Вторжение - Джулиан Мэй

– Доктор Гаврыс, мадам Гаврыс-Сахвадзе, позвольте представиться: Ургиен Бхотиа. Я понимаю, что доставил вам массу неудобств, но надеюсь, вы меня простите. Этой встречи я жду уже пять лет. – Он перешел на умственную речь: Быть может, прогуляемся немного по вечерней прохладе?

Протянутая для рукопожатия рука Юрия застыла в воздухе, а Тамара спокойно ответила: Пожалуй, вы не поднимались на фуникулере по холму Коктюбе?

– Еще нет. Но говорят, оттуда открывается великолепная панорама.

Откуда вы знаете о нас и о нашей работе? – спросил Юрий.

Тибетец засмеялся.

– Я не раз бывал в прекрасном городе Алма-Ате, но до сих пор был знаком с ним только поверхностно…

Доктор Бхотиа взял обоих под руки и так уверенно перевел на противоположную сторону проспекта Абая, в парк перед Дворцом культуры имени Ленина, словно он хозяин, а они гости. В сумерках включили подсветку фонтанов; от сверкающих струй веяло приятной прохладой. Ургиен остановился полюбоваться аккуратными клумбами, вдохнуть дурманный аромат цветов.

– На удивление пышная растительность для современного города, – заметил он. – От этого в воздухе разлита неудержимая жизненная сила. Я буквально заряжаюсь ею.

Он относился к так называемому типу «людей без возраста»: ему можно было дать и сорок, и шестьдесят. Гладко выбритый череп, щеки словно бы нарумянены, ровные белоснежные зубы, глаза необычного стального цвета почти скрыты под складками морщин; когда он улыбается, их совсем не видно.

– Судя по всему, вы адепт, в отличие от ваших коллег, – заговорила вслух Тамара. – И все же, как вам стало известно о наших умственных свойствах и о нашей работе? Ведь здесь и то и другое считается государственной тайной.

– Способность воспринимать биоплазму ярчайших даже за тысячи километров дарована мне свыше. Правда, это распространяется только на Азию. Уже больше двадцати лет, с тех пор как переселился в Индию, я изучаю движения души тем способом, какой у вас принято называть ясновидением. Впервые я обнаружил вас в семьдесят четвертом году, когда вы только-только приехали в Алма-Ату и явились мне двойной умственной звездой, ярче которой я прежде не встречал. С тех пор я ни на миг не выпускал из виду вашу жизнь: вместе с вами радовался рождению ваших одухотворенных сыновей, а теперь жду появления на свет дочери.

– Вы уверены, что будьте дочь? – оживилась Тамара.

– Вне всяких сомнений. – Ургиен вгляделся в лица и умы молодых супругов и с сожалением обнаружил поставленные перед ним барьеры. – Прошу вас, не бойтесь меня. Мое единственное стремление – помочь вам в столь трудные времена, когда вы, взявшие под свою опеку множество незрелых умов, находитесь, так сказать, на нравственном распутье.

– Значит, вы наблюдали за нами? – переспросил Юрий. – Позвольте узнать, в каком приближении? Читали наши мысли?

– Из своих опытов вы знаете, что это невозможно. Никто не может прочесть ваши мысли, если вы этого не допустите. Тем не менее я в курсе всех обуревающих вас соблазнов и стоящих перед вами опасностей. И поэтому спросил себя и Милосердного Владыку, не вменяется ли мне в обязанность дать вам кое-какие наставления.

– И что же сообщил вам небесный оракул? – сухо осведомился Юрий.

– Я убедился, что, несмотря на совершенные вами негуманные действия, вы оба люди доброй воли. Вы отвергли ложные утешения великого детерминизма, что приобщает индивидуальное сознание к массовому, позволяя ему избежать личной ответственности. Вы сознаете свободу собственного выбора и ответственность, которую он за собой влечет. К несчастью, большинство ваших соотечественников отвергло эту нелегкую истину. Они не понимают, что человеческий ум, если хочет сохранить целостность, должен опираться в равной мере на душу и дух.

– И я не понимаю, – заявил Юрий. – Объяснитесь, пожалуйста.

Они пересекли площадь перед дворцом культуры и углубились в аллею парка, сопровождаемые вечерним звоном цикад.

