Сыночкина игрушка - Валерий Лисицкий

покуривая самокрутки, свёрнутые из вытряхнутого из окурков табака, и, едва сдерживая жгучие старческие слёзы, смотрел в окно.

Уверенность в том, что именно бывший охотник — тот самый Зверь, за которым он охотился, никак не отпускала. Просто он оказался достаточно изворотливым, чтобы избежать наказания от полицейских. Теперь они уже ни за что не поверят ничему, что скажет им сумасшедший старик. Точнее, тот, кого они считают сумасшедшим стариком.

Но, по здравому размышлению, получалось найти во всей этой ситуации и плюсы. Андрей Семёнович сцепился с оперативниками из участка, мужиками даже на вид жестокими и злыми. Это не участковый, к которому можно относиться с уважением, но скорее как к своему соседу, а не представителю власти. Опера — настоящие ищейки, такие вцепятся — и сбросить их будет уже очень сложно, если вообще возможно. Такие вот и должны на Зверя охотиться. И они, похоже, его смогли зацепить, хоть и не на том, на чём ожидалось.

Теперь они будут гнать его, гнать, пока не настигнут. И уж тогда раскроется вся его подноготная, люди узнают о каждом злодеянии до последнего…

Внезапно вздрогнув, Дмитрий Юрьевич выпрямился и поглядел на улицу удивлённо, словно видел пыльную Грачёвскую щебёнку впервые в жизни. Гнать? Полицейские, эти охотничьи псы, вовсе не вцепились в Зверя. Они вспугнули его. И в этом присутствовала и его собственная вина. И теперь тот, без сомнения, попытается оторваться от погони. Избавится от всего, что может навести на верный след. Замурует все свои тайные ходы, выбросит улики. Он скинет с себя шкуру Зверя и превратится просто в усталого и нервного мужика, который в одиночку растит такого непростого ребёнка.

«Ну не сажать же его, правда?» — эхом громыхнула в голове старика чужая, но такая чудовищно правильная мысль. У Дмитрия Юрьевича засосало под ложечкой. Дрожь пробежала по старому телу, измученному бессонницей и стрессом. Не сажать же его…

Взволнованно подскочив на ноги, старик сделал круг по комнате и снова уселся на продавленный диван. Слёзы на его щеках высохли, и теперь он лихорадочно думал, пытаясь понять, что делать дальше. По свету Зверь вряд ли решится бежать. Значит, стоит хотя бы немного отдохнуть… А что потом?

68.

Валентину Георгиевичу тоже совершенно не хотелось показываться на улице.

— Ну, старый хрен… Ну, устроил…

Опера, злые и разочарованные, уже уехали, а участковый так и продолжал кружить по тесной кухне, сжимая кулаки и потрясая ими в воздухе.

— Ну и заварил, хрыч! Чёрт рогатый, всех бабок поднял!

Он буквально кожей чувствовал, как гудят несколько соседних улиц. Гудят, как растревоженный неловким пасечником улей. Старухи, которым уже давненько не случалось обсудить пикантную историю, дождались, наконец, своего часа. Молва пошла, и даже тот факт, что у Андрея Семёновича на участке не нашлось ничего подозрительного, их теперь не остановит. А сам Андрей Семёнович поимел огромные проблемы — опера не шутили, когда грозили ему проверками из всех возможных инстанций. Так что, вполне вероятно, скоро поползёт по городку новая байка: как подлец-участковый сдал в тюрьму отца неполноценного ребёнка. И будет всем плевать, что в неполноценном ребёнке чуть больше центнера живого веса, а у самого Валентина Георгиевича не существовало мотивов так поступать на ровном месте. Уж додумают…

— Ух, старикан! Зарекался ведь тебе, скотине, верить!

69.

Марина брела по Грачёвску, не зная толком, куда и зачем она направляется. Эмалированный таз, который она до этого бережно прижимала к груди, пропал. Должно быть, выронила, не заметив. Бродить по одноэтажным улочкам частного сектора было выше её сил, поэтому она быстро выбралась в многоэтажную часть города и, низко опустив голову, шаталась по заросшим кустарником и сорной травой дворам шестиэтажек. Тут тоже жило много знакомых, но шанс того, что молва добралась и сюда, всё же казался ей ничтожно малым.

Несколько раз она порывалась отправиться домой, но одёргивала себя. Там, дома, ждала Света. Которая, несомненно, уже обо всём узнала и только и ждёт шанса, чтобы поиздеваться над ней. Наверняка ведь сестра уже в курсе всего. А на фоне такого скандала даже бабник и пьяница Артём будет смотреться идеальным семьянином…

Горячие слёзы катились из её глаз и падали, оставляя тёмные круглые пятна на фартуке, который она так и не удосужилась снять. Марине мучительно хотелось, чтобы обида и жалость к самой себе сменились в её душе на привычную злость, но этого так и не происходило.

70.

Летний день катился к закату, всё ускоряя и ускоряя своё движение. Рыдала, уткнувшись лицом в подушку, Света. Марина, так толком и не пришедшая в себя, без толку слонялась по трём крупным улочкам Грачёвска: Мира, Ленина и Восьмого Марта. Иногда она, пугая продавцов и покупателей, в основном приезжих, забредала в магазины и подолгу стояла в центре торговых залов, безумным взглядом обводя витрины, но ничего не брала, а лишь неразборчиво мычала и уходила восвояси.

Дмитрий Юрьевич дремал в своём домике, укрывшись от светящего прямо в окна солнца под накинутым на голову пиджаком. Головная боль уже начинала донимать его, но он не просыпался.

Андрей Семёнович раз за разом собирал и разбирал вещи, без всякого толку кидая их в потрёпанную спортивную сумку, а потом безжалостно выворачивая её на пол. Единственное, что сразу же заняло своё место — это нож. Любимый клинок с потемневшей от чужой крови деревянной ручкой застыл у него на поясе, лишь изредка покачиваясь в самодельном чехле и шлёпая своего владельца по ягодице, словно подгоняя.

Казалось, единственные в сонном провинциальном городке, кто ещё совершал какие-то осмысленные действия — это поисковики. Измученные и злые, «лисы» раз за разом отправлялись в чащобу, прочёсывая её квадрат за квадратом. И раз за разом они возвращались в лагерь с пустыми руками. Быстро попив воды и перекусив консервами, молодые парни и девушки снова вставали на ноги и шагали в полумрак, напоенный густым запахом хвои. Они почти физически ощущали, как время утекает из их ладоней. Бестолково потраченное время…

И если бы человек, способный, как и дядька Митяй, видеть чуть больше, чем большинство людей, взглянул в этот миг на Грачёвск, он вряд ли удержал бы вскрик отвращения и ужаса. Огромный, полный гноя нарыв над городком раздулся до невообразимых размеров. Казалось, таящееся в нём зло вот-вот прорвёт маслянисто блестящую тонкую плёнку на его вершине и бурным потоком хлынет наружу… Но сумасшедший старик спал. А больше никто ничего увидеть не мог.

71.

На Катю накатило жуткое, тягучее чувство того, что она умерла. Последние