Зощенко - Валерий Попов

О надеждах, которые он связывал с этой книгой, они, видимо, не говорили…

ЗАЩИТА ЗОЩЕНКО

А Зощенко связывал с этой книгой большие надежды. Нападки критиков на него не прекращались, даже усиливались. Чуковский, наиболее обстоятельныи летописец литературной жизни тех лет, в очерке «Зощенко» вспоминает:

«Дерзость писателя, отказавшегося видеть “красоту и величие” там, где “в каждую минуту нашей жизни” (подумать только: в каждую минуту!) ему видится вероломство и злая корысть, показалась им <критикам> до того возмутительной, что они еще громче, чем прежде, объявили его сатиры фантастикой. Один из них с сердитым недоумением спрашивал:

С кого они портреты пишут?Где разговоры эти слышат?

Как-то в это самое время мы проходили с Михаилом Михайловичем по Литейному в сторону Невского. К нам подошел незнакомый субъект и накинулся на него с тем же упреком:

— Где вы видели такой омерзительный быт? И такие скотские нравы? Теперь, когда моральный уровень…

Он не договорил… <…> Мы в этот миг проходили мимо большого четырехэтажного дома, и вдруг прямо к нашим ногам упала откуда-то с неба ощипанная, обезглавленная, тощая курица. И тотчас из форточки самой верхней квартиры высунулся кто-то лохматый, с безумными от ужаса глазами и выкрикнул отчаянным голосом:

— Не трожьте мою куру! Моя!

<…> Вся сцена была словно выхвачена из зощенковских “Уважаемых граждан”. <…> …Зощенко усмехнулся своей медленной, томной, усталой улыбкой и тихо сказал своему обличителю:

— Теперь, я думаю, вы сами увидели.

<…> Впрочем, характер его ничуть не испортился. Напротив. К этому времени уже почти ничего не осталось от того высокомерного, “шершавого” и даже как будто заносчивого Зощенко, каким мы знали его в студийные годы. Он стал мягче в обращении с людьми, более приветлив, уравновешен и прост.

Слава подействовала на него благотворно: во всех своих словах и поступках он сделался увереннее, спокойнее, тверже и четче. Чувствовалось, что все эти качества достались ему как достойный итог его длительной работы над собою, над своим трудным и сложным характером».

Особенно «сложным» характер Зощенко казался представителям власти: с ним «по-хорошему», а он гнет свое! И вместо того, чтобы притихнуть, ведет себя вызывающе. Когда в ноябре 1928 года распоряжением ленинградских властей были уволены из журнала «Пушка» бывшие сотрудники «Сатирикона» (дореволюционного сатирического журнала), а один из них, В. Воинов, арестован, Зощенко пишет протест в Ленинградский обком. В конце апреля 1929 года он подписывает коллективное письмо (Литературная газета. 1929. № 13) в защиту О. Мандельштама. Осенью 1929-го его приглашают, как одного из самых популярных писателей (вместе с В. Кавериным, М. Козаковым, Н. Никитиным, В. Шишковым и другими «попутчиками») в гостиницу «Европейская» к приехавшему в Ленинград Л. Авербаху, который зазывал их в РАПП, то есть, несомненно, в Российскую ассоциацию пролетарских писателей («Европейская» вообще неплохое место для вербовки в «пролетарии»), — но гости, по разным причинам, отказываются от столь заманчивого предложения, и Зощенко тоже.

У него своя линия. В ответ на критику он придумывает «ответные ходы», которые, как кажется ему, должны если не победить противника, то, во всяком случае, убедить его в нужности зощенковской работы.

В марте 1929 года он читает Чуковскому уже подготовленную книгу «Письма к писателю» — книгу, которая должна его защитить. Писем он получал огромное множество. И писал ответы — начал отвечать еще в «Дрезине», сатирическом приложении к газете «Гудок».

