Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов

за порог и привела его в эту обитель. Плачу и рыдаю еженощно, но руку матери целую, орошая слезами, и не ропщу. Сомнения терзают меня, уважаемый Бухтияр, и я жажду подвига. Увы, не зовет меня мать, не звонят из академии, нет мне ободряющего слова, нет надежды. Писатель Достоевский сказал: смирись, гордый человек! Что мне осталось?

И еще спросил Бухтияр.

– Из вашей биографии, уважаемый профессор, известно, что вы успешно подвизались на служении красоте, в физиологической плоскости. Нельзя ли, скажем, в Загряжске или в Забалуеве наладить хирургические операции с рёберными хрящами и свиным салом?

Аким строго посмотрел на Бухтияра, твердо сжал губы.

– Никогда!

Отец Амвросий укоризненно покачал головой в сторону мецената.

– Как можно говорить? Как можно?

Встал Иван Хомутов.

– У нас свинарник на двадцать хрюшек. Нагородили катухов, слезы одни. Вы, дядько Аким, помогите свиноферму по-людски зробыть, по-хозяйски. Чтоб хрюшки важные были, штук сто.

Аким Ильич скупо улыбнулся.

– Это, Иван Карпович, с удовольствием. Для обители, для детского дома я постараюсь.

Антонина дождалась паузы и, кокетливо расширив глаза, обратилась к Загряжину.

– Спасибо, профессор, что позаботитесь о хрюшках. Кроме этого, я прошу позаботиться о женщинах Загряжска. У нас в городе есть салон красоты, но услуги там очень скромные. Бородавки, волосы в носу, в ушах, мозоли, перхоть… Примитив. Ваш опыт вживления реберных хрящей и свиного сала мог бы подтянуть салон к европейскому уровню. Если сами отказываетесь оперировать, то откройте мастер-класс, научите. Меня, например, научите.

Аким Ильич закашлялся и поднял руки.

– Я, госпожа Светличная, ветеринар, селекционер, но не пластический хирург.

Антонина хитро погрозила пальцем.

– Ваш друг, как вы рассказывали, тоже ветеринар. Однако же подучился и оперировал.

– Потому и в тюрьме. И меня наказали.

– Устыдись, Антонина! – Отец Амвросий резво встал, перекрестился и постучал палкой об пол. – Устыдись, говорю!

Батюшку поддержала Татьяна Жеребцова, хорошо знавшая непредсказуемость подруги.

– Тоня, не приставай к профессору. Прямо сама не своя от свиного сала… И без него хороша.

– Ты, Таня, с Жеребцовым обабилась совсем, тебе самой надо сала подкачать. Ладно, подчиняюсь общему неудовольствию. А с профессором мы как-нибудь вдвоем договоримся, правда, Аким Ильич?

Загряжин молча, долго и внимательно смотрел на Антонину.

Зинаида подлила всем чаю и попросила землекопа Ефима рассказать о себе. Богатырь встал покорно и не знал, куда деть руки.

– Сиди! – жестом показала Зинаида. – Пей чай и не стесняйся, тут все свои.

Ефим длинно дышал и медленно подбирал слова.

– Я брата убил… такая биография. Шесть лет сидел. Теперь пруд копаю. Была семья, жена и две дочки. С убийцем побоялись жить, и я после тюрьмы пришел сюда. Больше никаких грехов нету, не пью, не курю.

Ефим замолчал, жадно выпил чай, рукавом вытер пот со лба. Повисло молчание. Иван Хомутов покашлял из вежливости, спросил осторожно:

– За что брата… гм… за что?

– Он мамку обижал, – спокойно отозвался Ефим. – Брата с завода выгнали, он бросил семью и пришел к мамке жить. Ничего не делал. Водку пил. Деньги у мамки отбирал, всю пенсию. Бил, если прятала. Ну, я и скажи ему: убью! Трезвый брат умнее меня, а пьяный – кочеток, наскакивает, петушится. Случилось так, что пьяный ударил мамку в грудь, а она легочница. Трое суток в больнице кровью исходила, доктора оживили. Брата прихватил дома, когда он с соседом выносил холодильник, они его на мотоцикле хотели свезти. Я отнял холодильник, а брат сзади ударил меня тяпкой по голове. Ну, я ткнул его мордой об мотоцикл, об руль. На этом мотоцикле повезли брата в больницу, мертвого. Из больницы пошел в милицию. На суде сказал, что убивал добровольно, и еще раз убил бы. Прощения не просил и не каялся. Я рассказывал уже отцу Амвросию, исповедовался… В одном с ним не сошлись. Он говорит: кайся и молись. Молиться, говорю, буду, а каяться через силу не буду. Тогда батюшка посоветовал пруд копать. Это по мне, говорю. Стал копать. И правда – облегчает душу.

Слово взял молчавший до того гость, глава местных депутатов Михаил Вуколович Курдючный. Он бдительно прищурился и обратился к собранию.

– Господа приходящие! Власти города ценят и поддерживают инициативу Зинаиды Ивановны по устройству дома призрения для недееспособных членов общества. На старости лет немощный, но когда-то полезный гражданин должен иметь уютную крышу и миску супа. Государство по мере своих сил будет присматривать за каждым из вас и поощрять ваши усилия. Таганрогский писатель Чехов очень характерно заметил, что в человеке все должно быть полезно. Если нет пользы – то он бесполезный человек, и в нашем городе ему нет места. На этом собрании я заметил тенденцию к вседозволенности жильцов, и даже безответственности. Конечно, это шутка с самовольным графством, но шутка, согласитесь, с душком. А убийство? Брат убивает брата, и мы уже готовы простить. Безногий гражданин громко матюкается на улицах Загряжска, а ночует в вашем коллективе. Я призываю вас к нравственности, общественной пользе и взаимному контролю.

– Ты в Кандагаре был? – громко спросил майор Mишa.

– Никогда!

– Я так и думал.

Курдючный еще раз полезно улыбнулся, поклонился и, очень довольный, сел на свое место.

– Вкратце вы знаете, от чего Клара повредилась в голове. – Так начал Дрюня свой рассказ. – Клара моя жена, и я ее люблю. Она поживет с вами, а я поеду отлавливать людей Курлюка и выдергивать им ноги. Как только поймаю последнего – Клара выздоровеет, и я успокоюсь. Тогда сяду на трактор и буду приносить пользу обители.

– Но ты осужден условно! – не выдержал человек с полезной улыбкой. – И сядешь не на трактор, а прямо в тюрьму!

– Извини. – Дрюня поднял указательный палец. – Я бывший десантник, имею навыки отлавливать нужного человека, не поднимая пыли.

– Безобразие! – Курдючный умоляюще посмотрел на Зинаиду. – Это не обитель, а колония преступников.

– Нет-нет! – горячо возразила Клариса. – Вы не знаете Дрюню. Он не совершил ни одного плохого поступка!

– Ни одного? – выдохнул кто-то удивленно.

– Ни одного! Если он говорит, что будет выдергивать ноги у человека, не верьте. Это он для меня говорит, это рыцарь в нем говорит. Чтобы я скорее выздоровела. На самом деле Дрюня добрый и очень чувствительный. Когда с ним происходит несправедливость – он прячется от людей, пьет водку и плачет.

– Клара, тебе нельзя много разговаривать! – Дрюня обнял жену, он нервничал. – Ты молчи, не отвечай на глупые вопросы. И вы тоже, не возбуждайте ее голову. При душевном спокойствии Клара нормальная и умная женщина, у нее сердце из чистого золота.

– Зинаида Ивановна, и вы все! – громко и