Падение с Земли - Александр Тюрин

— Мой костер в тумане светит, — заголосил дядя Витя.

Освальд действовал, как всегда, единственно правильным образом. Сигнал с обратным адресом кабины уже возбудил в гостиничной кибероболочке блок борьбы с огнем. Но это пока не тянуло на изображение всенародного бедствия. Агент пытался наскрести еще хоть пару адресов, а дядя Витя тем временем понимающе теребил усы. Потом вдруг стал махать руками и вертеться, как балерун. Он и хрипел, и радостно вскрикивал. Уже несколько раз Освальд собирался вырубить своего попутчика, вернее, беса, который в нем сидел, ударом по основанию черепа. Но делал все-таки скидку на то, что дядя Витя особенный. Наконец, тот закончил свой танец и утих в углу кабины.

— Хорошо порезвился, плясун? — неодобрительно спросил Освальд.

— Лес поджигал, — кратко ответствовал дядя Витя.

И с последним его непонятным словом вой сирен просквозил шахту и проник в печенку. На головы полилась пенистая жидкость с резким запахом.

— Три десятка прерываний от пожарной сигнализации, — определил, несколько смущаясь, агент Фалько. На экранчике его карманного терминала баловался со спичками «Кулибин». — А приятель твой тут как тут, спорый на дурное дело.

— Тамбовский волк мне приятель, — спокойно заметил дядя Витя и поинтересовался. — Что это, шампуня течет? Банный день?

Пена прибывала живо, она уже подбиралась к дяди Витиным усам и не давала ему возможности нести околесицу. Освальду все никак было не выбить аварийный люк.

— У нас или недолив, или перелив. Или болтается на сорванных петлях, или закручено на десять болтов, — пытался философствовать он для успокоения.

— Как в этом плыть? Научи, Фан Фаныч, — пытался узнать дядя Витя, выпрыгивая из пены, которая была ему уже выше кепки.

Наконец, люк поддался и вылетел от удара лбом в прыжке — опять дядя Витя постарался. Освальд выскочил на крышу лифта, потом с трудом выудил напарника из мокрой могилы, умоляя его не дрыгать ногами в помощь движению: «Останови пропеллер, по-хорошему останови».

— Радуешь ты меня, дядя Витя, — сказал Освальд, начиная подъем по скобам, прихваченным к бетонной стене шахты, — лишь в порядке исключения.

Они добрались до ближайшего этажа, там Освальд аварийным рычагом отжал дверь и открыл выход к людям. А люди бегали, причем во всех направлениях, «пахло» адреналином. Изо всех сил старались системы пено-, паро- и порошкового тушения. Мгла застила воздух, как при Бородино. Неупорядоченное стадо сотрясало пол. Руки людей устали цепляться за чужие пиджаки и платья. Пока Освальд разбирался, куда бежит большинство, послышался возмущенный голос дяди Вити:

— Чего хватаешься, ой, рука, больно, ой, голова отваливается… чтоб вас понос навеки пробрал! — Освальд обернулся и понял, что дядю Витю замели. Двое крепких ребят работали над ним с ответственными сосредоточенными лицами: выламывали назад руки, били кулаком по шее. Освальд знаком показал дяде Вите, чтобы он не очень пялился на него, а набирался мужества. Пока тот пытался выполнить указание, Освальд для маскировки опустился на четвереньки и обогнул с фланга сцену грубого насилия над представителем трудового крестьянства. По дороге агент задел низко идущим носом использованный огнетушитель и прихватил его с собой. Того, кто преимущественно ломал руки, Освальд сбил с пола подсечкой; кто специализировался на ударах по шее, получил локтем в печень и по затылку, отчего ноги у него совсем разъехались. Освальд еще тюкнул обоих групзахов баллоном, и дядя Витя освободился от них окончательно. После этого он гордо прошелся по телам поверженных врагов к пожарному спуску, куда и стремились наиболее сознательные, слабо подверженные обалдению постояльцы гостиницы. Но даже такие граждане застывали в робости там, где надо было, наоборот, активничать. Пожарный спуск представлял собой балку до земли. За эту балку предстояло зацепиться страховочным поясом и с соловьиными трелями несмазанного самохвата заскользить вниз, чуть медленнее, чем при обычном падении. При этом наблюдать, чтобы скользящий сверху не наступил тебе грязными башмаками на голову. Несколько отчаянных доверились такому вот спуску и упали вниз с ревом подбитого самолета. Это не ободрило оставшихся наверху, напротив, некоторые лишились чувств и теперь их валяющиеся тела мешали броуновскому движению постояльцев. Даже у Освальда немножко защемило где-то внутри. Единственное, к чему он относился с недоверием, так это к высоте. Эх, если бы нырять надо было, подумалось ему. Но дядя Витя потянул его за рукав.

— Давай скорее пикировать, Фан Фаныч. Через пару минут здесь будет такой завал, что бульдозером не разровнять.

Он уже хотел сигануть вниз, пришлось Освальду побеспокоиться, надеть ему и себе хлипкие страховочные пояса, защелкнуть самохваты.

— Ты же не бомба, дядя Витя, — усовестил он прыгуна, но того уже рядом не было, донесся только вопль: «Иду на ты!» Пришлось и Освальду сделать шаг в пропасть.

На улице у подножия небоскреба уже сновали красные и белые машины, в белые укладывали соскользнувших с высоты. Судачили бабы и мужики, рассказывали об ужасах огненного ада спустившиеся с нижних этажей. Кто-то липкий опять хотел зацепить дядю Витю, но селянин своевременно обратился к публике, указывая пальцем на групзаха.

— Вот этот вот курил, стряхивая пепел на ковер, паскуда неаккуратная.

Толпа плотным кольцом окружила оболганного человека и искала момент, чтоб поделикатнее приступить к линчеванию.

Освальду удалось своевременно изъять дядю Витю из списка обвинителей и утащить с места происшествия.

— Не мельтеши так, дядя Витя, не надо. Твои таланты за тобой не поспевают. Хотя воздушная стихия тебе всегда подвластна, это есть. Ты, случаем, не пилотировал ли когда-нибудь летательный аппарат? Не прыгал ли с парашютом?

— Без парашюта прыгал. С кровати на горшок. Да и то травму заработал, — хихикнул дядя Витя.

— Ладно, пока оставим. Ну а зачем тебе все эти кощеи с воинствами, троны, дворцы? Меня небось Серым Волком кличешь. Кто ты с такими делами: кладезь непреходящей дурости, народный мудрец или чемодан с двойным дном, набитый дрянными кодами? Не мумукай, а членораздельно изъясняйся.

— Ну, не имел я с террористами вась-вась, в диверсиях не разбираюсь! Я как в художественной самодеятельности, надел ходули на ноги и стал вдвое выше. Врубаешься? Вроде умным-то выглядишь на большом расстоянии.

— Ну где, где ты видел Кощея, где вас с ним познакомили?

— Жизнь познакомила, боец. А словами такими бабкиными называю для понятности и чтоб не так страшно было.  Ладно, не дворец Кощея, а спица, острием упирающаяся в небо и высасывающая из него силу. Не кощеево воинство, а хищные камни, которые вертятся вокруг спицы и глотают людей и всякую такую живность.