Теперь он решил издать эти письма, показать властям, кого на самом деле любит народ. И летом 1929 года эта книга выходит (тираж 10 000 экз.). Помогла ли эта книга ему «как-то отбиться»? Он, как всегда, справедливо опасаясь за судьбу очередной своей книги, в предисловии подводит «правильную базу»: «Я не могу и не имею права держать в моем столе такой исключительный материал. Я эту книгу собрал для того, чтобы показать подлинную и неприкрытую жизнь».

И действительно, судя по этим письмам, никого «ближе к народу», чем Зощенко, нет. К нему идут письма и серьезные, глубокие, от вдумчивых читателей, и письма смешные, анекдотические.

Вот одно из писем, приведенных в книге, с предваряющим текстом Зощенко:

Письмо получено из Бухары в 1928 году. Я печатаю его с точным сохранением орфографии. Иначе не видать лица автора.

3 мая 1928.

“Мой Лучший Привет Михаилу Зощенко.

Я для вас не известный

Но будущий беспризорный гений — юморист

С сцены хочу поставить себя в известность и доказать от

Всех беспризорных что значит дитя с улицы а по

Этому хочу попросить вас

О сочинении для меня Репертуара что нибудь из сатиры и юмера так как у меня

Репертуар хромает старыми Вещами.

А для того чтобы доказать

Современностью я обращаюсь К вам как к Спецу Вашего дела и на деюсь вы охотно приметесь за работу Как Помочь мне А также заработать Себе.

А теперь я хочу кое что на писать о себе я два года тому назад Пел и ценители моиго Искуства слушая Меня В лохмотьях и со взерошаноми Волосами говорили только: на ять.

А теперь я немного мозмужал и голос уменя стал довольно салидной и выступая на все возможных Вечерах я делаюсь ка кто любимцем Публики и теперь я призываю Вас как можно по-скорейи по остроумнее и вы окромя платы после некторых выступлениях получаете от мине вознаграждение.

Что я хотел иметь В репертуаре чтобы кончялось на припевы — 'обидно и досадно' и попури из опер и кокия нибудь Аникдоты, монолог что нибудь из современности Вопщем соображайте что нибудь по остро умнее — С приветом…

Если Возьметесь то соопщите по адресу г. Бухара… и я высылаю задаток. А также соопщите сколько вещь будет стоит”».

Зощенко комментирует:

«В ответ на это письмо я послал будущему “гению Сцены” свою книгу “Уважаемые граждане”.

Что я мог еще сделать? Я бы охотно ему чего-нибудь сочинил, но боялся не справиться с припевом “Обидно, досадно”».

Потрясает в этой книге то, что именно к Зощенко обращаются люди несчастные, измученные жизнью — с последней надеждой на спасение, присылают свои жалобы, даже в стихах:

«Стихотворение “Старуха и ее дочь” было прислано с просьбой напечатать.

Печатаю с сохранением орфографии:

Худая ветхая избушкаИ как тюрьма темнаСлепа мать старушкаКак полотно бледна.Бедняжка потерялаСвоих глаз и ухПрожила не малоИ чуть переводит дух.Прожила уже много 65 летПотеряла силу, а счастья нетА у ней девченка там в углу сидитьБедная рыдает, в холоду дрожитьГолод донимаетЕсть она хотитРуки не согреетИ дрожа сидитНо темно в избушкеНе с кем ей игратИ осталось к подушкеПрипасть и зарыдатьБедная девченкаРано она встаетИ дрожа по улечеБедная снуетКажной избушкеПод окно стучитСердце ее тревожитЕсть она хотитНаберет немного фунта 11/2-раИ бежит домой бистрая онаЧтобы не прозябнутьЧтобы не простытьЧтобы не остатсяИ как мать не быт».

Зощенко подбирает письма так, чтобы видны были сдвиги к новому, он вовсе не хочет сказать (в чем его обвиняли), что революция ничего не изменила в сознании людей. «Темный класс» поднимается, обретает голос… И хотя порой слова их напоминают рассказы Зощенко — в этом уж никак не он виноват. Вряд ли они подражают ему — скорее, наоборот. Вот письмо — с вступлением Зощенко: