Мы вместе были в бою - Юрий Смолич

Нет, сводный полк гитлеровцев, поднявший оружие после капитуляции, через советскую заставу не пройдет! Он будет остановлен и разоружен. Это дело чести. Если же он будет сопротивляться и дальше — он будет уничтожен. Таков закон войны. Пленный по-прежнему стоял в углу и со звериной ненавистью смотрел на Стахурского.

— Можете идти, — сказал Стахурский, — к реке.

Палийчук шумно вздохнул.

— Сержант Палийчук! — обратился к нему Стахурский. — Проводите пленного до моста и отпустите его на ту сторону. Пусть идет сдаваться к майору Джонсону. Нам некогда возиться с пленными, мы ведем бой. Выполняйте, сержант. За его целость несете личную ответственность. Поняли?

— Слушаю, товарищ майор! — невесело сказал Палийчук и, указав эсэсовцу на дверь, мрачно добавил: — Иди, сволочь… целуйся со своими англичанами и американцами…

Пленный не знал русского языка, это видно было по тому, как он реагировал на предыдущие слова Палийчука. Но последние слова Палийчука он понял, как понимают каждый жест, каждое слово в последние минуты перед смертью.

— Идите! — снова приказал Стахурский.

Пленный направился к выходу. Руки он снова поднял, хотя этого никто и не требовал.

Палийчук последовал за ним.

Стахурский сказал негромко вдогонку:

— Не огорчайся, Палийчук. То, что он нам сообщил, для нас важнее, чем его гнусная жизнь. Мы не попросим у Джонсона помощи, но если он не просто воюет рядом, а на самом деле борется с фашизмом, то, расспросив этого болвана, он сразу форсирует реку и вместе с нами ударит по этим бандитам. Мы бы поступили только так.

— Верно, товарищ майор, — ответил Палийчук и вышел.

Когда они ушли, Стахурский посмотрел в окно. Солнце позолотило верхушки деревьев, но на лугу еще лежала тень горы. Группы капитана Вервейко уже не было видно — она скрылась в пади и, вероятно, уже приближалась к опушке леса. Если им удастся пройти мимо нее незамеченными, то через пятнадцать-двадцать минут они будут на гребне возвышенности.

На левом фланге, в ущелье, пулеметы ни на мгновенье не умолкали. На правом — тишину только изредка нарушали одинокие выстрелы. В центре было так же тихо, как вчера, как после войны.

— «Мальва» слушает, «Мальва» слушает, — неустанно бубнил телефонист.

— Следи за центром, — сказал Стахурский ординарцу и снова вышел на балкон.

Он сразу увидел их — они только что вышли на дорогу, которая сворачивала к мосту. Палийчук шел позади — с рукой на автомате. Эсэсовец шел впереди — с поднятыми руками, через плечо опасливо поглядывая на Палийчука. На противоположном берегу у моста стояло несколько машин. Стахурский посмотрел в бинокль: окруженный офицерами и солдатами, невдалеке от машин стоял майор Джонсон. Он наблюдал за боем между советским батальоном и неизвестным противником.

Палийчук подошел к переправе и что-то сказал охране. Эсэсовец все еще не опускал рук. Офицеры на том берегу навели бинокли.

Охрана отошла в сторону. Палийчук что-то крикнул англичанам, стоявшим на противоположном берегу.

Эсэсовец нерешительно ступил на мост.

И тут Палийчук вдруг размахнулся и ударил эсэсовца по шее. Тот бросился было бежать, но удар был так силен, что он упал с руками, простертыми вперед, к английскому берегу. Он мигом поднялся и помчался вперед во весь дух. Он бежал зигзагами, он все-таки опасался, не выстрелят ли ему в спину…

Когда он очутился на противоположном берегу, англичане тотчас же окружили его плотным кольцом.

Потом толпа англичан колыхнулась и вместе с эсэсовцем направилась к машинам.

Но в это время произошло что-то непонятное. Толпа рассыпалась, несколько солдат бросились к воде, и тут же над гладью реки захлопали одиночные выстрелы с английского берега.

Стахурский повернул бинокль и стал смотреть на реку: на легкой ряби воды часто подымались небольшие фонтанчики от пуль. Очевидно, обстреливали кого-то, кто был в воде.

Стахурский тотчас же увидел на поверхности, между фонтанчиками, голову человека. Вот она скрылась под водой, вот снова вынырнула, метнулась в сторону и опять погрузилась в воду, потом показалась далеко от того места, где рвались пули. Но стрелки перенесли огонь. Кто-то прыгнул с противоположного берега в воду и плыл сюда, к советскому берегу. Майор Джонсон и его офицеры не отрываясь следили за происходящим.

