Отель сокровенных желаний - Антон Леонтьев

Подымаясь по лестнице, Антонина заметила, как из двери искомой квартиры в парадную выкатывается разбитной мужичок в комбинезоне, с залихватским чубом, поверх которого набекрень натянута пижонская кепочка, в пижонских же желтых штиблетах с черной полосой и чемоданчиком в руках: типичный слесарь или сантехник.

— Миль пардон, гражданочка! — промурлыкал он, едва не столкнувшись с Антониной и нахально подмигивая ей. — Наше вам с кисточкой и отличного еще денюсика!

Он, топоча желтыми с черной полоской штиблетами, скатился по лестнице вниз, а Антонина, задумчиво провожая взглядом его штиблеты, которые в особенности привлекли ее внимание, вдруг заметила растерянного лысого субъекта с бородкой клинышком — это и был товарищ Пугач.

Представившись подругой Людочки (что не было ложью), Антонина вступила с ним в разговор. Ученый был крайне встревожен, явно пекся о здоровье экономки.

— Пупсик, вот и я! — раздался мелодичный голос, и в квартиру впорхнула красивая молодая особа, разодетая по последней моде, с большой сумкой в руках, из которой выглядывали явно нарочито засунутые сверху тетради.

Молодая хозяйка, а это, естественно, была она, бросилась к мужу, называя его то «пупсиком», то «гномиком», явно демонстрируя свою огромную к нему любовь. Антонина поморщилась: представление было слишком уж грубо срежиссировано.

— Несчастная Людочка! — охала Зинаида Пугач. — Как она? Надеюсь, выкарабкается?

Антонина, которая ничуть не сомневалась, что это именно сия особа подмешала в еду Людочке таблетки мужа, крайне сухо заметила, что врачи борются за ее жизнь.

По вытянувшемуся лицу Зинаиды Антонина поняла, что та явно разочарована, наверняка ожидала по возвращении домой услышать трагическую весть о кончине экономки от сердечного приступа — ею же самой и спровоцированного.

Антонина неодобрительно наблюдала, как молодая особа обхаживает пожилого супруга, и не могла отделаться от мысли, что где-то уже видела ее, хотя была уверена, что если бы видела подобную мадам, то непременно запомнила бы. Кажется, Зинаида Пугач просто была на кого-то похожа. Но на кого?

Так и не вспомнив, Антонина отправилась обратно в «Петрополис», потому что ожидался заезд обширной делегации рабочих с Урала.

На следующий день, позвонив в больницу, Антонина узнала, что Людочке стало лучше, но кризис еще не миновал. Эта новость значительно подняла настроение, и она улыбнулась. Ее улыбку на свой счет принял писатель Шон-Рувынский, и заулыбался в ответ. Он, как водится, шел впереди, в то время как невзрачная седовласая секретарша семенила за ним, таща две стопки книг и одновременно большую сумку на плече.

— Отличное утро! — заявил творец многотомной биографии товарища Сталина. — Идеи, одна гениальнее другой, рождаются как на конвейере. На вашей гостинице, уважаемая Антонина Петровна, всенепременно установят мемориальную доску, что я здесь создавал свой шедевр о нашем горячо любимом Иосифе Виссарионовиче!

Антонина что-то вежливо ответила на эту бахвальную реплику, но все ее внимание было приковано к сумке, которая висела на тощем плечике невзрачной секретарши зубра советской литературы.

Ибо сумка ей была знакома.

Провожая взглядом эту парочку, Антонина размышляла, что видела эту сумку не далее как вчера — только на плече совершенно иной женщины, ветреной и склонной к криминалу Зинаиды Пугач.

Но как в таком случае сумка Зинаиды попала на следующий день к безымянной секретарше Шон-Рувынского? Антонина была уверена — сумка не просто похожа или точно такая же, а именно что одна и та же!

— Мама, тебе плохо? — раздался обеспокоенный голос Роберта, и Антонина, чувствуя слабость и слыша звон в ушах, в самом деле вынуждена была присесть. Проходивший мимо немецкий фотограф, герр фон Зейдлиц, засуетился, громогласно велел принести фрау воды, но Антонина, преодолев секундную слабость, мило поблагодарила и, отметая все попытки сына вызвать «Скорую», вернулась к стойке администратора.

— В такую жару немудрено почувствовать себя плохо! — заявил немец и, скрипя штиблетами, отправился продолжать съемки в Петергоф.

Антонина же теперь не сомневалась, что не только сумка на плече Зинаиды Пугач и секретарши мэтра социалистического реализма одна и та же, но и женщина, которая таскала эту сумку, тоже одна и та же.

