничего не строил.

— В шлюзе не могли, — возразил Макс. — Шлюз против арабов. Арабская ДНК. Шлюз не пропускает. Ракета.

— Что-то могло случиться с аппаратурой. Или у него оказался еврейский дедушка, — предположил Кац.

— Заткнись, — крикнул Макс, — в палестинце нет еврейская кровь!

— Миномет? — спросил Барух Перец, человек, работавший в том, что раньше называлось «Хилтоном».

— Точно нельзя сказать, — ответил Тэд Иоффе, учитель английского.

— Сильный хлопок. Много взрывчатки. Ракета, — повторил Макс.

— Они только что установили новый радар. Он сразу показывает, ракета это или нет, — сказал Зев Миран, торговец подержанными компьютерами.

— Была ракета, — упрямо повторил Макс.

— Если ракета, то кто ее запустил? — спросил Рувен Баумел. Он держал закусочную, в которой шоферов «скорой» кормили за полцены.

— Как кто? Арабы, — ответил Тэд Иоффе.

— Да это-то понятно, — откликнулся Рувен, — вопрос: которые из них?

— Может, она вообще из Афганистана прилетела, — предположил Барух Перец. — Я что хочу сказать, при теперешней технике она откуда угодно могла прилететь. Из любого места в мире можно шарахнуть по нам ракетой.

— Точно, — согласился Макс. — Ты что думаешь, Брам?

— Ракета. Но не из Афганистана. С близкого расстояния. Радары ее, конечно, засекли, но выстрелить не успели. Слишком близко.

— Точно, — одобрил Макс, поднимая вверх большой палец. Он только что в одиночку прикончил бутылку водки.

— Я вот думаю, должны ли мы открывать ответный огонь, — задумчиво произнес Барух Перец.

— Мы действовать, — сказал Макс. — Арабы понимать действие. Отодвигать границу. Ашкелон — бум! — к чертям!

— В Ашкелоне есть дома, которые я строил, — заметил Ронни Кац.

— Кто в них живет? — спросил Макс.

— Да какая мне разница?

— Такая разница! Такая разница! — заорал Макс. — Вы не понимаете! Поэтому страна теперь маленькая. Где Галилея? Где Негев? Где Иерусалим? Учитесь у Владимира Владимировича Путина! Ему семьдесят два. Великий лидер. Понимает власть. Восемь лет президент, четыре года премьер. Потом: восемь лет президент, четыре года премьер. Теперь снова президент. Где теперь Чечня? Где Азербайджан?

— Но Казахстан ему захватить не удалось, — вмешался Перец.

После землетрясения, разрушившего русский ракетодром Байконур, власть на юге Казахстана захватили мусульмане-фундаменталисты. Путину пришлось довольствоваться севером Казахстана, на юг он соваться опасался, чтобы не получить новый Афганистан.

— Будет! Пара лет! И Казахстан тоже Россия! Путин делает Россия великая империя. Люди восхищаются им. Люди гордятся. Врагов уничтожать. Если нет, враги уничтожать тебя! Путин понимает власть. Вы нет. — Макс размахивал выставленным вверх пальцем из стороны в сторону. — Почему нет? Почему вы не понимаете власть? — Он огляделся: теперь он был в центре внимания. Все молчали. — Я сказать вам. Вы евреи из Европы. Европа! Вы думаете: силы больше нет. Сила не существует! Я смеюсь! Сила везде! — выкрикнул он и замолчал на секунду, переводя дыхание. — Сила важна. Сила ушла в Негев. Сила ушла в Эйлат. Сила ушла в Иерусалим. Вы не понимаете. Врагов надо уничтожать. Всегда. Врагов — уничтожать. Тогда будет жизнь. Будет земля. Все будет!

Макс закурил и уставился в пространство.

— В Ашкелоне стоит самый красивый из моих домов, — сказал Ронни Кац извиняющимся тоном.

— Прекрасно, — кивнул Макс.

Ронни встал и отошел к компьютеру. Пробежался пальцами по кнопкам, и на экране появился гигантский многоугольный шар, составленный из сотен стеклянных панелей.

— Это твой проект? — изумился Перец, служащий отеля, в котором не было постояльцев. — Я бывал в этом доме.

Тэд Иоффе, учитель, у которого в классе не набиралось и половины учеников, сказал:

— И я там бывал. Кто не бывал? Когда его построили, это была сенсация.

