Римский король - Эдмон Лепеллетье

– Да здравствует король Мюрат! – подхватили солдаты Фриана и, маневрируя, как на учебном плацу, выстроились в два каре, сосредоточенный огонь которых смел и обратил в кровавые, беспорядочные груды великолепных русских кирасир, благодаря чему перед французами стало просторно, и скверное место сделалось сносным.

Это сражение было ужасно. Ней и Мюрат, подобно героям древности, оказывались непобедимыми и неуязвимыми. Кровопролитная резня превзошла все виденное раньше на полях битв. Ни в древние века, ни при новейших войнах, несмотря на свирепость индивидуального боя, когда сражались холодным оружием, и на разрушительную силу артиллерии и скорострельных ружей в современных битвах, напряженность кровопролития не достигала такого ужаса. Французов было убито тридцать тысяч, русских легло на поле брани шестьдесят тысяч. Сорок семь генералов и тридцать восемь полковников выбыло из строя во французской армии. Возле этих 90 тысяч трупов бродило со зловещим ржанием двадцать тысяч раненых лошадей посреди пустых зарядных ящиков.

Уже один перечень начальников, сраженных и пострадавших в этом ужасающем столкновении, доказывает ожесточение славной Бородинской битвы: командующий русской армии князь Багратион был убит во время атаки большого редута. В рядах французов были тяжело ранены: маршал Даву, генералы Фриан, Моран, Раппе, Компанс, Бельяр, Нансути, Груши, Сен-Жермен, Брюейер, Пажоль, Дефранк, Бонами, Тест, Гилерминэ. Генералы Коленкур, Монбрен, Ремеф, Шастель, Ланшер, Компер, Дюна, Дессэ, Канонвиль были убиты. Полудивизиями командовали среди дня бригадные генералы.

К концу сражения храбрый Серюзье, артиллерийский генерал, производил рекогносцировку расположения одной батареи, по его мнению, слишком выдвинутой вперед и подвергавшейся опасности со стороны казаков Платова, как вдруг до его слуха донесся барабанный бой. Барабаны били поход.

Это император проезжал по полю битвы, чтобы поддержать своим присутствием раненых и воодушевить уцелевших.

Серюзье приблизился к Наполеону, и тот приказал ему немедленно собрать все свои эскадроны, желая произвести им смотр.

– Ваше величество, теперь не время производить смотры, – ответил Серюзье, – нас сию минуту атакуют!

И действительно, тотчас же казаки и башкиры с дикими криками бросились на императора и артиллеристов. В этой грозной атаке неприятельской кавалерии участвовало более двадцати тысяч человек. Император оказался в опасности при таком неожиданном возврате к наступлению, а Мюрат куда-то исчез.

Серюзье кинулся к орудиям. Он велел открыть пальбу ядрами из четных пушек, тогда как нечетные палили картечью. Все выстрелы этого убийственного огня попадали в тесные ряды казаков. Пальба производилась так же правильно, как на учении. Павших казацких лошадей перед батареями набралась такая груда, что они образовали целый холм. Император улыбнулся.

– Ну, – сказал он, обращаясь к Серюзье, – если они хотят еще, так угостите их!

Четыреста огненных пастей принялись тогда изрыгать целый дождь снарядов на русскую кавалерию, которая отступила в беспорядке и добралась до гвардии, расположенной позади. В плен больше не брали. Происходило массовое избиение.

Миновало то время, когда искусные маневры генерала Бонапарта и первого консула охватывали армии Альвинзи, миланскую и эрцгерцога Карла, вынуждая их слагать оружие.

Затерявшись в необъятной русской империи, извлекши из Франции все, чтобы кинуться на север, не рассчитывая больше ни на подкрепления, ни на поддержку, Наполеон вел войну свирепого уничтожения. Пуская в дело кавалеристов Мюрата, пехотинцев Нея, артиллеристов Сервюзье, он вел себя как исследователь, окруженный дикарями, нападающими в африканских лесах: он мог проложить себе дорогу только уничтожая все, что преграждало ему путь.

Когда пушки Сервюзье отбросили неприятеля, император все-таки захотел произвести смотр, затеянный им раньше, когда ему показалось, что сражение кончено.

Он раздал награды всем храбрецам, указанным ему. Он вызвал Нея, в то время уже маршала и герцога Эльхингенского, и при рукоплескании войск дал ему титул принца Московского. Что касается Сервюзье, который защитил его от натиска казаков и окончательно обратил в бегство неприятеля, то Наполеон задал ему такой вопрос:

– Кто храбрейший из всех твоих подчиненных?