И она поняла элегантную по своей простоте интригу. Зинаида Пугач была любовницей не кого бы то ни было, а пролетарского писателя Сергея Донатовича Шон-Рувынского. Так как и она была замужем, и он женат, адюльтер разрушил бы его карьеру и ее сытую семейную жизнь, поэтому они устроили настоящий спектакль.

Писатель добился для себя номера в «Петрополисе», где якобы день за днем на протяжении долгого времени работал над новым томом биографии товарища Сталина. Может, и работал, но, по всей видимости, по большей части предавался под таким железобетонным прикрытием любовным играм… Нет, не с пожилой седовласой очкастой секретаршей, которая каждый божий день сопровождала его и которую никто никогда бы не заподозрил в связи с писателем, а со столь же прелестной, как и беспринципной Зинаидой Пугач, которая уходила из дома «в библиотеку» или «на лекции», где переодевалась, принимая облик секретарши!

И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем — у всех на виду и не возбуждая ни малейшего подозрения!

Все дело было в сумке: в ней Зинаида таскала одежду секретарши, седой парик, очки и прочие аксессуары, необходимые для перевоплощения в эту безобидную и асексуальную особу. Наверняка Зинаиде, мечтавшей о театральной карьере и, несомненно, обладавшей определенным талантом в лицедействе, дурачить почтенную публику и своего несчастного мужа доставляло огромное удовольствие.

— Мама, ты точно хорошо себя чувствуешь? — осведомился Роберт, и Антонина взглянула на него, не зная, посвящать ли сына в свое открытие или нет.

Она не представляла, как ей поступить. До личной жизни постояльцев ей не было дела, но речь шла о попытке убийства Людочки. И о том, что Зинаида Пугач желает избавиться от своего опостылевшего мужа, вероятно, лелея мечту выскочить за импозантного писателя. Который, к несчастью, тоже женат, но это для Зинаиды помехой, по всей видимости, не будет: опыт обращения с ядами у нее уже имелся.

Антонина очень сожалела, что ее давний приятель, Роман Романович Лялько, несколько лет назад скончался в весьма почтенном возрасте. А его сын Роман Романович, пошедший по стопам отца и также работавший в уголовном розыске Северной столицы, не унаследовал ни чутья родителя, ни его чувства такта.

Вдруг Антонина заметила в холле «Петрополиса» Анастаса Никифоровича Пугача, в растрепанном костюме, со съехавшим набок галстуком, буквально бежавшего к стойке администратора.

— Где эта изменница? — закричал он фальцетом, потрясая рукой, в которой было зажато письмо. — Где она, моя неверная жена, предающаяся прелюбодеянию с этим писакой?

Ужаснувшись, откуда ученому вдруг стали известны пикантные подробности хорошо скрытого адюльтера, Антонина тотчас бросилась к нему и попыталась успокоить, что было крайне не просто.

— Спасибо доброжелателю, который открыл мне глаза на выходки моей благоверной! — стенал Пугач и вдруг осел на пол.

Роберт вместе с одним из младших швейцаров перенесли пожилого ученого на диван в холле, а Антонина подняла выпавшее у него из руки письмо. Дешевая бумага, текст, напечатанный на машинке. Некий аноним, подписавшийся «Доброжелатель», извещал «уважаемого профессора» о том, что его супруга Зинаида отнюдь не посещает лекции в институте, откуда была отчислена еще зимой, и не ходит регулярно в библиотеку, а предается непотребству в объятиях писателя Шон-Рувынского в номере 184 гостиницы «Петрополис», причем от трех до пяти раз в неделю!

Велев вызвать врача, Антонина задумалась, кто же является автором этого анонимного послания. Внезапно послышался тонкий женский голосок:

— Скажите, пожалуйста, где располагается номер сто восемьдесят четыре?

Антонина повернулась и увидела перед собой невысокую, худенькую, рано постаревшую женщину в нелепом ситцевом платьице и шляпке набекрень.

И отчего все желали направиться в этот чертов номер 184?

В руке женщины Антонина заметила письмо, как две капли воды похожее на то, что получил от «Доброжелателя» возлежавший на софе ученый.

Осведомившись, по какой причине посетительница интересуется номером 184, Антонина услышала в ответ, что женщина — законная супруга пролетарского писателя Сергея Шон-Рувынского и мать его пяти отпрысков.

— Вы тоже получили анонимное письмо? — спросила Антонина, и женщина, вспыхнув, вдруг горько заплакала. Антонине стало невыразимо жаль эту несчастную, семейная жизнь которой с пролетарским писателем, кумиром женщин, явно не сложилась.