Сыночкина игрушка - Валерий Лисицкий

расквасил. А о том, что он ко мне на участок вломился, этот пердун вам рассказывал?

Опер приподнял руку:

— Выбирайте выражения… И вы, Дмитрий Юрьевич, тоже, не бросайтесь обвинениями.

— Не, ну вы поймите и меня тоже! — продолжил, как ни в чём не бывало, Андрей Семёнович. — Мне тут как должно быть? С сыном проблемы вот… — он снова коснулся лица пальцами. — Машина барахлит, проблемы кругом! И я из гаража выхожу, а тут этот кадр!

— Да ты… — задохнулся от гнева дядька Митяй, но полицейский жестом приказал ему молчать.

— Это повод бить людей?

— Нет, конечно… — Андрей Семёнович вздохнул и, внезапно вытянувшись, заорал в сторону толпы на улице: — А поклёп старого дурака — повод допросы устраивать?! Что вы тут собрались! Когда я вам что плохое делал?! А?!

— Прекратите, пожалуйста.

Андрей Семёнович замолчал, зло поглядывая на своего собеседника.

— Мы получили сообщение. Мы отреагировали. Такая у нас работа. За избиение на вас никто заявления не писал, не бойтесь.

— Ой! — Андрей Семёнович дурашливо поклонился дядьке Митяю. — Ну вот прям спасибо тебе, благодетель! Заяву он не написал на меня!

— А вот гараж мы бы хотели осмотреть.

Старший оперуполномоченный пристально посмотрел в глаза мужчине, стараясь отыскать в них хотя бы тень страха или сомнений. Его коллеги как бы невзначай пристроились за спиной толстяка. Но тот ответил спокойно и равнодушно:

— Да что хотите делайте. Убедитесь сами, что этот старый дурак набрехал и всё.

Шакрин мотнул головой в сторону гаража. Двое оперов двинулись в сторону сваренного из металлических листов строения первыми, следом за ними — дядька Митяй, Андрей Семёнович и старший оперуполномоченный. Полицейский теперь постоянно стоял так, чтобы иметь возможность быстро добраться до предполагаемого убийцы, если тот решит удрать или наброситься на окружающих.

Ворота со скрипом приоткрылись. Толпа замерла в ожидании, люди синхронно вытянули шеи, стараясь заглянуть внутрь небольшого строения, но открытые ворота закрывали обзор практически для всех. Те же, кто мог что-то увидеть в гараже, принялись громко перечислять, перебивая друг друга:

— Крови нет!

— Нет там девчонки!

— Да вон брезент в углу лежит, мож под ним?!

— Это не брезент, это куртка валяется…

— Сейчас милиция разберётся!

Марина, изо всех сил вцепившаяся в сетку забора, неожиданно громко застонала. Многие решили, что она разглядела нечто, им недоступное, и подались вперёд. Снова раздался голос Валентина Георгиевича, призывавшего людей разойтись или хотя бы успокоиться и не мешать.

А опера тем временем вошли внутрь. Они уже и так видели, что в гараже нет ничего подозрительного, но для очистки совести требовалось проверить. Вяло поворошив гору тряпья в углу и проведя кончиками пальцев по верстаку, они почти синхронно обернулись к старшему и пожали плечами. Гараж был пуст. Дядька Митяй смертельно побледнел под взглядом Шакрина.

— Я вам клянусь… — хрипло произнёс он.

У старшего оперуполномоченного дёрнулась щека. Уже не заботясь о том, чтобы стеречь Андрея Семёновича, он обошёл толстяка и заглянул в гараж сам. Пыльно, темновато, неопрятно. Но в этой каморке совершенно определённо никого не убивали. Уже поняв, что старик оклеветал мужчину, намеренно или из-за старческого слабоумия, он всё же, повинуясь наитию, ткнул пальцем в чернеющий провал смотровой ямы:

— Это что?

— Смотровая яма. — пожал плечами Андрей Семёнович.

— Спуститься можно?

Хозяин гаража снова пожал плечами. Он, казалось, уже совершенно потерял интерес к происходящему, даже на Дмитрия Юрьевича не обращал внимания. Полицейский ловко спрыгнул вниз и пару раз пересёк яму из конца в конец. Ничего необычного, яма как яма. На дне виднелись тёмные пятна, и опер присел на корточки, потёр их пальцами и понюхал. Машинное масло. Всё вроде выглядело вполне обыкновенно, но в душе Шакрина вдруг зашевелились сомнения. Да, он прыгнул сюда вроде бы случайно, но что-то в этом углублении в полу было не так. Маленькое настолько, что сознание даже не замечает этого, в отличие от подсознания. Оперативник встал посреди ямы и пошлёпал ладонями по её боковым стенкам. Раздался самый обычный звук. Но чувство беспокойства только возрастало. Шакрин нахмурился и сделал шаг вперёд. Потом ещё два шага назад. Протянул руку к стене напротив ведущих в яму ступеней…

И Пашка вспомнил о своей роли.

Глава 9

64.

Катя лежала на боку, обхватив руками согнутые в коленях ноги. Спиной она привалилась к металлической двери своей камеры. Так боль превращалась из невыносимо сильной просто в жаркую пульсацию. На солнечном сплетении образовался огромный кровоподтёк, желтушный по краям и тёмно-фиолетовый с красной каймой в центре. От дыхания болела грудь, на каждом вдохе в лёгких натягивалась и лопалась какая-то плёнка. Кружилась голова, и комната медленно покачивалась перед глазами.

Но, что угнетало куда сильнее, девушку мучал голод. Она понимала, что, не съев хоть что-нибудь, окончательно потеряет силы и тогда, вернувшись вечером, её мучители обнаружат перед дверью труп. Организм, оставшийся без защиты перед холодом, тратил огромное, непозволительное количество калорий только лишь на то, чтобы сохранять тепло. В такой ситуации и куда менее жестокое избиение могло стать смертельным.

Девушке казалось, что, пробыв почти трое суток в вонючей комнате, она лишилась обоняния, но это оказалось не так. Стоило Кате приблизить лицо к миске, как спазмы скручивали её желудок в узел, и в горле поднималась желчь. Резкий запах мочи бил в нос, усиливая головную боль. Она плакала бы, если бы не выплакала все слёзы раньше. И всё же ей необходимо было поесть…

Девушка перекатилась на четвереньки. Вставать в полный рост сил у неё уже не хватало. Зажав нос и рот одной рукой, второй она быстро залезла в миску и выкатила на пол хлеб. Он размок и деформировался, превратившись просто в бесформенный кусок теста. Моча похитителя остыла и стала маслянистой и густой. Желудок девушки сократился, выплёскивая желчь в горло, но она справилась со спазмом. В носу появился мерзкий запах рвоты, но это её даже порадовало: не так сильно чувствовалась аммиачная вонь. Отдышавшись и дождавшись, пока боль в желудке уляжется, она с опаской отняла ладонь от лица. Перевела дыхание…

Тошнота вроде бы отступила, но Катя догадывалась, что обманывает себя. Стоит ей приблизить лицо к миске, и новый спазм электрическим разрядом пронзит тело. Но тем не менее, ей необходима была пища.

Рукой отшвырнув кусок хлеба в сторону, девушка медленно, раскачиваясь из стороны в сторону подползла к нему. Теперь оставалось только обмануть себя ещё раз, представив, что он промок в воде. Всего лишь в воде. В грязной луже, полной протухшей на солнце жидкой