Вишенки в огне - Виктор Бычков

– Побойтесь Бога, господин бургомистр, – замер по стойке «смирно» Фома Бокач, приставив к ногам винтовку. – Как можно, если вы строго-настрого наказали блюсти себя. Василий Никонорович неотлучно с гражданином Кондратовым, – кивнул головой в сторону Никиты Ивановича, – находится и день, и ночь.

А мы каждый при своей работе приставлены нашим командиром господином Ласым. Тоже блюдём себя, исполняем свой долг, как вами приказано.

– Ну – ну, – смилостивился Щур. – Сейчас перекусим, а потом я с каждым в отдельности поговорю.

Беседовал с Никитой Ивановичем Кондратовым бывший работник сельхозотдела райисполкома Ходыч Семён Семёнович в присутствии бургомистра. Сам Щур вначале не вмешивался в беседу, больше похожую на допрос.

– А почему, мил человек, – допытывался Ходыч, – указал не весь клин озимой ржи? Вот здесь у меня помечено, – из полки он извлёк толстую книгу, со шлепком бросил её на стол. – Здесь не Филькина грамота, а отчёт вашего председателя товарища Сидоркина Пантелея Ивановича сразу после посевной. Он написал в докладной сразу после посевной, что колхоз посеял пятьдесят два гектарика. А ты говоришь о пятнадцати? А? Где остальные? Что скажешь?

– А ты, мил человек, что хочешь от меня услышать? – пытался уйти от прямого ответа гость. – Мне откуда знать, что писал Сидоркин. Ты у него и спроси при случае. А я что должен сказать?

– Правду, и только правду! – стоял на своём бывший работник сельхозотдела.

– А то и скажу, мил человек, что раз ты такой умный и знающий, – терял терпение Кондратов, – то приезжай к нам, да и замерь, если тебе так хочется. Сажень учётчика у нас имеется. Как же я могу включить рожь, если она сгорела на корню?

Правда. На большей части ржаного поля после уборки подожгли стерню. Не даром же Аким Козлов просил жниц оставлять её высокой. Та же участь постигла и почти все поля, засеянные пшеницей. Сжали, снопы свезли на ток, там же и молотить начали сразу после уборки, не стали давать вылёживаться зерну. Не равен час, немцы вывезут в свой фатерлянд.

– Мне и здесь хорошо, мил человек, – Семён Семёнович достал с полки очередную книгу, стал листать, переворачивая страницу за страницей.

– Вот опять, пан бургомистр, – обратился уже к Щуру. – Указано Сидоркиным на поле у Данилова топила восемьдесят пять гектаров пшеницы. А гражданин Кондратов показывает всего двадцать четыре гектарика. Как это понимать?

Бургомистр сидел за соседним столом, безучастный. Но это так могло показаться на первый взгляд. На самом деле он внимательно прислушивался к разговору, вникал в суть каждого вопроса, а ещё больше – ответа Кондратова. Слишком хорошо он знал жителей Вишенок, чтобы вот так сразу поверить словам Никиты Ивановича, той бумажке, что он привёз в районную управу для отчёта.

– Ну, что скажешь, Никита? – разомкнул губы бургомистр. – Опять сожгли?

– А вы откуда знаете? – подался вперёд Кондратов. – Вам уже доложили? Тогда зачем меня пытать, нервы мои вытягивать по жилочке?

– Если подожгли, то почему не всё поле сгорело, а, что скажешь?

– Щур впился глазами в гостя. – Что-то выборочно у тебя горит.

– Так затушили, господин бургомистр! Отстояли пшеничку, не дали сгореть на корню всей деревней. А жить как? Чем кормиться?

– стучал кулаком в грудь Никита Иванович. – Хоть спросите у Бокача, даже ваши полицаи не остались в стороне, тушить помогали.

– А кто поджигал? Зачем? – допытывался Кондрат Петрович. – Поймали поджигателей?

– Какой же вы, однако, как дитё прямо, – снисходительная улыбка застыла на лице гостя. – Кто ж ловить их будет, если на этих полях немцы красноармейцев-бегунков ловили, а те не сдавались. Вот бои и случались то там, то там. Кто из них кидал гранаты, не ведомо, а поля возьми да и вспыхни огнём. Хорошо хоть что-то спасли, а вы ещё… – Никита Иванович вспотел, то и дело вытирал мокрое лицо рукавом пиджака, забыв, что жена перед отъездом положила в карман носовой платок.

– Запомни: не дай тебе боже обмануть меня, Никита. Я не злопамятный, но обиды не прощаю. Удавлю! Сотру в порошок любого, кто поперёк моего пути встанет!

Кондратов дожидался своего товарища уже на улице у коновязи, сидел в возке. Фому Бокача бургомистр оставил в управе.

Проводил допрос лично. О самом разговоре с бургомистром уже поведал сам Бокач.

Фому Назаровича в кабинете главы районной управы встретили трое незнакомых ему полицаев: высокие, крепкие парни стояли у стенки сразу за дверью. Бургомистр зашёл чуть позже, и сразу же с порога залепил Фоме пощёчину.

– Ты что это, сучий потрох! На двух хозяев работаешь?

