Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ) - Надежда Мамаева

Бревно же, словно отдав дань выдержке мужчины, после его отхода подумало — подумало, да и дало внушительную трещину аккурат в месте, на котором выместил весь свой гнев Илас. Васса же, пребывавшая в состоянии, которое у жителей нижнего города зовётся 'отходняк', а докторусы величают 'кататония' сразу не среагировала на запоздалый саботаж того, что заменяло ей стул. В чем и поплатилась, душевно поздоровавшись копчиком с мерзлой землей. Причиной ее падения послужила та самая трещина, запоздало появившаяся, но в миг разросшаяся до внушительных размеров и расщепившая колоду на два чурбака. Падая, девушка умудрилась еще и окатить себя остатками похлебки, являя миру картину 'расплата за коварство'.

Если цыганки похихикивали, привлекая внимание Иласа, то над девушкой смеялись от души, и не только молодые красавицы. Цыганята, ромалы заливались, даже Земар не прятал улыбки в курчавой бороде.

— Остынет, не переживай, — старый цыган хитро прищурился.

— Да я и не переживаю по этому поводу. Скорее уж думаю, как мне пережить, чтобы не прибил ненароком, пока остывает.

— Ладно, давай, приводи себя в порядок, и пойдем в кибитку. Будем на тебя наряд примерять.

Васса, вспомнив, какой 'наряд' ожидает ее, взгрустнула еще больше. Первоначально, когда Земар предложил лицедейке переодевание такого толка, она удивилась: зачем именно Иласа наряжать фьеррой, не проще ли ее, девушку. На знатную даму обращают же больше внимания, чем на ее компаньонку. А вдруг блондин с ролью не справится? Да и наряжать его…

На доводы Вассарии цыган справедливо заметил: раз благородному герру примерять женские тряпки, то не все ли равно, какие: корсет знатной фьерры или киртл, так любимый простыми горожанками. Роль околоаристократичной старой девы Иласу даже больше к лицу. С этим девушка вынуждена была согласиться. Кланяться и прислуживать блондин уж точно не привык, и, если скрепя сердце и челюсти, изобразить девицу он сможет, то даму — компаньонку — для него будет непосильной задачей.

Стряхнув с себя ошмётки похлебки и умыв руки пригоршней снега, что так и не растаял за ночь, девушка двинулась за Земаром.

Спустя полсвечи примерок и переодеваний Васса убедилась, что монашеская ряса нравилась ей гораздо больше нового наряда. Горб весил изрядно и пригибал девушку к земле так, что невольно хотелось наклониться еще ниже. Походка ее от этого стала шаркающей, а голова опускалась. Довершало образ балахонистое платье, подпоясанное тесьмой. Земар довольно улыбался, скаля не по годам белые зубы.

— Хорошо! Осталось пепла в волосы побольше пустить, да грязь развести.

На это заявление лицедейка лишь печально вздохнула. Становиться сестрой хавроньи как‑то не очень хотелось, но седеть и покрываться морщинами по — настоящему Вассарии не хотелось еще больше. 'Ладно, перетерплю' — решила для себя девушка.

Цыган же, увидев ее лицо и точно истолковав мимику, как опытная гадалка линии руки, прокомментировал:

— Женская жизнь тем грязнее и порочнее, чем красивее. Утешься тем, что ты сейчас, несмотря на всю сажу и глину на твоем лице становишься чище, пускай хоть только и душой.

— Да уж, утешение… — ответила Васса, лишь для того, чтобы ответить, меж тем старательно посыпая линию роста волос на лбу пеплом.

Прикасаться к белой глине, разведенной напополам с толокном и щепотью сажи, ей не хотелось. Но часто мы делаем не то, что хочется, а то, что должно, ради того, чтобы жизнь наша оставалась жизнью, а не существованием.

Стражнику, заглянувшему в кибитку, предстала идеалистическая картина: милая, чуть крупноватая в кости, но жилистая фьеррина, явно засидевшаяся в девичестве, мирно вышивала на пяльцах. Ее рыжие локоны, уложенные в замысловатую прическу, ниспадали каскадом на плечи и неестественно — прямую спину. Лицо, набеленное и нарумяненное в меру, подведенные сурьмой глаза. Единственное, что портило впечатление — взгляд. Так обычно рачительная хозяйка смотрит на таракана, невесть откуда взявшегося на кухне, размышляя, как бы поаккуратнее снять с ноги тапок, чтобы успеть пришибить усатую заразу, пока та не удрала.

Другая, сидевшая в кибитке, ничем не привлекла внимания служивого. Разве что горб, слегка перекошенный и оттого еще более безобразный. А так — серая, блеклая старуха с морщинистым лицом. На ее фоне рыженькая казалась вдвое краше.

Вдоволь налюбоваться фьерриной охраннику не дали. Помимо двух дам в кибитке было еще полдюжины цыганок всех возрастов. Эти для бравого блюстителя порядка были все почти на одно лицо. Чернявые, бойкие. Различались лишь возрастом: кто с подписью времени в висках или молодые зубоскалки, а двое даже еще в рубахах и портах — не доросли еще до юбок. Они враз заголосили на жуткой смести языков и интонаций.

Стражник напоследок еще раз окинул взглядом рыжеволосую. Он знал, что брать взятки — грех, но не брать — искушение. Причем в данном случае весьма сильное, и побороть оное ему будет невозможно, а потому протянул незаметно руку, в ладонь которой Земар вложил злотый.

Старый цыган помнил, что говорил ему как‑то один бургомистр (позднее, кстати, сосланный за мздоимство на каторгу): 'Большие, и маленькие взятки брать страшно, но маленькие ещё и противно'. Потому на подмазку и не поскупился. 'С меня не убудет, в городе наворуем — нагадаем в сотню больше. А вот сделать так, чтобы эти двое прошли — надобно кровь из носу', — решил для себя ромал.

Меж тем блюститель порядка запахнул полы кибитки и дал знак своему напарнику, чтобы тот пропустил табор в город. Колеса заскрипели, вторя заунывному пению ветра. За стенами Армикополя их стон влился в городской шум, смешался с гомонящей толпой, прибился к базарному говору, растворился в трескотне зазывал.

— А почему на улицах так людно? — любопытный нос Вассарии выглянул из‑за полы кибитки.

— Эй — ней, дак это же город, который никогда не спит, иль не слыхала? — хитро усмехнулась цыганка. А сейчас еще и время Мирма — праздника воев и сильных мужей.

Что‑то в голосе старой плясуньи дорог насторожило девушку, но что именно, она понять не смогла. Наконец кибитка остановилась и Земар, заглянувший внутрь, скомандовал:

— Приехали, красавицы.

Илас, по старой памяти решивший спрыгнуть, задрал юбку так, что мужчинам, шедшим неподалеку, грозила скоропалительная смерть по причине вывернутых шей: так они крутили головами в попытке рассмотреть стройные ножки рыжеволосой фьеррины. Исполнить акробатический этюд 'полет благородной госпожи' Иласу не дала лицедейка, ухватив его за рукав. С причитанием: