Екатерина Медичи - Василий Балакин

Гугенотов, только и мечтавших о том, как бы ослабить позиции Филиппа II в Нидерландах, похоже, ничуть не смущала подобная альтернатива. Надо было убедить Карла IX, и тосканский представитель начал доказывать ему, что Испания, ослабленная восстанием морисков в Андалузии, постоянными нападениями турецкого флота и французских корсаров и войной во Фландрии, не представляет из себя серьезного противника, и когда Филипп II будет сокрушен, король Франции станет самым могущественным государем Европы. От подобной перспективы у Карла IX захватывало дух и кружилась голова, и он, не ставя в известность мать, принял заманчивое предложение. Однако эти закулисные интриги не остались тайной для Екатерины. Конечно же она обо всем узнала и, полная решимости не допустить исполнения абсурдного проекта, решила поиграть с заговорщиками в их игру, имея в виду собственные планы — матримониальные.

К тому времени ее замысел выдать дочь Маргариту замуж за Генриха Наваррского вступил в фазу практического воплощения. Этот брачный союз одобряли и гугеноты, рассчитывая благодаря ему внедрить своего человека в стан противника. Екатерина же, как всегда одержимая стремлением к миротворчеству, надеялась, что брак принцессы-католички с гугенотом — королем Наваррским укрепит хрупкий гражданский мир в королевстве. Желания жениха и невесты при этом, разумеется, никто не спрашивал. Еще не бывало, чтобы правоверная католичка вступала в брак с еретиком-гугенотом, поэтому требовалось специальное разрешение папы римского. Его-то Екатерина и собиралась получить, уверяя понтифика, что поддерживает его намерение вести войну против Габсбургов, чего в действительности и не думала делать. Пользуясь случаем, она попросила папу отнестись с пониманием и к другому ее проекту — возвратить ко двору адмирала Колиньи, не усматривая признаков ослабления католической веры в этом ее очередном реверансе в сторону протестантов. Это необходимо, поясняла она, чтобы консолидировать все силы Франции в преддверии войны против Филиппа II, как того желает святой отец.

В действительности это были всего лишь красивые слова и пустые обещания. Екатерина не имела ни малейшего желания вести войну против Испании ради кого бы то ни было. Ей надо было выдать свою дочь замуж за Генриха Наваррского, первого принца крови и первого по рангу среди протестантов, а также привлечь ко двору самого авторитетного среди них человека — Колиньи: только так, полагала она, в королевстве может воцариться мир. Но возможно ли, чтобы гугеноты, которым в равной мере хотелось и воевать против Испании, и женить Генриха Наваррского на принцессе Валуа, поддержали ее миротворческие усилия? Для Екатерины не было ничего заведомо невозможного — надо лишь вести переговоры.

12 сентября 1571 года Колиньи прибыл ко двору. Он сделал это не без колебаний, откровенно признаваясь приближенным, что опасается за свою жизнь. И действительно, у него было гораздо больше оснований не доверять Екатерине, нежели полагаться на ее слово. Но поскольку выгода от возможности оказывать влияние на короля была слишком велика, он все же отправился в Блуа, где тогда находился двор. С ним-то королева-мать и собиралась договариваться, дабы сделать его гарантом мира в королевстве, однако никогда еще переговоры не заканчивались столь плачевным образом, как в тот раз. Да и могло ли быть иначе, если Екатерина сознательно затевала с Колиньи собственную игру, а он делал вид, что верит притворному радушию своей давней противницы? При встрече они обнялись, точно брат и сестра, и Екатерина приветствовала его словами: «Мы слишком давно знакомы, чтобы обманывать друг друга», на что он с полным основанием мог бы возразить: «Мы всегда только и делали, что обманывали друг друга, так что нам остается лишь продолжать». Таков был характер взаимоотношений этих двух пройдох.

Возвращение Колиньи ко двору было щедро оплачено: он получил бблыиую часть церковных бенефиций своего брата-кардинала, 100 тысяч ливров на обустройство своего замка и место в королевском совете. Екатерина не скупилась, авансом оплачивая мир, содействия в установлении которого ждала от адмирала. Дабы заверить его в искренности своих намерений, она распорядилась казнить католиков Руана, уличенных в насилии над протестантами Нормандии. Создавалось впечатление, что Колиньи со своими сторонниками занял при дворе более привилегированное положение, чем ревностные католики Гизы.

Правда, при этом не обошлось без трагикомического происшествия. Когда адмирала Колиньи представляли молодой королеве Елизавете, она, по натуре своей не склонная ломать комедию, в ужасе отпрянула, увидев, что тот, став на колено, собирается поцеловать ее руку. Для нее, искренне верующей и чистосердечной католички, одно только соприкосновение с еретиком было равнозначно преступлению против религии. Она не могла понять, как можно с почестями принимать такого человека при дворе «христианнейшего» короля. Далекая от политических игр, Елизавета едва не спровоцировала скандал, грозивший сорвать реализацию изощренного плана Екатерины. С тех пор целомудренную королеву больше не искушали общением с еретиками.

В то самое время, когда во Франции разворачивались описываемые события, стал вакантным королевский трон Польши. Поскольку польская монархия не была наследственной, очередного короля избирали, и Екатерина загорелась желанием посадить на польский престол своего любимого сына Генриха, раз уж не удалось женить его на английской королеве. Дело это было непростое, долгое, а главное — дорогостоящее, поскольку надо было «подмазать» если не всех, то, по крайней мере, наиболее влиятельных лиц, от которых зависело принятие решения. Но, как мы помним, для Екатерины не было ничего невозможного, и она с энтузиазмом принялась задело, отправив в Польшу Монлюка, епископа Валансского, своего лучшего дипломата, дабы он подготовил почву для посева, от которого ждали обильных всходов. В мечтах своих Екатерина уже видела любимого сына королем Польши, несущим свет цивилизации восточным варварам, «сарматам». Скоро узнаем, чем завершилась эта ее очередная затея.

Одновременно она с головой ушла в решение первоочередной задачи — устроение брака Маргариты с Генрихом Наваррским. Сделать это было непросто, учитывая, что против выступали папа, король Испании и практически все французские католики, за исключением разве что кардинала Бурбона, дяди жениха: пусть Генрих и еретик, но интересы семьи были важнее прочих соображений. Не было у Екатерины достаточной поддержки и со стороны протестантов. Прежде всего, ей недоставало согласия со стороны матери жениха, Жанны д’Альбре. Суровая гугенотка, гораздо более непримиримая, чем Колиньи, она наотрез отказывалась появиться при дворе, опасаясь, вопреки всем заверениям Екатерины, за свою жизнь. Впрочем, опасаться ей следовало не яда или кинжала наемного убийцы, а трудного переезда по разбитым дорогам, губительного для ее слабого здоровья. В свои 43 года королева Наваррская была крепка более духом, нежели телом. Ее туберкулез вступал в финальную стадию, оставив ей считаные месяцы жизни. В конце концов она согласилась прибыть ко двору, отправившись в путь в огромном утепленном и обогреваемом печкой фургоне, который тащила восьмерка лошадей.