Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - Леонид Горизонтов

Возвращение ко «временам очаковским» оказалось во второй четверти XIX в. немыслимым ввиду вполне серьезных намерений Николая I в крестьянском вопросе. В конечном счете удалось не только отстоять казенные имения Западного края, но и в 1846 г. включить в их состав большую часть конфискованных имений повстанцев. Практические результаты многолетней дискуссии свелись к созданию двух майоратов братьев Васильчиковых. Правительство пошло в этой части Империи не к майоратному землевладению, а к введению инвентарных правил 10.

Во второй половине 50‑х гг. обсуждение колонизационных планов возобновилось. Оба западных генерал–губернатора того времени, И. И.Васильчиков и В. И.Назимов, выступили с проектами привлечения поземельными выгодами русских чиновников. Назимов вновь предложил выделить казенные земли для образования майоратов. В очередной раз Министерство государственных имуществ, во главе которого находился сменивший Киселева М. Н. Муравьев, дало отрицательный отзыв и получило поддержку Комитета министров. В Петербурге хорошо помнили неудачные начинания 30‑х гг. К тому же в период, когда полным ходом шла подготовка крестьянской реформы, новые эксперименты с майоратами выглядели особенно неуместными. Склонявшийся к примирению с поляками Александр II не проявлял настойчивости в данном вопросе. Наконец, подсчет стоимости проекта Назимова показал, что заявленная им сумма нуждается в более чем стократном (!) увеличении. «Усиление русского элемента в крае, — заключал С. М. Середонин, — не вышло из области предположения»11.

По–иному обстояло дело с майоратами по другую сторону Буга, где эта форма землевладения широко культивировалась в период существования Герцогства Варшавского Наполеоном. На основании закона 1835 г. в Царстве Польском в течение десяти последующих лет было объявлено о 138 пожалованиях. Разделенные в зависимости от приносимого годового дохода на шесть разрядов, майораты в основном достались военным, участникам кампании 1831 г. Награжденные майоратами гражданские чиновники являлись служащими как центральных ведомств Империи, так и администрации Царства Польского 12. За очень редкими исключениями, майораты учреждались не на конфискованных, а казенных землях 13. В отличие от планов в отношении Западного края, предусматривавших создание компактных земельных массивов посредством прирезки окрестных угодий, в Царстве Польском власти пошли по более простому пути, формируя каждый майорат из нескольких фольварков, нередко находящихся на весьма значительном расстоянии друг от друга. В Царстве запрещалось отдавать майораты в залог под кредит, тогда как в Западном крае, согласно правилам 1836 г., это допускалось. Николай I рассчитывал, что русское майоратное землевладение явится для поляков «ужасным ударом»14. Раздача майоратов имела большой резонанс в русском обществе. «При рассказах о пожаловании многим генералам в Польше земель, — доносили московские жандармы, — находят сию милость, кроме милости, истинно царским распоряжением, и дворянство в сей милости видит особенную поддержку своего сословия от царя»15. Однако хотя при оценке доходности имений их действительная стоимость сильно занижалась, новые владельцы нередко обращались к властям с претензиями. Довольно типичным можно считать разочарование, испытанное К. Толем, воображение которого под влиянием слухов рисовало сказочное богатство польских майоратов. «Я полагал, — писал он в 1837 г., — что если и половина [их] заслуживала бы уважения, то и тогда уже я мог быть вполне довольным». Личный осмотр имения слухов не подтвердил: опытный помещик отметил болотистые и песчаные почвы, ветхость строений, отсутствие фольварочного инвентаря, бедность крестьян, споры с соседями по поводу лесов и т. д.16.

Согласно букве закона, новые землевладельцы должны были сами исповедовать православие и передавать свои майораты только православным наследникам, но практика знала исключения из этого правила. Среди инославных преобладали протестанты. Между прочим, остзейское дворянство уже тогда присутствовало также в планах в отношении Западного края. В 1857 г. Ф. Ф.Бергу, в то время финляндскому генерал–губернатору, было позволено завещать майорат племяннику с освобождением последнего от «обязанности переменить свое нынешнее евангелическое исповедание». Несколько месяцев спустя еще один протестант, капитан Баранов, получил разрешение наследовать майорат отца при условии «в случае женитьбы воспитывать своих детей в православной вере»11.

