Падение с Земли - Александр Тюрин

Железяка стала выдавливать шейный позвонок. Похоже на пистолет или бластер, сообразил генеральный. Пшикнет по-тихому, даже воробей не отпрыгнет, а меня нет. Пожалуй, мы с Белиндочкой важнее, чем какие-то секреты. Тем более, что победа все равно будет за нами. А я после победы ой как ко двору придусь.

И тогда большой начальник впервые сказал чистую правду.

— Вот это мне уже нравится, — отозвался налетчик. — Поди догадайся, какой ты делаешься хороший, когда тебя попросят.

За несколько секунд генеральному были залеплены пластырем глаза, сам он положен под какую-то сочащуюся вонючей жидкостью машину, а на голове оказался нераспознаваемый коробок.

— Считай, что это корона. Ты ее заслужил. Она среагирует в течение получаса на любой вопль или дрыганье. Станешь тогда король без мозгов. Может, для тебя это приемлемо, но не расстраивай подчиненных.

И все эти полчаса генеральному страстно хотелось чихнуть. А потом, по истечении получаса коробочка оказалась не взрывным устройством, а спичечным коробком. И генеральный так расчихался с горя, что проходившие мимо люди шарахались или отворачивались, а он еще с четверть часа не мог отдать никакого приказа. Когда же генеральный снова стал могуч, как обычно, и вернулся в здание, и навел ужас на дежурных офицеров, и поменял «трубный зов», было в каком-то смысле поздно. Все секретные узлы слежения были рассекречены, и теперь им надлежало менять адреса. А еще оказались затертыми данные на одного, но самого неприятного гражданина. От Виктора Васильевича Лучкина, собственно, ничего, кроме фамилии, имени и отчества, не осталось. Ни лица, ни радужек, ни отпечатков пальцев, ни состава запаха, ни «истории болезни». Кого искать, за что хватать, был ли задержан, чем виноват — все непонятно. Рыбка ушла из невода, и кто знает, будет ли такая мелкая ячея в сети, чтоб попалась она снова. «Ничего, злее станем, — утешил себя генеральный, а пока что — нет человека, и нет проблемы».

В то время, как такие переживания обрушивались на давно изнежившегося от всеобщей любви генерального, в аэропорту все шло запланированным, приятным начальному глазу образом.

Кожаный удивился облаве. Более того, он был ранен до глубины души и страшно обиделся. Столько лет между ним и местными законоблюстителями царил мир. «Салям алейкум — алейкум салям». Он «цивилизовывал» своим побором и порядком всякую шушеру, прибивавшуюся, к вокзалу, кого надо — лично гнал в шею. Главное, чтоб все было благопристойно. И сейчас, если он чего упустил, можно ведь и намекнуть. Надо вам добычу для галочки, пожалуйста, вот она.

Началась беда так. Кожаный сидел в своей штаб-квартире, в буфете, и медитировал на ягодицах буфетчицы, которая пыталась добраться до жирного таракана-альпиниста, забравшегося высоко-высоко по стене и там устроившегося. Прибежал взволнованный потный Бацилла и доложил, что двух жизнерадостных педиков зашухарили в сортире, как раз во время любовного поединка. Что «зама по идеологии» Болта повязали во время сольного выступления перед группой провинциалов, в котором герой кроватей совершенно справедливо порицал либеральное отношение к насильникам и грабителям. И Пальчику не дали окончить танец, взяли за жабры, когда он чистил чемоданы этих самых провинциалов. И Буку прихватили на ноте «ля», он как раз наводил макияж на одного непослушного таксиста.

Кожаный поднялся, застегнул плащ-халат на животе, и тут в буфет зашли два знакомых мента, на сей раз суровых, как аятоллы, и двое в штатском с набрякшими, скучающими по работе кулаками. Кожаный швырнул на них Бациллу и стал скрываться через подсобку. Но и с черного хода вбегали люди с недружественными лицами. Уязвленный нечестностью Кожаный вскричал: «Я плюю на вас, пигмеи, шибздики духа!» и выкинул в окно то, что покоилось в карманах, что имелось на теле. Деньги, финку, браслет, перстень, рацию, газовый пистолет. Поэтому Кожаному было не так больно, когда ему стали крутить руки. Все выброшенные вещи явились манной небесной на стоянку робобусов и такси, раскинувшуюся внизу. Вполне порядочные на вид люди действовали как бы невзначай, но точно. Накрывали подметкой понравившийся им предмет, потом наклонялись, вроде бы завязать шнурок, и хвать — трофей в кармане!

Пожилой благообразный джентльмен, садящийся с достоинством в такси, заметил подозрительное движение шофера, который помогал ему укладывать чемоданы, и сказал пронзительным голосом хищной птицы:

— Что это вы там зажали между ног? Ну-ка, поднимите башмак.

Шофер нехотя подчинился и открыл цепкому глазу джентльмена черный браслет.

— Ого, да это ж браслет моей супруги. — Джентльмен заметил возмущение на лице шофера и добавил несколько убийственных фраз. — Или вы хотите сказать, что тоже носите женские украшения? Может, вам серьги подарить или подвязки?

Благообразный мужчина саркастически засмеялся.

— Но ваша жена здесь не стояла, — сказал огорченный шофер.

— А вы здесь всю жизнь стояли. Бессменный часовой, ха-ха. Моя жена уронила вещицу вон там, она покатилась, тут вы ее и накрыли, как коршун. Правда, Машенька?

— Ах, если бы ты умел врать, — не подвела боевая подруга.

Шофер в сердцах швырнул чемодан, захлопнул багажник, прищемив себе палец, и пошел, расстроенный, к рулю. Победитель дискуссии забрал браслет как приятную мелочь.

Однако уже дома Машенька объявила, что не будет носить такой подарок, слишком уж он мрачный и чересчур дешево достался ее муженьку. Лучше подарить браслет какой-нибудь скверной женщине на день рождения.

— Эдак ты весь дом раздаришь, — неодобрительно сказал джентльмен, он же Николай Епифанович Смеляков, доктор киберологии.

— Эй, фатерлянд, дай-ка мне, я в нем на танцы пойду, — дочь Алиса завладела браслетиком и с трудом натянула его на свою руку, более похожую на свиной Окорок. Вся Алиса была внушительная девушка, однако любила быстрые пляски, потому что с медленными танцами, вернее, с разбегающимися кавалерами, возникали затруднения. Между прочим, быстрые танцы любили ее в ответ и быстро покорялись: Когда-то хорошие врачи насоветовали ей такое приятное и полезное для веса занятие.

— Дай червонец, — сказала Алиса папе.

— Деньги тебя испортят, деньги всех портят.

— Ладно, мне пора.

— Куда ж ты пошла, еще не покушала, совсем слабенькая, бледненькая, — вскричала встревоженная мать.

— Да провались ты, маменька, вместе со всей жратвой в сортир, — отбивалась дочка.

С последним Алисиным словом на кухне рвануло, вместе с дверью в соседнюю столовую комнату полетели лапша, фрикадельки, кнели, фарш, живая рыба щука. Фарш залепил все представительное лицо Николая Епифановича, превратив его в шутовскую рожу для ярмарки. Щука впилась женщине-матери в нос. Лапша повисла на дочери африканской прической. Проглотив часть фарша, Николай Епифанович испустил зажигательный клич: «Диверсия, Маша, вызывай органы». Маша в это время металась по комнате, пытаясь отодрать от себя хищную рыбу, и кричала гнусавым из-за сжатого носа голосом: «Спаси меня, Коля!» Алиса же, рассматривая себя в зеркало, приговаривала: «В кайф». Наконец Маша перестала надеяться на Колю и победила рыбу, затем вбежала на кухню, преодолела сопротивление все еще летящего фарша и повернула рубильник.