Вторжение - Джулиан Мэй

Следуя инструкции Лопрести, Поркаро проследил путь намеченной жертвы до шикарного торгового комплекса в западной части Чикаго. Он немало позабавился, видя мучения советника, пытающегося поставить новенький «Мерседес-450» подальше от других машин, дабы чикагские лихачи случайно не поцарапали лакированные крылья. Когда советник наконец удалился, Поркаро заложил под капот «мерседеса» маленькую магнитную бомбу и поехал в аэропорт, чтобы поспеть в Бруклин к ужину и насладиться спагетти с моллюсками.

Но, к несчастью для Джо и его непосредственного начальника Лопрести, который задумал и распорядился провести эту акцию, не посоветовавшись с доном Виченцу, личный юрисконсульт семьи Камастра приехал в торговый центр за женой и дочерьми трех и двух лет. Семейство подошло к автомобилю в полном составе, но трехлетняя Шаннон вдруг захотела в туалет. Слегка пожурив дочь, отец отвел ее в ближайший магазин, а мать и младшая дочь остались ждать в машине.

Стоял холодный февральский день, и Розмари Камастра-О'Коннор, естественно, решила немного погреть мотор.

(Огненный цветок!)

Просыпайтесь, мистер О'Коннор.

(Огненный цветок!) Темная гостиная в убогой квартире; умственное излучение из спальни больной снова бьет по нервам; он не успевает преградить ему доступ и корчится от боли. Кир, Кир, мальчик мой, ты вернутся, ты помолился…

Просыпайтесь. Все о'кей. Они на месте.

(Огненный цветок!) Надтреснутый голос, точно железом по стеклу, царапает по стенкам его мозга, стучит, цепляется за него и за свою агонию:

Кир, Кир, ты не забыл о святом причастии, ты больше не воруешь завтраки в школе, ты молишься за нас двоих, я уже не в силах, поэтому ты должен молиться, истово, чтобы свершилось чудо…

Проснитесь, сэр.

(Огненный цветок!) Руки, сухие, шелестящие, как газета, с обкусанными синюшными ногтями, одна стиснула резные серебряные четки, другая зарылась в его свитер и тянет к себе, а он отчаянно упирается, воздвигает между ними высокую преграду, но мать непрерывно колет ему глаза своим проклятым ирландским Богом:

Кир, Кир, Бог испытывает тех, кого любит, он любит нас, я люблю тебя, молись, Кир, и чудо свершится, молись Господу Нашему Иисусу Христу, прекрати эту боль, Кир, помоги, помоги…

Мистер О'Коннор! Просыпайтесь!

(Огненный цветок!) Хорошо, ма, я помогу, твой глупый Бог не умеет помочь, а я умею… я знаю, как… оказывается, это очень просто. Голубые глаза расширились, стали черными и пустыми, боль ушла, ум ушел – неужели вправду? И крики мальчика (огненный цветок!), и крики взрослого (огненный цветок!) громом раскатились над Иллинойсом. Тучи такие же серые, как свалявшиеся мамины волосы на дешевой подушке в гробу… Скорее закройте гроб, скорее, мистер О'Коннор, просыпайтесь, откройте глаза!

Киран открыл.

Увидел рядом Арнольда Паккалу, Адама Грондина, Джейса Кессиди – верных людей, которых он спас и привязал к себе. Они точно такие же, как он, и точно так же пострадали по собственной вине, ибо привыкли причинять страдания.

Он спросил Арнольда: Поркаро и Лопрести тут?

– Да, сэр, – ответил вслух Паккала. – Кениг и Матуччи не обманули. Женщин в ложе нет. Четверо подкаблучников внутри, двое снаружи. Сейчас начнется антракт между третьим и четвертым действием. Вы с Адамом и Ясоном легко замешаетесь в толпу.

Киран отстегнул привязной ремень, снял шляпу, темно-синее кашемировое пальто, белый шелковый шарф. Телохранители последовали его примеру. Все трое были в вечерних костюмах с темными галстуками.

– Поедешь на Шестьдесят пятую улицу, к школе Жуийяра, – велел Киран Арнольду. – Найдешь туннель под площадью, ведущий к служебному входу. Там и встретимся.

– О'кей, сэр. Желаю удачи.

Кессиди и Грондин уже стояли на тротуаре. Киран помедлил, улыбнулся помощнику. Между ними возник образ-напоминание: шайка хулиганов в чикагском тупике насмерть забивает пьяного бродягу, а он из последних сил посылает телепатический призыв о помощи.

– Удачи? Арнольд, ты ли это? Я думал, тебе ясно, что таким людям удачи желать ни к чему, поскольку мы сами ее творим.

Он наконец вышел из машины и захлопнул дверцу. Фары «кадиллака» светились в темноте, как горящие глаза хищника. Арнольд Паккала поднял руку и мысленно проговорил: Я жду вас, мистер О'Коннор.

