Ограбление по-беларуски - Пилип Липень

— Алесь Михасевич, если я больше не нужен, то позвольте откланяться. Рад был знакомству, Рыгор, — Юрась наклонил голову в сторону Рыгора.

— До завтра, — кивнул ему министр.

«Алесь Михасевич? Вот так имечко для министра», — Рыгору почему-то стало смешно. Когда Юрась вышел, министр высморкался в свой клетчатый платок и сказал уже другим, менее официальным тоном, кивнув в сторону двери:

— Умнейший мужик! И твёрд, как камень. Ты его ещё узнаешь и оценишь. Ну, Рыгор, давай выпьем за знакомство?

— Конечно, — ответил Рыгор, хотя для него было неожиданностью, что с министром можно пить за знакомство.

— Но сначала процедуры!

Министр подмигнул Рыгору и прошёл в угол зала, к небольшой двери. За дверью оказался туалет с голубоватым унитазом и умывальной раковиной. Рыгору с удивлением смотрел, как министр снял с себя простыню и бросил её на пол, выставив на обозрение огромный тугой живот и просторные белые трусы. Открыв воду из крана, он взял с полки другую простыню, видимо свежую, и принялся мочить её в раковине. Затем он отжал лишнюю воду над унитазом и накинул простыню на голые плечи, опять превратившись в древнего грека. Заворачиваясь в свою тогу поплотнее, ёжась и кряхтя, он вышел из туалета и пояснил:

— Вот так я и остаюсь при простуде, как видишь. Проверенный способ. Выздоравливать нельзя, иначе все труды насмарку пойдут. Открой-ка дверь в коридор, пусть сквознячок подует, — попросил он Рыгора.

Пока Рыгор открывал дверь и приставлял её стулом, чтобы не затворялась, министр достал откуда-то бутылку коньяку и две рюмки из жёлтого стекла. Рыгор, вернувшись к столу, предупредил, что не любит коньяк и достал из сумки своё пиво. Министр пожал плечами и аккуратно наполнил одну из рюмок. Прежде чем пить, он с осторожным видом понюхал налитое, как будто в бутылке мог оказаться не коньяк, а что угодно другое. Удовольствовавшись запахом, он, исподлобья взглянув Рыгору в глаза, приподнял рюмку и залпом выпил. «Разве коньяк пьют залпом? Впрочем, ему виднее, он же официальное лицо», — Рыгор синхронно отпил значительный глоток пива и спросил, нет ли чего закусить. Впервые ему удалось удивить министра и даже почти поставить его в тупик: министр посидел минуту, соображая, потом подошёл к незаметному стенному шкафу-бару и раскрыл его. Передвигая бутылки внутри бара, он вскоре нашёл в глубине полупрозрачную тарелочку с конфетами и поставил её перед Рыгором. Рыгор тут же отправил одну из конфет в рот (она оказалась шоколадной с прослойками вафли) и, разглаживая фантик, сказал, заранее посмеиваясь:

— Слушайте анекдот, как раз в тему! Как-то раз заметил царь, что народ его спивается, и объявил сухой закон. На следующее утро входит к нему министр здравоохранения и говорит — имею нужду в водке, Ваше Величество! для дезинфекции! Царь спрашивает — сколько? Сто граммов в неделю на каждого больного! Выдать. После него заходит министр обороны и говорит — имею нужду в водке, Ваше Величество! для повышения боевого духа! Царь спрашивает — сколько? Сто граммов перед атакой и сто граммов после атаки на каждого солдата! Выдать. После него заходит министр культуры и говорит — имею нужду в водке, Ваше Величество! для вдохновения! Царь спрашивает — сколько? Сто граммов перед обедом, сто граммов после обеда и бутылку на ужин на каждого поэта! уж очень рифмы сложные, Ваше Величество!

Министр, даже не улыбнувшись, помолчал и спросил:

— И что? Выдал?

— Выдал, само собой. Как без поэтов в государстве.

— Правильно. Я бы тоже выдал. Но ты, Рыгор, вместо плоских анекдотов лучше делом занимайся. Ветер в голове нам не нужен. Смотри вокруг и замечай, что происходит. И делай выводы. На напитки, например, ты внимание обратил? Кто что пьёт? Не обратил? Тогда вспомни, пил ли ты хоть раз что-то кроме пива.

Рыгор, нахмурившись, соображал.

— Молчишь? Так я тебе скажу: не пил. Потому что у каждого человека есть свой напиток, который он только и пьёт. Но в обычной жизни этого не замечаешь, как и всего прочего, — министр проглотил ещё одну рюмку и продолжал, — Очень много странного вокруг, но я предпочитаю не вникать. Меня волнует только то, что имеет отношение к реальному миру, реальной жизни и реальной пользе для людей. Помни, Рыгор: жить можно, и жизнь хороша. И помни: от нас зависит, как мы живём. Если мы чего-то лишены, то нам многое дано взамен.

— Не понимаю, о чём вы?

— Я о том, что каждый из нас — человек особенный, — министр снова наполнил рюмку. — И простуда, вернув нам понимание жизни, открывает глаза на эти особенности и странности, но не отбирает их.

