Радуга 2 - Александр Бруссуев

Удостоверившись, что это действительно здание былого СЗРП, Иван потянул на себя витую рукоять. Дверь отворилась, словно специально незапертая.

Пыльно, тихо и сумеречно: под пустым столом охраны что-то горело. То ли ночник, то ли опущенная на пол настольная лампа. И ни одной души. То ли сторож ушел, куда глаза глядят, то ли поднялся наверх. Смысла болтаться по пустым этажам и кабинетам не было никакого, разве что с целью воровства. Тогда бы входную дверь на швабру замкнул. Получалось, что на данный момент здание пустовало. И это было неплохо. И эта мысль была неверной.

Иван проверил, что за шахтой лифта действительно проглядывалась подсвеченная голубоватым светом дверь, выглядевшая стеклянной. Можно было заносить Шурика и прощаться с Эдиком — тот намеревался идти домой на Фурштадскую.

Сначала ему показалось, что упала пресловутая швабра — звук очень здорово напоминал удар деревянной рукояти о паркет пола. Но потом понял, что ошибся. Такие здоровые и уравновешенные парни, как Эдуард, от неожиданных хлопков в обморок не валятся. А Эдик бесконечно долго падал назад, все еще продолжая держать на руках бессознательного Шурика. На его губах застыла стеснительная полуулыбка, а на груди расцвело темной кляксой пятно.

Иван прыгнул вперед, срывая на ходу с плеча винтовку, упал, больно ударившись плечом, перекатился, как мог, одновременно снимая оружие с предохранителя. В него тоже ударили выстрелы, но не столь удачные: не умели стрелки отрабатывать подвижную мишень, им статика была привычнее. Ваня встал на колено и, одномоментно прицелившись, спустил курок, совместив мушку с огоньком, означающим чью-то настроенность на игру в снайпера. Бросился вперед, прыгнул головой через вертушку, затормозил в чье-то тело. Тело отлетело в одну сторону, Иван же осыпался на пол. Не позволив себе ни единого мига медлить, вскочил и ударил, практически не глядя, по врагу прикладом. Отскочил к стене, пригнулся и выстрелил еще раз. Снова дернулся в сторону, готовый в любой момент открыть огонь на каждое шевеление. Но больше никто не двигался.

Ваньша включил свой фонарик, держа его в стороне от себя, и попытался сориентироваться. Два человека, один пистолет, больше, вроде бы никого. Он присмотрелся и зло сплюнул: тела принадлежали совсем молодым парням, практически мальчишкам. Одному Иван разворотил всю голову, ударив, вероятно, прикладом, другому попал в грудь. Оба были гопниками, судя по одежде, точнее теперь — мертвыми гопниками. Может быть, конечно, он и ошибался, так как не был большим экспертом в молодежных культурах, но в Петрозаводске аналогичным образом ряженые пацаны у гиблого места, у «оврага», имели обыкновение забивать велосипедными цепями случайных прохожих, не считаясь с их статусом. Эти раздобыли себе пистолет неизвестной марки и без всяких колебаний спустили курок в отличного человека, хотя спокойно могли переждать и дальше заниматься своим интересным делом: потрошить офисы.

Иван не страдал угрызениями совести: на войне — как на войне. Самый страшный враг всегда делался тот, кого пытались жалеть. Дети-убийцы резали в родных белорусских лесах фашистов без всякой пощады и чувства самосохранения. Не у каждого взрослого мужика поднимется рука на подростка, и это утверждение не имело обратной силы. Но Ваньша не знал, кого убивал. Это его спасло. Но Эдик! Черт побери, смерть редко бывает заслуженной. Глупость и неизбирательность — вот основные ее качества!

Иван не мог позволить себе терять время и обыскивать все этажи. Он перебрался обратно, схватил обоих своих парней за руки и оттащил в непростреливаемое место, а именно, к двери в «Дугу». За Эдиком тянулась широкая черная полоса.

— Над землей бушуют травы,Облака плывут кудрявы.И одно — вот то, что справа,Это я.Это я, и нам не надо славы.Мне и тем, плывущим рядом…

С трудом ворочая языком, еле слышно проговорил Эдик, когда Иван склонился над ним, и умер.

— Нам бы жить — и вся награда. — Но нельзя…

Ваня закончил стихи, вышедшие когда-то из-под пера Вадима Егорова, и до того ему, вдруг, сделалось паскудно, что он поднял лицо вверх и завыл.

