Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени - Юлия Евгеньевна Барлова

доступных нам изображений бедных в визуальной культуре XVII – первой половины XIX вв. «положительно окрашенные» образы бедности обнаружить гораздо труднее. Является ли этот факт лишь «эхом» политических дебатов, или же, напротив, свидетельствует об особенностях восприятия бедности в Англии? Размышляя об этом, можно обратиться к другому источнику, вскрывающему массовые стереотипы, риторику и дискурс, – к поэзии. Роберт Бернс, например, которого считают певцом простого народа и который сам себя идентифицировал с бедными слоями (!), во многих стихах высказывается вполне в духе английского «кто у нас беден, тот недостоин лучшей доли»:

Надежды нет, просвета нет,

$$$$$$А есть нужда, забота.

Ну что ж, покуда ты живешь,

$$$$$$Без устали работай!…

Беда, нужда крадут всегда

$$$$$$Мой заработок скудный.

Мой промах этому виной

$$$$$$иль нрав мой безрассудный?[262]

Еще более показательны красочные описания Бернсом «веселых нищих» из одноименного стихотворения. Образы тех, кто оказался в придорожном трактире по сюжету стихотворения, мало отличаются от образов, нарисованных визуальной культурой, а британские карикатуры того времени вполне могут служить портретами некоторых персонажей Бернса. Это солдат, потерявший на войне руку и ногу, бедный художник, бродячий музыкант, воровка, шут, разгульная девица, лудильщик. Все они или попали в нужду по собственной вине, или же, став жертвой обстоятельств, удовлетворены своим жалким существованием и не делают ничего, чтобы из него выбраться («Одноногий и убогий, я ночую у дороги,… но при мне мой ранец, фляжка, а со мной моя милашка!»). Всем им свойственны пороки, несовместимые с «протестантской этикой» – пьянство, разгул («Не помня горя и забот, ласкал он побирушку, А та к нему тянула рот, как нищенскую кружку», «Вино из бочонка тянул я взасос, гонял за соседскою дочкой»), лень, праздность («Житье на свете скрипачу – иду-бреду куда хочу, так не живется богачу – плевать на остальное!… Мы будем корки грызть вдвоем, а спать на травке над ручьем, и на досуге мы споем – плевать на остальное!»).[263]

Таким образом, интерпретация бедности в неприглядном, негативном ключе была характерной особенностью как визуальной, и письменной культуры Англии XVIII – первой половины XIX вв. Такая интерпретация не удивительна. Она была предопределена ценностной системой, тесно связанной с развитием новых капиталистических отношений. Нормы и ценности протестантской этики – трезвость, трудолюбие, бережливость, преуспевание в делах как свидетельство богоизбранности, – перекликались с идеей личной ответственности человека за свое материальное положение.

«Перелом» в восприятии бедности англичанами начинается, пожалуй, лишь со второй половины XIX столетия, когда – в том числе, в визуальной культуре, – появляются изображения бедных как «трудящейся бедноты» (“labouring poor”), работников, производственного ресурса. Эти визуальные образы сложно идентифицировать по эмоциональной окраске, т. к. мы видим их уже не в популярных «развлекательно-назидательных» гравюрах или сатирических карикатурах, а в живописи; не в веселых песенках или юмористических стишках, а в серьезных, иногда мрачных, произведениях прозы и поэзии. Они возникают под влиянием проблем, связанных с безработицей, отсутствием трудового законодательства, плохими условиями труда на фабриках и заводах, ужасными условиями жизни в работных домах.

Дж. Роуландсон. Обездоленный матрос. 1790-е гг.

Дж. Морланд. Последствия расточительности в юности. Начало XIX в.

У. Хогарт. Переулок Джина. 1757 г.

П. Сэндби. Уличная торговка, 1760-е гг.

Л.Ф. Буатар. Мальчик-«связной». 1760-е гг.

Дж. Маркс. Марш ИнтИлекта, или Мусорщик с семьёй. 1820

Тема «трудящегося бедняка», с одной стороны, символизировала переход английской культуры от романтизма и т. н. «наивного реализма» (когда сельская беднота, бродяги, цыгане, уличные торговцы и т. п. рисовались без надлома и драмы, с налетом легкой грусти и пасторальности) к эпохе критического реализма. С другой стороны, стоящие особняком изображения трудящейся бедноты иллюстрируют изменения в общественном сознании в связи с индустриализацией. Как указывал в своих наблюдениях уже знакомый нам по предыдущей главе книги исследователь бедности сэр Фредерик Мортон Иден, «старая боязнь бродяг и попрошаек, отступивших от ценностей протестантизма, равно как и стремление к «милосердию по-христиански», постепенно отмирали по мере того, как ускоряющаяся индустриализация ставила задачи обеспечения работой тех, кто в ней нуждался, и создания для них сколь-либо приемлемых условий жизни».[264]

Что такое хорошо и что такое плохо: нравоучительные сочинения для бедных

«Хоть бедные мы – мы послушны, честны.

За пищу трудом отплатить мы должны.

Работать готов я усердно и страстно.

Не пью я, и денег не трачу напрасно».[265]

Подобные четверостишия, предназначенные для заучивания наизусть, получили широкое распространение в Англии конца XVIII в. в рамках кампании по «морализации» бедноты и привития бедным и низшим социальным слоям «правильных» идей и ценностей. Эта кампания была, во многом, следствием развернувшихся в это время общественно-политических дебатов о природе бедности и борьбе с ней. В основном дискуссии проходили, естественно, без вовлечения в них самой бедноты. Философы, мыслители, научные мужи и дамы полемизировали друг с другом, спорили о бедных и их судьбе с высоты своего положения. Однако в конце XVIII столетия появляется масса сочинений, обращенных непосредственно к низшим слоям с целью «общего улучшения» их морали, дисциплины и – посредством этого – исправления их плачевного положения.

Такие сочинения носили поучительный характер, в них основные идеи участников дискуссий о бедности были «адаптированы» для восприятия народом, облечены в простую, удобоваримую форму.

Почему интеллектуалы решили расширить аудиторию дебатов и обратиться непосредственно к беднякам? Возможно, на это повлияло обострение проблем бедности и нищеты в 80–90-х гг. XVIII столетия, проявившееся, в том числе, в росте преступности, в социальной нестабильности и беспорядках. С другой стороны, в это же время наблюдается рост грамотности средних и низших слоев, появляются благотворительные и воскресные школы для бедных, где основной акцент делался именно на том, чтобы научить бедняка читать Библию, религиозные и просто поучительные тексты. В дополнение к чтению, ключевым подходом к образованию низших слоев в XVIII в. становится система механического запоминания Эндрю Белла – «rote learning», или «запоминание-зубрежка», которую британцы с гордостью называли «паровой энергией морального мира».[266]

Таким образом, тексты «непосредственно для бедных» к концу столетия имели шанс быть воспринятыми гораздо более широкой читательской аудиторией, нежели, скажем, столетием раньше.

Распространялись такие сочинения различными путями. В воскресных и благотворительных школах они