— То есть у каждого из нас есть какие-то свои личные странности? Кроме напитков?

— Обязательно. У кого-то меньшие, у кого-то большие, но есть у всех.

— И как узнать, какие? Лично я за собой ничего такого не замечаю… Вот есть у меня друг, Лявон, так он спит всё время. Это я понимаю — странность. А сам я вроде обычный, как все, ничего такого…

Министр не ответил и засмеялся, и от этого его глаза превратились в короткие щёлочки. Он закурил. После секундного колебания, закурить тоже или съесть конфету, Рыгор выбрал конфету. Ему снова попалась шоколадная, но теперь с мармеладом внутри. Наверное, все были шоколадными, подумал Рыгор, перебирая в тарелке пальцем. Министр, наблюдая за Рыгором и затягиваясь сигаретным дымом, улыбался своей хищной улыбкой. Наконец он сказал:

— Не бей себе голову. Это всё чепуха. Нам экономику надо поднимать, а не философствовать. Моя давняя мечта — запустить в городе горячую воду, хотя бы в центре. Вот закончишь с телефоном, станем вместе думать, как подступиться, — видя, что Рыгор опять не понимает, о чём идёт речь, он насмешливо спросил: — Ты отсутствие горячей воды так и не заметил?

— Нет, а что?

— Как что? Нет горячей воды, не льётся из крана. Холодная хоть не везде, но льётся, а горячая вообще не льётся.

— Я думал, так и надо… Горячая только в бане бывает, — Рыгор развёл руками.

— Что значит «так и надо»? Зачем тогда второй вентиль на кране, если его откручиваешь, и ничего не течёт?

— Думал, запасной может…

— Запасной… Эх ты, — снисходительно улыбнулся министр, промакнул нос и взялся за бутылку.

— Да ладно вам! Сами таким же были, — Рыгора начала раздражать начальственная манера министра. Он съел ещё одну конфету и скомкал фантик.

— Были, были, — неопределённо ответил министр, заметно хмелея. Теперь он растягивал слова и делал между короткими предложениями значительные паузы, — Но с тех пор много изменилось. Я горжусь тем, что мне удалось наладить. Работает целый комплекс структур, и работает слаженно, на совесть. Нелегко всем, но жизнь налаживается. У нас даже учёные трудятся. Отдельный департамент.

— Учёные?

— Департамент. Вот они как раз философствуют. Но с пользой. Я для них поставил задачу — разобраться в произошедшем. И понять, как вернуть всё на свои места. Есть там один, Пятрусь зовут. Умница. Я ему отдал всю библиотеку, и он там старается, двигает науку. Изучает природу и формы прозрений.

— Прозрений? — Рыгор во все глаза смотрел на министра. — Так их много разных?

— Да. Но для нас с тобой они интереса не представляют. Потому что реальной жизни они не касаются. А нам с тобой людям помогать надо. Мы народу нужны. Запомни это.

Рыгор мало что понял, но на всякий случай кивнул головой.

— Сейчас много всяких людишек появилось. Которые хотят жить как бабочки, — министр показал руками порхание крылышек. — У них всё хорошо и прекрасно. А тем временем город зарастает травой и пылью. На воду им наплевать, на электричество наплевать, на снабжение наплевать, на связь наплевать. Не терплю! Мне бы ещё пару человек таких как ты. Мы бы навели порядок.

— Откуда вы знаете, какой я? — спросил Рыгор, снова ничего не понимая. — Вы же меня видите в первый раз.

— Если человек идёт с ломом в резиденцию президента, то он знает, чего хочет. У него есть желания и цели. Какие именно — неважно. Их можно мотивировать и направить в нужное русло. Такой человек, с ломом, мне нужен. Такой человек нужен народу. А у тех, — министр указал пальцем куда-то в сторону, — у тех нет ни желаний, ни целей. Это наши враги, Рыгор.

Глава 5. Как Лявон экспериментировал

Пока Рыгор мародёрствовал, Лявон продолжал свои научные изыскания. Он занимался ими всё более и более настойчиво, особенно после того, как к нему закралась мысль, что в своих прошлых иллюзиях был виноват он сам, позволяя себе слишком много мечтать. Рождённое этой мыслью чувство досады привело Лявона к решению дисциплинировать свой ум. Он придумал строгую систему, при которой чувственные наслаждения разрешались только после результативной работы ума и построения хотя бы одной чёткой логической цепочки. Теперь, пробуждаясь в разное время дня на своём поднебесном диване, Лявон неизменно начинал бодрствование с размышлений. Он не позволял себе открывать глаза и не смотрел на небо до тех пор, пока не вспоминал всё продуманное до засыпания и не сформировывал чёткий план дальнейшей умственной работы. Лявон ввёл систему поощрений, например, за небольшую удачную мысль после сна он награждал себя тем, что свешивал руку с дивана вниз и поглаживал прохладный бетон крыши. Пальцы чувствовали каждую трещинку и неровность бетона, мельчайшие твёрдые песчинки, и это было приятно.