В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации - Антонино Ферро

Пациент: Но я боюсь переправиться «на другой берег», опасаюсь, что мне понравятся мужчины. Но, с другой стороны, все это со мной происходит из-за того, что я связался с тем парнем.

Аналитик: И вы также опасаетесь, что если еще больше вовлечетесь в работу со мной, то можете перейти «на другой берег»: возможно, это и так, но не в смысле гомосексуализма, а в том, что вам может понравиться идея быть мужчиной, независимым мужчиной.

Гомосексуальная пара: нежность или злоупотребление?

Я сообщаю Карле дату пасхальных каникул: как всегда, они продлятся неделю, но сдвинутся на несколько дней по сравнению с тем, чего она ожидала, основываясь на прошлом годе, и на основе чего построила и свое расписание.

Почувствовав сильную вину (и не осознавая, что эта «вина» — воспринятое мною чувство вины пациентки, вызванное приступом ярости по отношению ко мне), я предлагаю ей (отыгрывая даже мне самому в тот момент непонятным способом) провести один дополнительный сеанс перед каникулами, чтобы частично компенсировать два сеанса, которые мы вынуждены отменить из-за праздников.

После минутной паузы пациентка произносит: «Недавно я видела в баре гомосексуалистов. Они были так любезны и обходительны друг с другом. Казалось, они угадывают желания партнера и идут навстречу эмоциям и потребностям друг друга... Но когда я думаю о сексе... полном агрессии... мне кажется, мой муж тоже хотел бы заняться со мной анальным сексом».

Я отвечаю ей так: возможно, сначала она тоже почувствовала, что я любезный и обходительный, когда предложил ей компенсировать пропущенные сеансы... Но, по сути, прежде мои действия она восприняла как насилие (когда я сообщил ей неожиданные для нее даты каникул). Пациентка отвечает: «Не бойтесь, ярость придет». И действительно, на следующем сеансе она рассказывает о своей последней встрече с «матерью», исполненная ярости от воспоминаний о пережитом ею в детстве насилии, когда ей навязывали даже стиль одежды.

Восстановлена полная проводимость эмоций, со сцены уходят гомосексуалисты, вместо них появляются более живые и страстные отношения матери и дочери.

Персонаж сам по себе становится аффективной голограммой формы функционирования пары. Для этой голограммы характерна высокая изменчивость. Эмоции пары придают голограмме цвета и оттенки, слова группируют и организуют, позволяя затем различать формы и структуры. Эти нарративно-аффективные репрезентации, изменяющиеся вместе с природой взаимоотношений, — единственный способ, которым две психики могут описывать себя и происходящее между ними.

Не расшифровка материала, а именно рассказы пары, ведущиеся посредством персонажей, помогают трансформировать стоящие за ними эмоции и позволяют открыться новым смыслам (Vallino, 1994).

Защита от агрессии и агрессия как защита

Тема агрессии по самой своей природе особенно значима для психоанализа, т. к. тесно связана с проблемой влечений, инстинктов и, соответственно, защитных механизмов.

Я не стремлюсь здесь раскрыть тему агрессии даже в самом общем виде, этой теме посвящено очень много работ, к которым и отсылаю читателя (например, Gaddini, 1972; Giannotti, 1978; Kernberg, 1993; Limentani, 1988a; Masciangelo, 1988). Заслуживает внимания и прекрасный обзор исследований, посвященных понятию инстинкта смерти, Боргоньо и Виола (Borgogno, Viola, 1994). Мне всего лишь хотелось бы подчеркнуть, что агрессия — это одна из основных природных склонностей особей нашего вида. Как говорил Бион (1978), человек подчинил себе все живые организмы на планете, кроме вирусов, а пациент с аналитиком подобны двум «диким и опасным» животным.

Несомненно, агрессия — это двигатель развития, соревнования, преодоления эдипового конфликта и т. д. Кроме этого (и еще помимо того, что агрессия позволяет получить доступ к разным душевным состояниям, которые она затем помогает человеку преодолеть), агрессия — это инструмент, который используется любым членом семьи для утверждения себя как индивида и для предохранения себя от поглощения группой, от слияния с ней (Bleger, 1967). Интересно было бы не только остановиться на развитии этой концепции в психоанализе (не только Фрейд, но в особенности М. Кляйн ставит в зависимость от агрессии точку расхождения между зарождением символизации и утверждением инстинкта смерти), но и провести сравнительное исследование агрессии и защитных механизмов у человеческого существа, с одной стороны, и агрессии и защитных механизмов в этологии, с другой. Удивляет невероятное совпадение названий глав в книге по этологии агрессии и некоторых сторон психической жизни человека50.

Однако, как и все инфантильные протоэмоции, агрессия должна обрабатываться матерью51 в ее ревери и в ее α-функции и таким образом прийти в соответствие с требованиями окружающей среды. Так агрессия становится выразимой и превращается в двигатель роста, не разрушая самого индивида и других.

Но этот процесс не всегда протекает успешно, оставляя ребенка один на один с необходимостью «укрощать» очень высокий, необработанный уровень «сырой» агрессии, активируя целый ряд защитных механизмов, которые могут парализовать и саму агрессию, и эмоциональное развитие в целом. В данном случае я тоже хотел бы рассматривать агрессию не как нечто принадлежащее только пациенту, а как то, что не существует отдельно от способности к трансформации и от ревери аналитика.

Опубликовано много разнообразных исследований данного феномена — достаточно вспомнить работу Анны Фрейд. Но я остановлюсь лишь на отщеплении и летаргии.

Мне хотелось бы добавить, что дефицит материнско-отцовской α-функции обычно влияет не только на одну агрессию52 — в большинстве случаев агрессия комбинирована с жадностью, ревностью и завистью, вплоть до возможности возникновения драматических ситуаций, подобных «констелляции смерти» (Williams, 1983).

Проблема заключается в неудаче проективных идентификаций, возбудителей агрессии; не будучи воспринятыми и трансформированными, они возвращаются «обогащенные» фрустрацией и злостью53. Таким образом, становится невозможным интроецировать трансформативный контейнер, который обрабатывает постоянно генерирующуюся агрессию. Эта же агрессия в «обработанном виде» становится настоящим двигателем развития и психического роста.

То же самое происходит и в аналитической ситуации, поэтому не столь важно интерпретировать агрессию, сколь важно способствовать развитию контейнера для ее поглощения и трансформации. При этом пациент оказывается «учеником» аналитика, который показывает ему в жизненной ситуации, как он умеет контейнировать и трансформировать то количество агрессии, которое постоянно высвобождается. Другими словами, необходимо развивать у пациента «аппарат для думанья мыслей», дающий ему возможность обрабатывать даже очень высокие уровни агрессии (или, в более тяжелых случаях, позволяющий восстановить саму α-функцию).

Отщепление

Это очень известная тема; в последнее время о ней много пишут такие итальянские авторы, как Де Симоне, Форнари (De Simone, Fornari, 1988), Габурри, Ферро (Gaburri, Ferro, 1988), и мне не хотелось бы слишком углубляться в теорию. Но тем не менее, я хочу еще раз подчеркнуть, вспоминая слова Розенфельда (Rosenfeld, 1987), что присоединять отщепление нужно с чрезвычайной осторожностью и уважением к возможностям пациента. Более того, я полагаю,