Прощайте, серебристые дожди... - Анвер Бикчентаев

Как там ни говори, очень важно знать, откуда происходит человек. Дон Хуан, видно, привязан к Барселоне кровью и любовью, как Азат к Уфе.

К Байгужину приходит озарение.

— Ты, — тычет Азат в грудь пленного, — не дон Хуан. Ты дон Иван!

Тот старательно прислушивается, затем с улыбкой гордо произносит:

— Дон И-уан!

— Не Иуан, а Иван, — поправляет Азат.

— Дон И-уан! — кивает испанец.

— Я, — тычет Азат себя в грудь, — товарищ Азат.

Дон Иван довольно кивает, понял.

— Камрад Азаат!

Азат не заметил подбежавших друзей-приятелей, так был увлечён разговором. Когда Мишка и Микола встали перед ними, он восторженно завопил:

— Ребята, блеск! Ну и сообразительный испанец попался! Мы с ним тут разговариваем…

Азат показал рукой на хлеб.

— Ну, дон Иван! — подмигнул он. — Отличайся!

— Ик-мак! — мгновенно последовал ответ.

— А это что? — спросил Азат, демонстрируя ложку.

— Кал-ак! — тотчас объяснил дон Иван.

— Вот видите! — восхищался собой и пленным Азат. Мишка и Микола переглянулись, но, видимо, не разделили восторга Байгужина.

— На каком же языке вы объясняетесь? — заинтересовался Мишка-поваренок. — Неужели за это время по испански выучился?

— Да нет же! — отмахнулся Азат. — Он на башкирском вовсю шпарит.

Друзья-приятели почесали затылки.

— Мы, конечно, не против, — сумрачно промолвил Микола Фёдорович. — Никакой беды нет, что ты учишь его своему языку. Только подумай, однако, что, кроме тебя и Загидуллиных, его никто не поймёт. Будешь потом своего испанца переучивать по-русски.

Азат подумал, подумал: друзья-приятели правы.

— Мы это с ходу поправим, — улыбнулся он. И, показывая на хлеб, сказал пленному: — Хлеб!

Дон Иван непонимающе смотрел: почему это «икмак» стал вдруг «хлебом».

— Ху-леб! — неуверенно сказал он наконец.

— Да нет же! Хлеб! — прерывающимся голосом втолковывал Байгужин.

Испанец повторил:

— Ху-леб!

— Ну теперь видите! — обрадовался Азат, который здорово гордился своим учеником. — Слышите сами, как он старается. Ну и башковитый!

— Схлопотал себе заботу! — не то похвалил, не то осудил Мишка.

Мрачный Микола всё поглядывал на листочек бумаги, который торчал из нагрудного кармана пленного, и вдруг неожиданно выхватил его.

Пленный не оказал сопротивления.

— Гляньте, ребята! Это листовка. Он же контра! А вы с ним цацкаетесь! — Микола протянул бумажку Мишке-поварёнку.

Мишка недоверчиво посмотрел на неё и громко начал читать:

«Бойцы Красной Армии! Сдавайтесь в плен, выдавайте немецким властям комиссаров и командиров. Данная листовка является пропуском. Немецкое командование гарантирует вам жизнь».

Наступила тишина. Затем Мишка-поварёнок, куда уж положительный человек, брезгливо бросил листовку на землю.

Вереница мыслей пронеслась в голове Байгужина. Дело дрянь! Того и гляди, Микола опять потребует прикончить пленного.

— Он же, право, не знает русского языка! Он, наверняка, подумал, это наша листовка! — замолвил слово Азат.

— Пусть развяжет вещевой мешок! — властно потребовал Микола. — Может, он весь полон листовками.

Дон Иван послушно отдал Байгужину свой мешок. Одних бритв в мешке было семь штук. С деревянной ручкой, костяной, перламутровой, янтарной… Кисточек три и ножниц четыре.

— К тому же он ещё мародёр! — завопил Микола. Вздрогнув, пленный протестующе замотал головой.

— Маэстро! — воскликнул он и ткнул себя в грудь.

— Парикмахер, что ли? — недоумевал Миша-поварёнок.

— Санта Мария! Санта Мария! — воскликнул вдруг испанец.

— Это ещё что такое? — грозно спросил Микола.

— Наверное, фамилия, — предположил Азат Байгужин.

После удачного ночного боя — подумать только, в короткой стычке взяли семь пленных и три подводы! — даже завтрак всухомятку проходил весело. К тому же старшина Сундуков раздобрился: раздал по горсти махорки.

После завтрака Иван Иванович и старшина Сундуков занялись отправкой в отряд грузов, доставленных с Большой земли. Очень пригодились подводы, на которых явились полицаи. И вот теперь фашистские холуи-полицаи усердно работали под присмотром старшины Сундукова.

На своём веку Байгужину приходилось служить денщиком у полицаев. Он-то уж нагляделся на них, натерпелся… Но таких противных рож, как у этих полицаев, ему не встречалось. Жалко было Азату только испанца, неведомо какими путями попавшего в компанию полицаев.