Стахурский вбежал в комнату и крикнул вестовому:

— Скорее на берег, узнать, кто в воде, оказать ему помощь и доставить сюда!

В эту минуту в горах загрохотали пулеметные очереди и несколько мин хлопнули одна за другой. Неужели враг обнаружил группу Вервейко и накрыл ее огнем?

Нет. Солнце поднялось над горами, его яркие лучи упали на гребень возвышенности, где залегла оборона центра, и, прикрывшись этой солнечной завесой, противник снова пошел в атаку.

Стахурский выглянул в окно. Солнечные блики рассыпались по травяному ковру, и луг, только что отливавший темной росистой зеленью, вдруг как бы вспыхнул, заискрился всеми красками радуги. Мириады цветов — белых, желтых, лиловых, розовых и пурпурных — раскрыли свои венчики навстречу солнцу. Можно было долго любоваться необычайной красотой утра, но в это время на опушке леса показались эсэсовцы и быстро покатились вниз по уступам гор. Первая цепь противника еще не достигла второй возвышенности, как из лесу появилась вторая. Солнце светило им в спину, в то же время слепя бойцов в центре нашей обороны. Наши бойцы не видели фашистов, не знали, много ли их, только слышали приближающийся рев.

Стахурский схватил пулемет, стоявший около окна, и окликнул ординарца. Вдвоем они поспешно установили пулемет, направив его на среднюю, ничью возвышенность, отделявшую нашу позицию от вражеской. Луч солнца проскользнул в окно, заискрился на прицеле, и мушка скрылась в радужном мелькании.

В памяти Стахурского неожиданно всплыло ненужное воспоминание: он допрашивал пленного немецкого генерала и спросил: чем генерал объясняет успехи немецкой армии на западе и поражения на востоке? Генерал ответил напыщенной фразой: «Когда солдат наступает на запад, солнце светит ему в спину. Когда он наступает на восток — солнце ослепляет его». Тогда Стахурский шутя ответил, глядя на небо, задернутое грозовыми тучами: «Генерал, не забудьте, что вас взяли в плен в облачный день».

— «Мальва» слушает! — крикнул телефонист. Потом он обратился к Стахурскому: — На левом фланге они тоже атакуют. Капитан Иванов просит подкрепления.

Что же ответить Иванову-первому? Резервов не было: водители, пекари и связные ушли с группой Вервейко. Известка снова посыпалась на Стахурского — очевидно, мина опять угодила в крышу, но взрыва не было слышно, мины рвались непрестанно, стреляли десятки пулеметов, все слилось в сплошной гул.

— Держаться! — крикнул Стахурский телефонисту. — Скажи: держаться! Вервейко пошел резать фашистский фланг! — За шумом, поглотившим все звуки, телефонист не мог услышать слов Стахурского, но он понял его по движению губ, как это понимают только в бою, и прокричал в телефон ответ Стахурского точно: Стахурский это понял по движению губ телефониста.

Прикрыв глаза от солнца ладонью, точно козырьком, Стахурский следил за развертывающимся боем. Эсэсовцы бежали по средней, ничьей возвышенности и не падали — значит Иванов-второй еще не взял их под фланговый огонь. Вот они скрылись в небольшой пади между ничьей и нашей возвышенностью, сейчас взберутся по склону и оседлают его…

Стахурскому удалось поймать прицел, и солнце резнуло его по глазам, но он увидел нескольких гитлеровцев совсем близко — они уже перевалили через гребень нашего холма и мчались по траве. Стахурский надвинул фуражку до самых бровей, на глаза ему упала тень, потом дал длинную очередь, переводя дуло пулемета то направо, то налево.

Он увидел, как несколько гитлеровцев упало замертво, другие быстро залегли в траве, а остальные бросились назад, но, не добежав до вершины, тоже залегли.

— «Мальва» слушает, — сразу услышал Стахурский, когда пулемет в его руках умолк. Ординарец торопливо заправил новую ленту.

И сразу в центре наступила тишина, умолкли пулеметы, умолкли минометы, гитлеровцы беспорядочно бежали обратно, в лес.

— Что на левом? — крикнул Стахурский телефонисту. — Что у Иванова-первого?

— Прут! — сердито ответил телефонист. — Наши отошли к самому берегу.

Стахурский взглянул на часы. С тех пор как Вервейко увел свою группу, прошло пятнадцать минут. Еще минут десять — и он будет у цели.

— А на правом?

— Спокойно, товарищ майор. Иванов-второй сейчас сообщил, что вышел на линию второй возвышенности.

— Молодец! — сказал Стахурский. — Выходит, это он косил их с фланга, а я думал — это моя работа. — Стахурский радостно улыбнулся. — Дай мне Иванова-первого.