Тоска по окраинам - Анастасия Сергеевна Сопикова

– Я сейчас всё исправлю, – залепетала моя. – Я сейчас поеду в другую сторону.

И повесила трубку.

Но и на маршрутке в обратную сторону она снова приехала не туда – и сбрасывала бесконечные Ольгины звонки, и тынялась безнадежно по улицам. Вышли мы и вправду к какому-то длинному, бесконечному озеру, за которым тянулся парк; ходила мимо чужих новостроек, укрывалась под грохочущими развязками дорог. Надо было бы вызвать такси, но денег на него не было. От Ольги приходили сообщения – грозные и встревоженные.

Через час, ковыляя от боли в ступнях, она пришла на улицу Школьную. Прошла еще один парк, и мирную аллею, заполненную колясками, – и очутилась в крохотном, пройдешь не заметишь, отделении почты. И отстояла там свою очередь, и даже всучила операционистке банку дешевого кофе, уже взбитого во мне в единую массу глины. И вышла – куда-то к комиссионному магазину, даже засмотрелась в витрину с платьями, уценка в пять раз, – и даже без приключений приехала назад, в ангар.

– Вернулась? – спросила Ольга. – Танька, она вернулась! Раздевайся.

Из-за шторки появилась одетая в пуховик Татьяна. Моя устало упала на стул и выдохнула.

– Какого хрена ты рассаживаешься? – Ольга начала распаляться. – Какого хрена ты не отвечаешь на звонки? Где телефон?

Моя виновато пожала плечами.

– Разрядился…

Врала.

– Я поехала туда, но навигатор мне показал почему-то…

– Навига-а-атор! – передразнила Ольга. – Навигатор! Я кому полчаса объясняла, как ехать? Я кому названивала? Я уже Таньку хотела посылать за тобой – мы думали, ты пропала! Кто, твою мать, так делает?

Кто-то кашлянул сзади. У кассы стоял самодовольный тип лет тридцати – с красивым лицом, в черном, присыпанном снегом пальто, с пижонским тонким шарфиком. Он еще раз хмыкнул – и Татьяна двинулась к нему.

– Чем я могу помочь?

Ольга будто бы ничего не заметила.

– Какого хрена ты делаешь, Настя? Ты всё время совершаешь какие-то поступки, – она развела руками, – которые мне не понятны!

– Да какие поступки? – слабо пыталась отбиться моя.

– Такие! Не перебивай! Ты ведешь себя так, будто тебе не двадцать лет, а… Я не знаю, пять! Чему вас только там учат, ну ты скажи мне? Ты уже не ребенок! Ты взрослая, разумная женщина, а ведешь себя так, как будто от мамкиной сиськи вчера оторвали!

Красивый в шарфике кашлянул еще раз – уже со смешком. Моя побледнела и больно сжала меня. От стыда.

– Раздевайся и садись за компьютер, – внезапно успокоившись, приказала Ольга. – Бери вон ту стопку и шевелись. И не дай бог напортачишь!

– Кстати, – обратилась она уже к Татьяне. – Что там наши объявления? Звонил кто-нибудь?

Татьяна пожала плечами.

– Странно, – Ольга задумчиво приспустила очки. – Вешали там же, на филфаке… Содрал кто-нибудь, как пить дать, – со злостью закончила она. – Ебанаты.

И моя съежилась еще больше – то ли пытаясь согреться, то ли подавляя новый приступ стыда.

9 декабря 

В среду мы нашли одну книгу. Одну важную для нас, очень важную книгу.

Под конец рабочего дня Ольга, как обычно, болтала на кассе – и это было самое лучшее время во всей длинной смене. Я даже заметил, что моя специально выбирает часы попозже, чтобы застать Ольгу к закрытию – обычно благодушную, расслабленную, даже смешную.

– Какого хрена ты мне городишь, – миролюбиво говорила она. – Я, Настя, знаю на память тут каждую книжечку. Я этим занимаюсь уже сорок лет – по Эстониям, по Латвиям собирала первый набор, моталась с коробками. Всё вот этими ручками, – она в очередной раз показала свои сплющенные пальцы.

Моя прихлебнула остывающий чай. Рядом сидела Томка – та самая, что родила в шестнадцать двоих, да еще копалась где-то за занавеской юркая Татьяна.

– Пирожное пусть первой Томка выбирает. Она сегодня хорошо работала, – с жестокостью воспитательницы в детском саду произнесла Ольга. – Томка, бери морковное. Оно у них лучше всех.

Томка покорно потянула свою ручонку – маленькую, пухлую – к раскрытой коробке. Когда у моей будет много денег, мы пойдем в эту кондитерскую – дорогая, в центре города, невесть как оттуда привозит пирожные эта Ольга, – и наберем там всего, и будем жрать жрать жрать каждый день, и пить сливочный кофе с тремя ложками сахара. Моя покорно взяла оставшуюся «картошку».

– У меня было три развода и пять гражданских мужей, – продолжала Ольга. – Я прямо притягивала каких-то не тех мужиков, вот что скажу. Да-а-а… Вот племянница моя – это девка! Не то, что была я, и тем более не то, что вы. Натуральная блондинка, метр восемьдесят, глазища – вот такие! Такая стать, так мужиками вертит!

Моя невольно выпрямилась.

– В нее был влюблен артист известный… Московский артист, сейчас уже женат второй раз. Ну, забыла, в общем. Названивал ей, названивал, говорил: «Ната, я без тебя умру! Что хочешь подарю, шубу-бриллианты, только приезжай!»

Ольга со значением помолчала.

– Вот. А вы говорите.

Она посмотрела на часы, вышла из-за кассы и провернула ключ в двери – закрыла изнутри. По верху ангара пронеслось легкое движение, словно ветерок, и с верхней полки упала тонкая красная книжечка. Томка охнула и бросилась ее поднимать.

– Как думаете, сколько стоит? – возвращаясь на место, спросила Ольга.

Томка пожала плечами. Моя перегнулась через спинку стула, поглядела на обложку – брошюрка с профилем Ленина – и, расслабившись, уверенно крякнула:

– Рублей триста. Тираж, наверное, гигантский.

– Нихера-то вы не понимаете, – покачала головой Ольга. – У тебя очки грязные, кстати. Протри.

Моя смущенно замолчала.

– Тридцать тысяч она стоит сейчас, тридцать тысяч рублей. Могу отдать за двадцать, – издевательски хохотнула она, но вдруг снова стала серьезной: – А вообще – видели, как она упала? Это не просто так, я вам говорю. Здесь есть кто-то… Какая-то сущность. Домовой или еще что. Сущность. Всё, о чем мы тут говорим, любые желания – всё всегда сбывается. Так что самое время загадывать, – торжественно закончила она и отправилась выключать свет.

– Домовой! Пошли покупателей хороших! – послышался ее насмешливый голос из-за стеллажа.

– А я хочу, – прошептала моя, – выйти тоже за кого-нибудь замуж и не видеть бы это место больше никогда. И шубу, – добавила она, рассматривая свои мерзнувшие – всегда мерзнувшие под коротенькой паркой – колени.

…И вот тогда, уже одеваясь на выход, она увидела книгу. Тоненький фолиант с нездешними красками – листы мелованной бумаги с замками из картона, блестящими роботами из спичечных коробков, лакричными мышками, «добавь две капли мятной эссенции». Где, какую мятную эссенцию она должна была найти в своем южном городе, в своем нищем квартале? Что