19. Шура Суслов и Бен Стиллер знакомятся с животным миром

Пустой коровник со вполне работоспособными автопоилками, аппаратами искусственного доения, сепараторами и еще неизвестными штуками выглядел достаточно презентабельно для того, чтобы считать его фермерским. Размеры также говорили, что дело это было в частных руках, скорее всего — в семейных. Значит, хозяева как-то выжили в свое время, нашли способ договориться с мздоимцами из пожарных частей, санитарными инспекторами и «азерибаджянскими» монополистами-рыночниками. Это подразумевало только одно: они были неплохо вооружены и настроены крайне решительно. Так было в прошлой жизни.

Теперь коров не наблюдалось ни одной. Даже следов не оставили. То ли разбежались в поисках лучшей доли, то ли вымерли в эпоху человеческого безвременья. Но хозяева могли остаться в своих угодьях. Могли сидеть сейчас в засаде и привычно целиться в непрошеных визитеров, кем являлись Шура с Беном.

Они вышли к этой пустой, на первый взгляд, ферме через пару часов после того, как «попрощались» со странной троицей. То, что они двигались по маршруту тех, вызывало сомнение: по пути попался не один перекресток, и даже не два. Посовещавшись, парни решили держаться правого ответвления, чтобы снова не выйти на трассу. Вот и пришли на лужайку, не занятую могучими деревьями леса. Обойти было никак, возвращаться обратно не хотелось. Не могла дорога заканчиваться на этом хозяйстве тупиком.

Хотелось надеяться, что хозяева сохранили в себе человечность. Почему-то ухоженность и основательность организации вселяла в это уверенность. Вот если здесь завелись лица замещающие, то могли возникнуть проблемы. Махать белыми флагами и привлекать к себе внимание криками было нецелесообразно. Красться вдоль заборов — тоже.

Шура и Бен пошли открыто, стараясь вести себя естественно, а именно — свернули с дороги к коровнику. Хоть в помещении было пусто, но на рассыпанных по дорожкам опилках кое-где отпечатались следы. Выглядели они достаточно свежими, насколько хватало скаутских познаний обоих следопытов, и выглядели угрожающе.

Представить себе, что отпечатки, величиной с пятидесятый российский размер обуви фабрики «Скороход», принадлежат кроткому ягненку тридцать сантиметров в высоту и полметра в длину, конечно, можно. Накатить доброго валлийского напитка под названием «Вайпер» (смесь имбирного пива с виски) по полведра на рыло и знать при этом, что завтра на работу — можно представить себе все, что угодно. Даже выборы президента в России.

Но вот как-то привязать к своему воображению когти длиной в полтора указательных пальца и шириной в два мизинца — сложновато. Даже видение мира глазами Иеронима Босха не помогает. Но этому делу ни Суслов, ни Стиллер не были обучены.

— Мне мерещится, — сказал Бен, носком зимнего сапога, — позаимствованного в свое время у своего коллеги по скитаниям, касаясь следа.

— Почему мерещится? — пошутил Шура. — Нормальный- отпечаток нормальных человеческих ног.

Актер шутку не оценил: наверно, потому, что менее всего страшится тот, кто меньше всего знает. Американец знал больше, чем его российский товарищ. В Голливуде баек ходит великое разнообразие, нежели в самом желтом из желтых изданий. Просто до поры до времени на них не обращаешь внимания. Гулять поблизости от леса пропало всякое желание.

— Никто не обещал, что природа будет к человеку- благосклонна, — заметил Бен. — Слишком много бы ей пришлось простить нам.

— Эй, ты чего? — обеспокоился Шура. Животных он боялся- гораздо меньше, нежели людей. Любую тварь, в конце концов, можно как-то просчитать. Чего нельзя сделать в отношении homo sapiens. — Позволишь открыть тебе некую тайну?

Бен перестал носком шевелить опилки вдоль мифического следа, но ничего не ответил, только в задумчивости водил кончиком языка по губам всегда чуть приоткрытого рта. Такая манера у американцев соответствовала, очевидно, задумчивости. Как и открытый рот — удивлению. Как и слезы в краешках глаз и полный ступор — подъему в каждой проходной национального флага.

— Тебе следует подучить английский язык, — сказал Шура. — Поверь мне, сынок, он тебе пригодится.

Стиллер изобразил удивление.

— Иначе говоря, после союзов when, if и их синонимов- будущее время не употребляется. Программа изучения английского в рамках школьного курса. Так что расслабься, спрашивай меня, если что не ясно.

Бен с интересом посмотрел на карельского товарища, потом смешал опилки вокруг следа. На его артистическом лице отобразилась мысль: «Да, да, только так». Подумаешь, следы! Принимая условности, мешаешь своему будущему. Чему быть, того не миновать. Где мы, а где завтра? И прочее, прочее.