— Искусство, — пробормотал Макс. — Прекрасно. Мое сердце плачет. — Он поднялся, пошатнулся и, чтобы удержаться на ногах, схватился огромной рукой за плечо Каца. — Я извиняться. Прекрасно. Ты художник. Ронни, ты изумительный. Я кланяюсь. Прекрасно.

Перец заметил:

— Мой племянник отмечал там бар мицву. Большой праздник. Чудесное здание.

— Была синагога? — спросил Макс.

— Да, — кивнул Кац.

— И теперь синагога?

Кац убрал картинку, сел к столу и, нахмурясь, налил себе водки.

— Что теперь там? — спросил Макс у остальных. Пошатываясь, он тоже подошел к столу и хлопнулся на стул. — Все молчат? — спросил он, театрально простирая вперед руки. — Все молчат, — повторил он тихо. — Я думаю. Я догадаюсь. Я глубоко, очень глубоко думаю. Я рискну. Я думаю: мечеть. Мечеть! — Он рассмеялся и ткнул себя пальцем в грудь. — Я рискнул, я угадал. Мечеть! Была синагога! Теперь мечеть! Ронни строил. Красиво строил, Ронни. Ты мастер, настоящий. Я плачу в сердце.

Хадасса вошла в буфет и сердито взмахнула рукой, как бы разгоняя дым:

— Вам что, трудно было догадаться двери открыть? — Она распахнула широкую дверь во двор, где ровным рядом стояли, готовые к выезду, машины. Потом вернулась к столу: — Армия провела расследование. Это ракета.

— Проклятье, — откликнулся Кац.

— И что мы будем делать? — спросил Перец. Макс стукнул кулаком по столу. Рюмки зазвенели.

— Не будем делать! Будем болтать! Официальный протест!

— Хорош выпендриваться, пьяная морда, — сказала Хадасса.

Брам заметил:

— Это самый кровавый теракт — за последние два года, кажется?

— Последний раз была атака на пляже, два года и три недели назад, — откликнулся Перец. — Они зашли прямо к нам в отель. После этого-то «Хилтон» от нас и отказался.

Рувен Баумел, уверявший, что он делает лучший фалафель в городе, предложил:

— Долбануть ракетой по Восточному Иерусалиму. Нет, лучше десятью ракетами.

Зев Миран, компьютерщик, откликнулся:

— Ладно тебе, Рувен, ты и сам понимаешь, что они этого не сделают. Мировое общественное мнение не допустит.

— Насрать на мировое общественное мнение! — предложил Макс.

— Так, парни, мне есть чем заняться, сами вырабатывайте решение, что делать правительству, — сказала Хадасса, направляясь к двери в диспетчерскую.

Неизвестно почему, но в «Давидовом щите» все шоферы были мужчинами, зато диспетчерская служба находилась исключительно в женских руках.

Миран сказал:

— Справедливое возмездие. Взорвать все их правительство.

— Да-да, представляю себе реакцию Совета Безопасности, — отозвался Ронни.

— Но ведь неизвестно, откуда она прилетела? Может быть, из Парагвая, — вздохнул Брам. — Мы ничего не можем сделать. Только ждать.

— Немедленно нанести ответный удар! — проявил решительность Баумел.

— Привет, трепачи! — послышалось от двери.

Дов Охайон, герой-любовник, входил в буфет, неся в каждой руке по увесистой сумке.

— Я подумал, у вас от жажды все внутри должно пересохнуть. И закуски кой-какой прихватил. Хумус, фалафель, колбаску…

— Горжусь тобой, мой мальчик! — крикнул Макс. — Мы — работать, ты — трахаться.

— Это все правда, что он рассказал? — спросил Баумел, кивнув на Макса.

— Что он рассказал? — Дов поставил на стол сумки. В одной звякнули бутылки, из другой высунулись пластиковые кюветки с едой.

— Насчет той девки и бабки.

— И что именно?

— Что ты трахался с ней в ее комнате, а в соседней бабка еще не остыла.

— Это Макс рассказывал?

— Да, — проворчал Макс.

— Все наврал.

— Все правда, — возразил Макс.

— Нет, неправда.

— Как же так! — заорал Макс.

— Почему же? — спросил Баумел. — Звучит вполне правдоподобно.

— Потому что, — вздохнул Дов, — я трахался с ней не в спальне, а на кухне.

Свежее утро, не пахнет ни гниющими водорослями с моря, ни прорвавшейся канализацией — такое нечасто бывает. Прохладный утренний воздух приглушает похмельный звон в голове Брама, плетущегося вслед за Хендрикусом к собачьему писсуару.