«Досель весьма немного примеров, — информировал И. Ф. Паскевич Николая I в 1840 г., — что майораты пожалованы католикам, но и эти лица суть русские подданные» (т. е. не коренные жители Царства Польского). Когда в 1837–1838 гг. с владельцев майоратов собирались подписки о знакомстве с условиями пожалования, генерал–лейтенант А. Л. Пенхержевский попросил разъяснения, как следует поступить ему, католику, если его жена и взрослые дети также принадлежат к этому вероисповеданию. «Должно ли непременно, — терялся в предположениях генерал, — дабы не лишить наследия, обратить их в греко–российское исповедание, или только они будут обязаны воспитывать в греко–российской вере уже детей своих». Главный директор правительственной комиссии финансов Царства Польского Р. Ф. Фурман, отвечавший за сбор подписей, настаивал на буквальном прочтении указа и не дал хода запросу владельца майората 18. После 1845 г. — знаменательный в общем контексте аграрной политики самодержавия рубеж — раздача майоратов в Царстве Польском была приостановлена и не возобновлялась почти два десятилетия.

Параллельно с попытками утверждения русского землевладения помещичьего типа в николаевскую эпоху проводятся также опыты крестьянской колонизации. Их отличительные черты: военизированный характер, использование в качестве переселенцев государственных крестьян, преобладание принудительных средств «водворения». Зарекомендовавшие себя мятежными в 1831 г. и приграничные уезды Северо — Западного края намечалось заселить государственными крестьянами из Псковской, Смоленской, Курской, Орловской и Калужской губерний. Для этой цели отводились земли, либо конфискованные у шляхты и костела, либо «освободившиеся» в результате принудительного перемещения местных государственных крестьян в глубь России. Предпринятые в 30‑е гг. практические шаги в данном направлении вовсе не соответствовали масштабным планам, над которыми напряженно работала правительственная мысль. Уже в 1838 г., «ввиду многих неудобств», переселенческая акция была приостановлена, но царь требовал от П. Д.Киселева ее продолжения 19. Интересна в этой связи позиция Ф. Я.Мирковича. «Поселение русских крестьян, — рассуждал он, — сколько, с одной стороны, представляло бы надежное средство к предупреждению всяких злоумышленных на границе покушений в политическом отношении, столько, с другой, было бы тщетным к искоренению… контрабанды». Свойственная русским предприимчивость, обычно высоко ценимая в колонизационных планах, оборачивалась для правительства новым злом 20.

Западный край привлек к себе внимание также в связи с предстоящим расширением сети военных поселений. 1831 г. — важнейшая веха не только в польском вопросе, но и в политике милитаризации государственной деревни. Крупные волнения поселян заставили критически взглянуть на аракчеевское детище. В том, что идея поселений присутствовала в правительственной программе еще четверть века, определенную роль, на наш взгляд, могло сыграть намерение использовать их для колонизации национальных окраин. До 1831 г. военные поселения концентрировались преимущественно на Новгородчине, Левобережной Украине и в Новороссии. Западные губернии, за исключением Могилевской и Витебской, для их устройства задействованы не были. В 30‑е гг. ставится задача размещения новых квартир во всех частях края. Мотивировалась она двояко. Хотя на территории Царства Польского, киевского и виленского генерал–губернаторств дислоцировалась Действующая армия — главная боевая сила России, — формирование военной инфраструктуры считалось здесь еще незавершенным. Поселян планировалось использовать для укрепления инвалидных, этапных и крепостных команд. Однако на передний план все более выступала иная цель. Влияние русских солдат на местное крестьянское, в частности литовское, население рассматривалось под углом зрения умножения верных престолу сил. По мере того, как обнаруживалась нехватка свободных казенных земель, зрело решение о выселении коренных жителей в глубь страны.

Расширение географии поселений вызывало живую заинтересованность Военного министерства, которое, при благоприятном для него развитии событий, могло рассчитывать на переход в свое ведение многих десятков тысяч казенных крестьян. В то же время это самым чувствительным образом задевало интересы Министерства государственных имуществ, которому вновь удалось одержать победу в межведомственной борьбе. Под предлогом устройства майоратов (!) оно вернуло под свою юрисдикцию часть крестьян Правобережной Украины, уже переданных военным 21.