Партизаны тем временем отдыхали.

Махмут Загидуллин рассказывал:

— Глянул я и обомлел. Совсем рядом лежат трое, пуляют из пулемёта. «Бросить гранату?» — спрашиваю разрешения у братана. «Я тебе брошу! — грозит. — Пулемёты живыми надо захватить». Так и сказал «живыми» про пулемёты-то! Ну кивнул я братану, дескать, уразумел, и он по-пластунски пополз. Я за ним. Обошли мы их, как полагается, наставили автоматы. «Тише, мошенники, ежели дорожите собой!» Пока Hyp связывал полицаев покрепче, я держал их на мушке. Сразу, как только обезвредили их, плюхнулся я за пулемёт и с ходу нажал на гашетку. «Сперва проверь, — приказывает братан, — прицельную планку». Сгоряча я об этом вовсе забыл. Довернул я в сторону урчащего в чаще грузовика и шуганул по нему. Фашисты, как и полагается, дали дёру. По совести скажу, трёх мы приголубили, а трёх кто-то ещё взял. Седьмого сцапали хлопцы. Что правда, то правда!

Мишка-поварёнок не выдержал, ляпнул:

— Дон Ивана Азат взял. Евонный пленный!

Хотел сказать, как ловчее, а не вышло. Все прыснули со смеху, а кто-то сказал:

— Ну-ка повтори, Евонный!

С того самого дня Мишка-поварёнок стал вдруг «Евонным»: «Эй, Евонный, поди сюда!», «Евонный, давай добавки!..»

— Никто в бою не потерялся? — весело спросил Hyp Загидуллин, подходя.

— Эй, эй! Кого нет в живых, отзовись! — ему в тон ответил Махмут.

— Шутки отставить! — произнёс старший Загидуллин, важно прошёл перед партизанами, словно начальство из вышестоящего штаба.

Он умел изображать в лицах. Именно поэтому, наверное, к нему сделал шаг один из полицаев. Раболепно изогнувшись, он заканючил:

— Товарищ главный, можно к вам обратиться?

— Чего мелешь? Пёс тебе товарищ! — рассвирепел Hyp.

— В таком случае, как же вас именовать?

— Ауфштейн! — по-немецки рявкнул Hyp Загидуллин.

Все полицаи и испанец мгновенно стали во фронт.

— Ну, в чём дело?

— Возьмите нас в отряд. Хотим остаться с вами.

— Вот вы трое, которые слева, пять шагов вперёд! — скомандовал Hyp Загидуллин и покрутил в руках верёвку от парашюта, словно лассо.

Что ещё он надумал?

В этот миг Hyp Загидуллин был надменным и шикарным! Любой бы такого батыра забоялся.

— Навались на один конец, кто кого перетянет! Мы в лесу сидели на голодном пайке, а вы зажрались за счёт народа и немецких подачек. Покажите-ка свои силёнки!

Кому охота при этих условиях прихвастнуть тем, что сил он действительно набрался? Полицаи тянули верёвку без всякого рвения.

А Hyp вошёл в азарт. Его такой противник никак не устраивал. Ему подавай настоящего.

— Мы, враги, всерьёз играем, — предупредил он. — Если перетянете — останетесь в живых, если проиграете — пеняйте на себя.

Веревка натянулась. Hyp поднатужился, весь побагровел.

Полицаи тоже тянули теперь верёвку изо всех сил. Ежели жизнь поставлена на карту, как тут не постараться!

Никто не заметил, как подошла Оксана Белокурая.

— Опять куражимся, Загидуллин? — произнесла она без улыбки.

— Мы тут сабантуй организовали, — пояснил Махмут, вроде бы заступаясь за брата. — Вольную борьбу, одним словом, затеяли.

— Пока отставить вольную борьбу, — приказала командир и, обращаясь к Нуру, взводному, приказала: — Веди всех на базу. И чтобы у меня все живыми дошли!

Со всех сторон по различным каналам на базу поступали тревожные вести: в Кружевницах появились танки; в Сорокино прибыла новая артиллерийская батарея; к станции Кривые Переулки подошёл эшелон; ожили вражеские гарнизоны; стали встречаться неизвестные доселе воинские подразделения противника; в самых неожиданных местах появились пулемётные гнёзда.

Похоже было на то, что немецкое командование нацеливается на партизанские отряды, действующие в Междуречье.

И на отряд Оксаны Белокурой тоже.

Всем было ясно, что это неспроста. А командир отряда, Оксана Белокурая, отчётливо представляла себе направление острых клиньев, специальных фашистских отрядов, подготовленных для борьбы с партизанами, размеры «капкана», который вот-вот должен был захлопнуться.

«Схватки будут жаркими, — думала она. — Но, быть может, удастся проскользнуть без больших потерь, пока капкан на защёлкнулся? Вдруг фронтовая обстановка сложится неблагоприятно для немцев? Тогда им будет не до нас…»