Екатерина Медичи - Василий Балакин

Во время этого посещения будто бы имел место эпизод, с точки зрения исторической достоверности сомнительный, однако хорошо передающий драматизм ситуации. Амбруаз Паре, прозрачно намекая на то, кого следует считать организатором покушения, преподнес королеве-матери в качестве своего рода трофея пулю, извлеченную им из руки Колиньи. Она, взяв смертоносный свинец и словно бы взвешивая его на ладони, с расстановкой, чеканя каждое слово, произнесла, обращаясь к адмиралу: «Я очень рада, что пуля не осталась в вашем теле, ибо припоминаю, что после убийства месье де Гиза врач говорил мне, что если бы пуля, пусть даже и отравленная, была извлечена, он мог бы жить». Была отравлена пуля или нет, но ответ Екатерины, адресованный организатору того давнего убийства, бесспорно звучал ядовито. «Капуста за капусту»...

К вечеру того же дня Екатерина получила важное донесение. Ее человек, заблаговременно внедренный в окружение Колиньи, сообщал, что тот сразу же, как только его покинул Карл IX с сопровождающими лицами, провел у себя совещание. Ни сам адмирал, ни его приближенные не верили в добрые намерения короля, обещавшего наказать виновников покушения, и собирались восстановить справедливость без посторонней помощи. Справедливость по-гугенотски выглядела так: первым делом прикончить короля, его мать и всю королевскую семью, включая и Генриха Наваррского, который после женитьбы на Маргарите Валуа уже не внушал им доверия. Не отвечало их намерениям и то, что проводимая Екатериной политика сближения с первым принцем крови могла принести реальные плоды в виде умиротворения королевства.

Надо было действовать незамедлительно, нанося упреждающий удар, и на следующий день, после полудня, королева-мать собрала своих сторонников под предлогом прогулки в саду Тюильри. Присутствовали Гонди, Бираго — миланец, заменивший Мишеля Лопиталя на посту королевского канцлера, Невер и Таванн, позднее описавшие эту встречу в своих мемуарах, а также герцог Анжуйский и еще несколько приближенных. На этом тайном совещании было решено убить, чего бы это ни стоило, адмирала, а заодно, дабы совершенно обезглавить гугенотскую партию, с дюжину других наиболее видных предводителей протестантов. В этот список не попали два принца крови — Генрих Конде, за которого заступился его родственник герцог Невер, и Генрих Наваррский, которым не желали жертвовать ни Екатерина Медичи, ни Карл IX. Ликвидировать обреченных на смерть предстояло открыто, не прибегая к хитростям и уловкам, требующим столь много времени, которого уже совсем не оставалось. Однако без согласия короля сделать это было невозможно, а он, как известно, обещал отомстить за покушение на Колиньи... Присутствие духа, смелость и находчивость, проявленные в этой ситуации Екатериной Медичи, заслуживали бы самого искреннего восхищения, если бы нашли свое применение в благом деле, а не в совершении деяния, по всем законам, божественным и человеческим, называющегося преступлением. Зная непредсказуемость характера Карла IX, она реально рисковала, однако у нее не оставалось выбора. Протестанты не скрывали своих намерений. Накануне за ужином молодой гасконец Пардальян, паж Генриха Наваррского, отважно заявил, обращаясь к королеве-матери: «Если адмиралу и суждено потерять руку, поднимется тысяча других рук, чтобы устроить такую резню, от которой по королевству прольются кровавые реки!» Понятно, что подобного рода заявления не прибавляли Екатерине оптимизма.

В восемь часов вечера 23 августа она в своем обычном черном платье, еще больше оттенявшем бледность ее лица, в сопровождении Генриха Анжуйского вошла к королю. Говорила сама Екатерина, даже не пытаясь скрывать участия в покушении на Колиньи — ни своего собственного, ни Генриха. Главным ее аргументом было намерение спасти королевство и особу самого короля, которым угрожал чудовищный заговор. Адмирал, утверждала она, прикрывал красивыми словами собственную измену. Единственное, чего он добивался, — власть для гугенотов, для достижения которой он готовил резню католиков, начиная с королевского семейства. Многочисленные гугеноты, приехавшие с Генрихом Наваррским на его свадьбу, не имели иной цели, кроме как, воспользовавшись удобным случаем, захватить Лувр и пленить короля. Всё прочее — лишь коварные уловки проклятых еретиков... Долгих два часа уговаривала она сына. Потрясенный услышанным, Карл IX тем не менее всё никак не мог усомниться в лояльности Колиньи, однако мало-помалу возражения с его стороны стали сменяться молчаливым согласием. Уловив нужный момент, Екатерина выложила свой главный козырь, спросив короля, чего он боится. Неужели присутствия гугенотов во дворце? Разве он менее отважен, чем его брат-победитель при Жарнаке и Монконтуре? Слышать подобное для Карла IX, именно за эти победы ненавидевшего своего брата, было выше его сил, и он выкрикнул: «Пусть будет так, черт побери! Но убейте их всех, чтобы некому потом было упрекать меня! Немедленно отдайте приказ».

Надо было ковать железо, пока горячо, не оставляя королю времени одуматься. Так несчастный стал соучастником преступления, превратившись в зловещую марионетку, коей управляли умелые руки. Он делал всё, что ему внушали. К одиннадцати часам вечера он вызвал к себе купеческого старшину Парижа с помощником и объявил им, что государству угрожает заговор. Те пообещали выставить 20 тысяч человек. О мнимом заговоре протестантов им сообщили как о большом секрете, хранить который они клятвенно обязались. Действовать предполагалось по условленному сигналу — звону колокола церкви Сен-Жермен-л’Оксерруа, который должны были подхватить колокола всех церквей столицы. Во избежание путаницы, чтобы можно было отличать своих от чужих, предполагалось использовать белые кресты на шляпах и белые же нарукавные повязки, а в окнах должен был загореться свет. В целях предосторожности все городские ворота Парижа должны были оставаться запертыми, а ратуша, площади и перекрестки города находиться под охраной вооруженных людей. Реализовать эти меры было тем проще, что еще накануне муниципалитет Парижа, опасаясь волнений, распорядился мобилизовать свою милицию и привести к ратуше конные и пешие отряды. Тогда же сообщили герцогу Гизу, что он может отомстить за своего отца, расправившись с адмиралом Колиньи и его приближенными.

Варфоломеевская ночь

Оставалось лишь ждать рассвета. Король не ложился спать, убивая время беседой в компании нескольких дворян. Королева-мать была со своими дамами, как всегда находившимися при ней во время церемонии ее отхода ко сну. Всё было спокойно. Маргарита, новоиспеченная королева Наваррская, если верить ее мемуарам, ни о чем не догадывалась, поскольку ей не доверяли — гугеноты за то, что она была католичкой, а католики потому, что она вышла замуж за гугенота. И королева-мать тоже не сочла нужным посвятить ее в свои планы. Только старшая сестра Маргариты, Клод, герцогиня Лотарингская, попыталась было намеком предупредить ее, но Екатерина резко оборвала их разговор. Так королева Наваррская и пребывала в неведении, пока не началась резня. Однако, по свидетельству личного врача Екатерины, собравшиеся у нее дамы о чем-то догадывались, поскольку были ни живы ни мертвы от страха. Что же касается мужчин, то они или ничего не знали, или же демонстративно презирали опасность. Король попытался было беседой задержать в Лувре графа Ларошфуко, который был симпатичен ему, однако тот предпочел отправиться восвояси и стал жертвой начавшейся на заре резни.