Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ) - Надежда Мамаева

Последние слова совпали с резким ударом по струнам и дымка начала исчезать из взгляда певуньи.

Земар провел ладонью по лицу, и продолжил движение, словно собирая бороду в кулак, выдохнул:

— Да… лучше бы вы прошли мимо. Обычно, если Берита поет двоим молодым, парню с девушкой, то о любви. Ну, если кручину любовь та несет, то о разлуке. А у вас…

Цыган досадливо махнул рукой.

— Но после этой песни помочь я вам обязан. Хочу или нет. Потому как великие дела будете вы творить. И там, — Земар ткнул пальцем в непроглядную черноту неба, которую не отважилась осветить ни одна из лун этой ночью, — похоже, решили, что путь дел ваших должен пройти через наш табор. Я не просто дам вам место в кибитке. Сделаю так, что мимо отца родного пройдете — вас не узнает.

После этих слов цыган хитро улыбнулся и протянул еще одну чару. Иласу.

Бешеный ритм погони хорош, когда только берешь след. Но плох, если преследование длится больше нескольких свечей. Эрден уже больше суток не вылезал из седла. Скакал. И с каждым выдохом как будто выплевывал легкие. Илреть, подарив ледяные поцелуи, взяла свою плату за переправу: судорогой сведя ноги, завязав тугой узел из боли, которой отзывались старые шрамы.

Холод, замешанный на усталости. Противовесом ему были упрямство и страх. Эрден думал, что давно уже похоронил это чувство, глубоко внутри, пережил его, как и предательство, которому минуло уж больше десятка лет.

Тогда он, еще молодой, влюбленный до беспамятства безусый юнец, сочинял серенады и ловил томные вздохи своей единственной, как ему тогда казалось. Многообещающие взгляды, поощряющие недомолвки… Раяна не была светской красавицей высшего ранга (для представительниц стервозной элиты двора молодой шептун был тогда еще не интересен). Нет, его любовь была чуть проще. Из знатного, но ничем, кроме свой знатности, не примечательного рода, девушка имела весьма изящную внешность и приятные мужскому глазу формы, чем успешно пользовалась. И вот, после того, как Эрден, пережив немалый сердечный трепет, попросил руки Раяны у ее отца, и тот ответил согласием (еще бы! упустить столь богатого влюбленного в дочурку дурака — ни в жизнь), он был на седьмом небе от счастья.

Полет из Хогановых кущ вниз оказался стремителен. Эрден ощутил себя тем дураком, который сначала увидел в дорогой лавке красивую вещь, копил деньги и, наконец, купил ее. А потом узнал, что это дешевая подделка и на любом рынке она стоит три медьки. То же самое чувство, когда осознаешь себя преданным тем, кого любил. Ведь суть измены сходна: оказывается, что была уплачена слишком высокая цена за отношения с человеком, который является товаром широкого потребления.

Сцена, что произвела столь отрезвляющее действие на юного влюбленного, была банальна до пошлости. Раяна исступленно отвечала на поцелуи, не стесняясь своей наготы, в расшнурованном корсете и кружевных панталончиках в тон. Как позже из жизненного опыта узнал Антер, фьеррины, специально готовясь к жарким рандеву, подбирают такие комплекты. Единственное, он так и не взял в толк зачем они это делают? Мужчины в порыве страсти на этакие мелочи внимания не обращают.

Тем временем более решительный, чем Эрден, кавалер одаривал свою партнершу все более нескромными ласками. Ракурс, в котором любовники предстали перед будущим дознавателем, правда, не позволял увидеть всего — мешала поднятая крышка клавесина, на клавишах которого сидела Раяна, широко расставив ноги. Но Антер, несмотря на свою влюблённость, дураком не был и домыслил скрытое.

Увлеченные слиянием тел (о слиянии душ уже экс — невесты Эрдена и его хорошего знакомого, почти друга, говорить навряд ли приходилось), они даже не заметили пришедшего на свечу раньше влюбленного.

К чести Эрдена, сцен он закатывать не стал, а, тихо прикрыв дверь, вышел. И так же тихо, без скандала потребовал расторжения помолвки, весьма витиевато выразив причину оной в письме.

Спустя годы дознаватель не мог не признать, что юношеское увлечение, окончившееся столь болезненно для него, пошло только на пользу. С головой уйдя в работу, в оной он достиг немалых высот, да и в отношении к условно слабому полу у него прибавилось прагматизма и циничности. Качеств, весьма ценных не только для дознавателя, но и для каждого мужчины, дорожащего своей свободой от брачной подвески.

Поэтому‑то сейчас Эрден и был удивлен: почему, пускаясь в погоню, он беспокоился не о компрометирующих письмах, которые должна была добыть Васса. Все его мысли были о самой девушке. Что с ней? Как она? Не схвачена ли людьми всерадетеля?

Понукая лошадь, мужчина корил себя за то, что втянул ее во всю эту авантюру, которая не нравилась ему с самого начала. Конь, чьи бока были уже в мыле, споткнулся, но сумел в последний момент выровняться. Это‑то и послужило сигналом для наездника, отрезвляя от пьянящего желания поскорее нагнать беглянку. Эрден ослабил поводья, пуская коня рысью вместо изнуряющего галопа.

Проехав так пару лин, мужчина внутренне подобрался. Странное чувство, почти нереальное, заставило его еще сбавить ход. Хотя дорога была той же, что и пару клинов назад. Ощущение, что след, по которому шел, уходит прочь с тракта, все нарастало. Мужчина готов был поклясться, что еще шаг, и оно заскрипит на зубах, начнет стягивать жилы, не позволяя двинуться и на волос дальше в неверном направлении. Такое с Эрденом уже бывало, и все же, каждый раз — как первый.

Он просто закрыл глаза, не давая уставшему коню самовольно выбирать направление, более подходящее для верховых прогулок, и упрямо развернулся в сторону непроходимого, на первый взгляд, бурелома.

'Глаз ведь точно выколю, или конь в бочажине ногу свернет, а я, навернувшись с него — шею', — мысль, терпеливым стрелком, засевшим в засаде, преследовала Эрдена на протяжении всего пути. Но он так и не открыл глаза, боясь потерять то хрупкое ощущение размотанной нити, которую ему удалось поймать. Спустя изрядное количество времени и сил мужчина остановился. То, что он пришел, было очевидно.

Сторожка напомнила ему тещу, встречающую припозднившегося зятька. Руки — ставни обманчиво плотно скрещённые — запертые, но в любой момент могут распахнуться и приветить по затылку. Да и сам домишко, перекошенный, как лицо родственницы от радости лицезрения пришедшего, наводил на размышления не об вечном, бытовом.

Зайдя внутрь, дознаватель отметил: были двое, недолго, аккуратно. После себя следы если не замели, то свели к минимуму. Сторонний и не заметит, что тут кто‑то хозяйничал. Но две кружки, поставленные аккуратно на то же место, в кружочек пыли, но чище своих товарок по полке. Сметенный у каменки мышиный помет, в то время как в других местах он явственно наличествовал. Чурбак, который, судя по всему, с силой проволокли, и он оставил короткий, но пока светлый след на полу, и, конечно же, печь. Хотя уголья в ней совсем уже остыли, но были свежими, не покрытыми налетом времени.