Киран кивнул. Постоял на пронизывающем ветру до тех пор, пока лимузин не скрылся за углом. Да, мы сами творим свою удачу, свою реальность, а когда приходит время платить по счетам – деньги на бочку. Адам, Джейс и Арнольд пока не совсем это понимают, но со временем поймут, так же, как другие, которых он еще найдет и привяжет к себе.

В фойе театра вспыхнули яркие огни. Публика повалила из лож и партера на парадную лестницу. Кессиди и Грондин жмурились от света.

(Огненный цветок.)

Приступайте, сказал им Киран.

Предводители кланов Монтедоро и Фальконе решили провести последний антракт в ложе, не смешиваясь с великосветской толкучкой. Троих телохранителей отпустили покурить, а Джо Порксу велели принести в ложу бутылку шампанского. Майк Лопрести, чьи музыкальные вкусы распространялись скорее на певичек кабаре, нежели на оперных примадонн, развеивал скуку, исследуя в бинокль декольте сидящих в партере элегантных дам.

Главари высказали свое одобрение ансамблю, завершившему третий акт. «Фаворитка», согласно заключили они, вещь трудная для постановки, потому, наверное, «Метрополитен» не решалась обратиться к ней со времен дебюта Карузо в 1905 году, однако в опере есть несколько головокружительных тем, а Паваротти нынче в голосе. Виченцу Фальконе, как истинный консерватор, посетовал, что партию героини исполняет чернокожая сопрано.

Монтедоро пожал плечами.

– По крайней мере, не толстуха. А какое легато! Что с того, что черномазая? Оперу слушать надо, а не смотреть.

– Да нет, Гуидо, если б она пела Кармен или Аиду, тогда нет вопросов, но тут… всему же есть пределы, ей-богу! Вот я, когда сидел, видал по телевизору, как Прайс пела Тоску – ну, ни на что не похоже! Скоро какой-нибудь япошка станет петь Риголетто… И все Бинг Краут! Угрохал миллиарды на эту конюшню, а толку? Канделябры, канделябры, никакого интима, все на виду, как в аквариуме, а певцы горло дерут, чтоб их слышно было. Разве сравнишь со старой Мет?

– Ничто не стоит на месте, Виче. Да и нам с тобой хватит небо коптить.

– Типун тебе на язык! В шестьдесят семь нашел о чем думать! – Фальконе понизил голос и перешел на сицилийский диалект. – К тому же тебя никто за яйца не тянет, никто не хочет вопреки Богу, Мадонне и биллю о правах упрятать за решетку до конца твоих дней. Знаешь, чего он ко мне приценился, этот сучий потрох Пикколомини? В сенаторы метит, а я обеспечь ему билет до Вашингтона первым классом! Прослушивание разговоров, наемные свидетели, сфабрикованные улики – все идет в ход. Так что береги задницу, дружище Гуидо.

– У меня тылы защищены, – ответил по-английски Монтедоро.

Во время антракта зал благодаря блестящей акустике наполнился таким гулом, что разговор двух мафиози не слышали даже Лопрести и оставшийся в ложе телохранитель. И тем не менее человек, которого нью-йоркские газеты величали Боссом Всех Боссов склонился к самому уху старого приятеля и говорил еле внятным шепотом:

– Правительство давно копает под «Коза ностру», говнюк Роберт Кеннеди объявил нам войну, однако ж меня им так просто не зацепить. В боргата note 40 все законно, Виче. Ну или почти все. Мои сыновья Паскуале и Паоло ходят в костюмах и жилетках, как на Уолл-стрит, и никакой Пикколомини к ним не придерется. Да и зачем, когда у него под носом промышляет самый крупный на Восточном побережье торговец героином?

– А чем торговать прикажешь? – буркнул Фальконе. – Пиццей, что ли?

– Почему бы и нет? Вопрос не в том, как заработать большие деньги, а в том, как их отмыть. Или, к примеру, ты гребешь лопатой, а подручных своих на голодном пайке держишь. Так они первые тебя и заложат. И у Сортино, и у Калькаре, говорят, проблем по горло. А все почему? Жадность обуяла. К твоему сведению, Виче, громадные барыши от сбыта наркотиков неудобны в обращении. Пора переходить на новую финансовую политику.

– Какая такая политика? Может, отдать денежки тебе на сохранение?

– Да не ерепенься ты, я дело говорю. Что, если возродить Концессию? Пять кланов снова будут работать сообща, вместо того чтоб глотки друг другу грызть. Это была хорошая идея, только преждевременная. А теперь, с таким притоком грязных денег, у нас нет другого выхода, как объединиться и вложить их во что-нибудь, иначе все профукаем на одни только банковские проценты.

– Пошел в задницу! – огрызнулся Фальконе. – Слышу я, с чьего голоса поешь. Этот чикагский сучонок, что служит у Камастры, кому хошь мозги задурит.