– Право, не знаю, ваше величество! – простодушно ответил тот. – Могу только сказать, что я – первый трус!

Этот ответ рассмешил императора. Наградив крестами и чинами солдат Сервюзье, он сказал ему:

– Я должен кончить тобой, потому что, по твоим словам, ты – первый трус. Жалую тебе четыре тысячи франков годового дохода и титул барона.

Наполеон умел награждать храбрых.

Наконец на поле битвы спустилась ночь. Бородин екая равнина представляла собой не что иное, как необъятный перевязочный пункт, а местами – морг, где валялись тысячи окровавленных, истерзанных, обезображенных трупов ужасного вида. Ложбина у села Семеновского казалась колоссальным гробом, куда свалили кое-как мертвецов. Там укрылись от канонады русские солдаты, и Мюрат искрошил все, что попало из живого мяса под его хлыст, более смертоносный, чем молот Атиллы. Все осталось бездыханным, где пронесся этот всадник смерти.

Русские оспаривали у Наполеона Бородинскую победу. Кутузов имел неосторожность написать императору Александру, что разбил французов, и если отступали перед Наполеоном, то лишь для того, чтобы спасти Москву, священный град. Ростопчин, предав огню первопрестольную столицу, очищенную жителями без отпора неприятелю, опроверг этим поступком смелое заявление полководца.

Французская армия ночевала на захваченных бородинских позициях. Она заняла редуты, воздвигнутые русскими. Кутузов отступил со своей армией назад. Сражение было принято русскими для того, чтобы прикрыть и спасти Москву, и если Наполеон вступил несколько дней спустя в московский кремль, то ясно, что русские были им побеждены 7 сентября. Однако эта победа не была решительной и куплена дорогой ценой, а вследствие беспорядочного отступления французов в зимнюю пору ее результаты были незначительны. Бородинская бойня не отдала Россию во власть французской армии, не заставила императора Александра предложить французам мир и вместе с тем жестоко ослабила Наполеона.

И здесь надо лишний раз воздать честь великому полководцу (искренне оплакивая в то же время, во имя человеколюбия, эти массовые избиения, признанные бесплодными как историками, так и философами, и государственными людьми) и сознаться, что никогда гений Наполеона не был более могучим, универсальным и всесильным, как под Бородином.

Отделенный от Франции громадными расстояниями, чувствуя, как позади него шевелится Германия, готовая схватиться за оружие и ударить ему в тыл, если он будет разбит, стремясь дать решительное сражение, чтобы устрашить русского императора и его советников, веря, что ему предложат мир после этого кровопролития, Наполеон принял битву, но в первый раз почувствовал важность внезапных потерь.

Он руководил всем боем издали, предоставляя действовать Нею и Мюрату. Тем не менее его распоряжения обеспечивали за французами финальное обладание полем битвы. Однако, склонившись над равниной, Наполеон с невыразимой тревогой следил, как таяли и исчезали один за другим его полки. Чем их заменить? Вот какая мысль точила его во время сражения. Он походил на смелого игрока, удвоившего ставку и спрашивающего себя, хватит ли ему золота, чтобы до конца попытать счастья и преодолеть судьбу.

В десять часов утра императору доложили, что большой редут взят штыковой атакой 30-м линейным полком, которым командовал генерал Бонами, из дивизии Моарна. Ней и Мюрат послали тогда Бельяра просить у Наполеона его гвардии, чтобы довершить поражение. Император отказал, благоразумно находя, что было слишком рано пускать в дело гвардию еще с утра. Однако он дал вместо нее дивизию Фриана.

После взятия ложбины Ней и вице-король потребовали опять на помощь гвардию.

Наполеон согласился двинуть на русских только Дивизию Клапареда из молодой гвардии.

Когда Понятовский, покончив с занятием лесов, овладел справа Утицей, на старом Московском тракте, и русская армия, обойденная с правого фланга, начала отступать, император ответил маршалу Лефевру, который умолял о позволении окончательно раздавить русских, загнав их в Москву-реку штыками его гренадер:

– Нет, старый товарищ, я не дам тебе сегодня покрыть себя славой. Твои гренадеры выиграли достаточно битв! Русские в беспорядке, но они – хорошие солдаты. Гляди, лучшие царские войска отступают перед нами. После сегодняшнего сражения из них уцелело лишь около восемнадцати тысяч; однако восемнадцать тысяч стойких и отчаянных воинов, припертых к реке, способны оказать молодецкое сопротивление.