Вся Президентская Рать - Владимир Моисеевич Гурвич

остановились, словно два хищных зверя, готовясь к прыжку. Я тоже готовился. И едва они бросились на меня, я схватил стул и обрушил его на одного из них.

Я метил ему в голову, но это был опытный боец, он увернулся, и удар стул пришелся ему по спине. Зато второй «угостил» меня ударом ноги в живот. Я отлетел к стене и поэтому не упал. Верзила устремился на меня, чтобы добить, но не тут-то было, я выставил вперед ногу и тот споткнулся об нее.

Но я забыл о втором противнике. Тот вполне оправился после удара стулом и налетел меня с боку, повалив на пол. Теперь я был практически беззащитен, и они стали пинать меня ногами.

Избиение продолжалось, наверное, минуты две, пока в комнате вновь появился Гаев. Он остановил избиение.

— Посадите его на стул! — приказал он своим громилам.

Надо отдать им должное, даже с некоторой заботливостью они выполнили его приказ.

Я сидел на стуле и проверял свои ощущения. Хотя тело болело сразу в нескольких местах, но в тоже время я чувствовал, что каких-то серьезных повреждений мне не нанесли. На профессиональном языке это называлось «профилактическим уроком». Этим ребятам было дано указание не калечить меня. И они его вполне добросовестно и умело выполнили. Спасибо и на этом.

Мы снова остались один на один с Гаевым.

— У вас возникло желание отвечать на мои вопросы? — поинтересовался он.

— Могу еще раз повторить прежний ответ.

— Хорошо, — вдруг хлопнул себя по колено Гаев. — Примем его в качестве одной из версий. Но хочу вам кое-что сказать, Станислав Всеволодович. Вернее, напомнить. Вы больше не работаете в нашей системе. И не играйте в сыщика. Занимайтесь тем, зачем вы сюда приехали. Считайте, что сегодня вам крупно повезло. Но где гарантия, что везение продолжится. Не думаю, что вам надо объяснять чего-то еще, вы и так все прекрасно понимаете. Я могу быть уверенным в вашем благоразумии?

Я кивнул головой.

— Не слышу ответа.

— Да, я буду благоразумен.

— Вот и хорошо. В гостиницу вас отвезут. И забудьте о том, что происходило этой ночью.

Гаев, не прощаясь, вышел. Честно говоря, я не совсем все понимал. Неужели это было всего лишь предупреждение. Правда, весьма убедительное. И, тем не менее, я готовился к гораздо худшему.

Снова вошли те два парня. Один из них надел повязку мне на глаза. В таком виде меня вывели из дома и посадили в машину.

Разрешение снять повязку я услышал минут через десять. Я сорвал ее с глаз. Рядом сидел Леонид. На его коленях лежал такой же кусок материи. Мы обменялись взглядами, но в присутствие водителя ни о чем говорить не стали.

Нас подвезли к гостинице. И едва мы вышли из автомобиля, он стремительно сорвался с места и исчез за поворотом. К своему стыду я даже не успел разглядеть номера. Правда, в четыре часов утра это было сделать не так-то легко.

С Леонидом мы быстро решили, что обо всем поговорим завтра. А сейчас надо было зализывать раны и приходить в себя после пережитого стресса. Поэтому каждый вошел в свой гостиничный номер. Все, что должно было еще случиться, случится уже утром.

Глава 20

Утреннее пробуждение оказалось довольно тяжелым. Тело ломило, каждое движение сопровождалось болью.

В ванне я тщательно рассмотрел свое лицо. Единственная отметка о ночном избиение на нем — ссадина возле виска. Я вспомнил, как прошелся каблук одного из этих парней по этому месту.

В целом же я мог быть вполне довольным тем, как завершились эти события. Все могло кончиться гораздо хуже. Ясно, как день, что пока это с их стороны предупреждение. Они все еще считают меня немного своим и надеются, что я внемлю их аргументам и как знать, включусь в их игру по их же правилам. Эти ребята все рассчитали правильно. Только не учитывают одного, что, когда я не на шутку разозлюсь, то бываю чрезвычайно упрямым и могу даже пренебречь собственной безопасностью. А я разозлился по-настоящему, я им не прощу ударов каблуками и подметками по моему животу и спине. Вот только действовать следует отныне с удвоенной осторожностью, нет никаких сомнений, что мы находимся под постоянным наблюдением. И телефон, конечно, прослушивается. И не только мой. Леонида тоже. Я даже на мгновение замер. Да ведь и Орестовой номер очень вероятно, что так же поставлен на прослушку. А бог знает, что она говорит по нему. А в данной ситуации она представляет для них даже большую опасность. Надо ее немедленно предупредить. Если они сделали такое со мной, то с ней они могут поступить хуже. Ее нельзя похитить, она депутат, известный всей стране политик. Будет такой скандал, что полетят десятки высокопоставленных голов. Поэтому, если те сочтут, что она представляет для них угрозу, то ее уберут. Причем, сделают это так, что все будут считать, что Орестова погибла в результате несчастного случая. Для этого существует столько способов, что никакого труда его организовать не существует.

Как только я встал, то первым делом намеревался увидится с Леонидом, Но сейчас я передумал и направился к номеру Орестовой. И только подойдя к двери, подумал, что вполне вероятно, что она у Володи.

И все же я постучался. И к огромному облегчению услышал за дверью ее шаги.

Она не скрывала, что удивлена моим столь ранним визитом.

— Что-то случилось? — спросила она, смотря на мою ссадину. — Где это вы?

— Ирина, это не важно. Мне надо кое-что вам срочно сообщить.

— Пожалуйста, проходите. Только я не ждала гостей, поэтому у меня не убрано.

— Я бы хотел с вами поговорить в нейтральном месте. Например, в баре.

— Но я не собиралась в бар.

— Поверьте, я у меня есть основания просить вас выполнить мою просьбу.

Она снова посмотрела на мою ссадину.

— Ну, хорошо, через десять минут вас устроит?

— Разумеется.

Она вошла в бар, как всегда элегантная, притягивая, как магнитом, к себе взоры мужчин. Я сидел за столиком и потягивал коньяк. Придя сюда, я почувствовал желание выпить что-нибудь крепкое, даже на пустой желудок. Такое случалось со мной не часто, слава богу, у меня никогда не возникала болезненного пристрастия к алкоголя, даже в те моменты моего существования на земле, когда для многих выпивка выступает как едва ли не единственное лекарство от жизненных передряг.

Орестова посмотрела на рюмку, и в ее глазах я прочел неодобрение. Но вслух она ничего не сказала, а села за мой