– Недавно в Вене состоялась встреча на высшем уровне между главами государств Соединенных Штатов и Советского Союза. Брежнев и Картер подписали Договор об ограничении стратегических вооружений. Во время раунда переговоров, состоявшегося в помещении советского посольства, сотрудник вашего Института биоэнергетики по фамилии Симонов оказал на американского президента принудительное воздействие, приведшее к мозговой путанице и некоторым иррациональным поступкам. В подобном состоянии он пребывает по сей день… Глава КГБ пришел в восторг от успехов Симонова и предпринял шаги к тому, чтобы командировать его в Вашингтон, где тот, следуя предписаниям Москвы, продолжал бы оказывать враждебное влияние на американских лидеров. Но этому плану не суждено было осуществиться, ибо Симонов во время пробежки трусцой по университетскому стадиону неожиданно упал и умер.

– Вскрытие показало, что у него расширено и ослаблено сердце, – пояснил Юрий. – Недуг, нередко возникающий при психических перегрузках. Врачи и у меня находят такие симптомы.

– Совершенно верно, – с грустью подтвердил гость.

Какое-то время они шли молча. Впереди показалась ярко освещенная станция фуникулера; со всех сторон к ней стекались люди.

– Абдыжамиль Симонов, прежде чем попасть к нам в институт, был шаманом из дикого племени, – сказала Тамара. – Этот подлый, корыстный человек упорно сопротивлялся нашим попыткам отговорить его от участия в планах Андропова. Полусумасшедший дикарь представлял собой угрозу всей планете. Сотрудники КГБ заблуждались, полагая, что смогут держать его в узде.

Ургиен кивнул.

– А до него был некий Рюрик Волжский, сильный принудитель и неисправимый развратник. В рамках специальной программы вашего института работают более шестидесяти несовершеннолетних экстрасенсов. Когда Волжский устроился к вам воспитателем, вы предупредили его, что он должен сдерживать свои инстинкты. Волжский только посмеялся. И спустя два дня утонул в Большой Алмаатинке.

– Нормальные люди в столкновении со злом способны лишь бессильно скрежетать зубами и рассыпать проклятия, – проговорил Юрий. – Мы счастливее их.

– Так может рассуждать душа, но не дух, – заявил тибетец.

Они подошли к кассе, и Юрий купил три билета. Затем все трое забрались в переполненную красно-желтую вагонетку. Беременной Тамаре уступили место у окна. Спустя миг они уже парили в прозрачном воздухе, и разговор снова перешел в область телепатии.

На Востоке часто прибегают к игре слов. Вы, стало быть, намерены судить меня с ее помощью? Душа и дух! А не проще ли поговорить о жизни и смерти? Или о запуганных детишках, ставших игрушками в руках порочного старика? Вместо того чтобы обратить свои умственные силы во благо человечеству, он сделал их орудием угнетения.

Но если вы будете убивать во имя добра и справедливости в вашем понимании, то чем вы лучше угнетателей? – возразил Ургиен.

– Нам нелегко было пойти на убийство, – сказала Тамара. – Юрий решился на это после долгих и серьезных раздумий.

В одиннадцатом веке на Тибете проживал поэт Мтиларена, обладавший такими же силами, как вы. Он мог поражать врагов на расстоянии. Но стал святым лишь после того, как отказался от применения своих богоподобных сил.

– А мы не святые, – откликнулся Юрий. – Мы люди, нам не чуждо стремление выжить. Я поляк и католик, поэтому убийство мне стоило больших страданий, я бы очень хотел, чтоб нашелся другой выход, но его не было. Маленький робкий Ежи, каким меня увезли из Лодзи, оторвали от родителей и запрягли в ментальное рабство, никогда бы на такое не решился. Но потом я встретил Тамару! Ленинградские психологи производили над нами опыты, а военные пытались убедить, что наш долг – беспрекословное подчинение интересам государства. Но Тамара не покорилась им, даже когда ее отца сослали за то, что он осмелился выразить протест против того, как ГРУ использует нас и нам подобных.

Я вижу ваши тягостные воспоминания, откликнулся Ургиен. Хотя вы не решаетесь прямо сказать, что уже тогда сочли убийство необходимостью…

– Вы не желаете нас понять! – взорвался Юрий.

– Да, руководитель ГРУ, хладнокровный мерзавец, был первым, – признала Тамара. – Он видел в нас не живых людей, а инструменты для удовлетворения своих далеко идущих амбиций. Он рассчитывал, что мы станем его секретным оружием против Андропова. Когда наш враг умер, ГРУ потеряло интерес к психологическим исследованиям. А Брежнев и Андропов, напротив, глубоко уверовали в умственные силы, взяли программу под свой контроль и пообещали нам все права и привилегии советских граждан. Это было в семьдесят четвертом. Спустя полгода после того, как сослали папу. Мне было шестнадцать. Ежи/Юрию – двадцать два. Нам дали специальное разрешение пожениться и отправили в Алма-Ату.