– За что, господин бургомистр? – полицай от неожиданности попятился назад и тут же получил сильнейший удар по голове от кого-то из тех, что стояли вдоль стены за дверью.

Удар был сильный. Когда полицай упал на пол, били сапогами, били с придыханием, молча.

Бокач пришёл в себя, боялся подниматься, всё так же продолжая лежать на полу. Вкус крови во рту, тупая, ноющая боль по всему телу заставили его застонать.

Рядом на табуретке сидел Щур, носком сапога толкая Фому.

– Ну, ожил? Правду говорил Никита?

– Правду, господин бургомистр, – только теперь Бокач почувствовал отсутствие переднего зуба. Поднёс руку ко рту, выплюнул зуб. – За что-о-о, о, Господи? Там, в тюрьме коммунисты да НКВД изгалялись, тут вы…

Кондрат Петрович, не вставая с табуретки, взял графин с водой со стола, сделал несколько глотков, остальную воду вылил на голову полицая.

– А сейчас как на духу расскажешь мне всё про Вишенки, а потом и о наших людях. Только перед этим умой рожу: смотреть противно.

– С кем же вы, господин бургомистр, останетесь, если с преданными вам людьми так поступаете?

– У тебя должна голова болеть о себе любимом, а не обо мне, – Щур помог подняться полицаю, усадил на табуретку, сам перешёл за стол. – Ну, я слушаю.

Фома долго и обстоятельно рассказывал бургомистру и о пожарах, и об уборке урожая. Рассказывал именно то и так, как было обговорено заранее с Корнеем Гавриловичем. В конце рассказал о полицаях, что во главе с кумом Ласым Василием Никифоровичем.

– С утра старший направляет нас контролировать те работы, что считает нужным. Вот и расходимся мы кто куда. Собираемся только вечером. Какое баловство, господин бургомистр? За день как устанешь, до кровати добрался, и всё, с концами. Работа и нам привычна, вот и помогаем, как можем, убирать урожаишко, чего там… Мы же не родились полицаями, простыми трудящимися были. А вы говорите… Нет, не знаю, может где кто и приженился, но то мне неведомо. Не мужское это дело сплетни слушать, а потом и распространять их. Да и пьяных не видел. Там в Вишенках такие куркули живут, что зимой снега вряд ли допросишься, а вы говорите…

– Да-а уж, – барабанил пальцами по столу Щур. – Это ты верно подметил: куркули. Вот поэтому меня и настораживает та лёгкость и простота при уборке урожая. Всё так гладко, прямо некуда. Темнят мужики, знаю я их, ох и темнят. Боюсь, что вы там зенки позаливаете наливкой и покровительствуете местным бандитам.

Вот чего я боюсь. Вам бы только нажраться да девку попокладистей под бок. До уборочной страды вам дела нет.

– Зря вы так, Кондрат Петрович, – Фома всё же смог вставить слово. – Хлебушко свой мы отрабатываем честно.

– Мне нужен был тот бездельник Ласый, а он тебя отправил. Что с тебя возьмёшь? Кто ты? Пешка. У меня на столе уже лежит приказ коменданта района, понял? Требуют на следующей неделе начать заготовку хлебопродуктов, а у вас всё погорело. Что я ему скажу, как в глаза смотреть буду? Буду нести ту же чушь, что вы мне с Никитой несли? Через три дня обещал выделить автотранспорт, людей. Начнём хлебозаготовки с Вишенок. Так и передай Ласому. Если не дай бог что не так, ищите каждый сам себе сук понадёжней или сразу в омут на Деснянке с камнем на шее. Не ждите, чтобы я вам искал: церемониться не стану, ты меня знаешь. Да и немцы нас всех по головке не погладят.

Лосев, Кулешов, Гринь и Кольцов выслушали рассказ товарищей и теперь сидели каждый при своей думке.

– Вы бы, товарищи командиры, сына Васю выпустили, мне отдали, – нарушил тишину Бокач. – Не спрашиваю, но надеюсь, что оправдал ваше доверие.

– Ну – у, дела-а, – то ли согласился с Фомой, то ли о чём-то своём произнёс Лосев.

– А – а, чем раньше, тем лучше, товарищ командир, – Корней Гаврилович махнул рукой. – Всё равно когда-то надо начинать настоящую войну с фашистами. А парнишка твой, Фома Назарович, уже с Вовкой Кольцовым где-то на посту стоят. Так что, ты за него не беспокойся. Мы тебя дожидаться не стали, а переговорили с пареньком, вошли в положение. Встретишься с ним, поговоришь. Теперь будем готовиться к главному: пора бить немчуру, хватит отсиживаться за бабскими спинами.

– Всё правильно, – поддержал его Леонид Михайлович. – А заодно и себя проверим: на что мы годны. Так, нет?

Осень вступала в свои права настойчиво, дождливо. Дорогу к Вишенкам развезло. И так отрезанная от соседних деревень, в эту слякотную пору года она ещё больше отгородилась от остального мира. Но не могла спрятаться, остаться в стороне от величайшей беды, что постигла всю страну, страдала и боролась вместе с другими населёнными пунктами великого Советского Союза.