Искусство, рождённое Безмолвием - Елизавета Евгеньевна Малинина

Фугай. Дарума, переправляющийся через реку. XVII в. Музей искусств.

Канзас

Суров и непреклонен Бодхидхарма, сидящий спиной к монаху, одержимому жаждой духовных исканий, в картине художника XV столетия Сэссю. В «иконографии» дзэнских наставников существует свой художественный язык, особая «лексика», все средства которой подчинены идее неистовости, исступленности духовных поисков. Символом титанических усилий, направленных на внутреннюю борьбу, преодоление слабостей человеческой природы, служит вся утрированная мимика лиц персонажей: плотно сомкнутые губы, нахмуренные брови, волевой взгляд. Лицо Эка на картине Сэссю – это лицо человека, совершающего сверхусилие, превозмогающего невероятную физическую боль, стараниями духа побеждающего свою плоть и таким образом заслуживающего доверие учителя.

Сэссю. Эка, протягивающий отрубленную руку Даруме.

1496 г. Сайнэндзи. Префектура Аити

Разумеется, сюжет этот следует понимать метафорически, ибо в действительности такого эпизода в жизни Эка никогда и не было: он потерял руку значительно позднее знаменательной встречи с индийским подвижником, при столкновении с разбойниками. Но как раз это и интересно – проследить, из каких фрагментов реальной истории, наиболее драматичных и эмоционально-выразительных, складывается типический художественный образ, задача которого – максимально убедительно передать идею о всепобеждающей воле человека, безграничных возможностях его духа, тех испытаниях, которые он проходит по пути к Просветлению, рождению «Будды» в себе.

Часто художники обращаются и к образу медитирующего Дарумы, воспроизводя его, как правило, одним штрихом (иппицу Дарума) или в несколько взмахов кисти. Одно из названий этого технического приема курукуру-но миэй («почитаемые образы округлой линией») выдает игривое, лишенное серьезности отношение дзэнских мастеров к объекту изображения. Чем обобщеннее рисунок, часто сводимый лишь к силуэту сидящего в позе лотоса учителя, тем ближе он по своему очертанию к так называемому энсо (кругу) – символу недуальности, просветления, разво-площения внешнего мира через обозначение его пустотной основы. Мощно и убедительно идея эта звучит в строках Коноэ Нобутага (1565–1614), сопровождающих его свиток с изображением «Медитирующего Дарумы одним штрихом»:

Тишины и Пустоты, хранимых в душе,

Достаточно, чтобы пройти по жизни без ошибок.

Энсо является символом бесформенной и бестелесной сути всего существующего во Вселенной. Это тот самый «изначальный облик» всех вещей, присутствующий «до того, как они появились на свет», как о том говорит «Мумонкан». [30]

Автор неизв.

Портрет

Иккю Содзюн.

1471. Масаки Бидзюцукан. Тадаока. Осака

Символика круга в дзэнском искусстве многогранна. К примеру, круглое зеркало, способное представить все явления феноменального мира в их истинном облике, находит отражение в создании портретных изображений дзэнских учителей. До нас дошло немало портретов прославленного дзэнского мастера Иккю, в том числе и тех, на которых облик монаха заключен в круг, – наилучший способ для художника передать «истинное состояние ума просветлённого мастера» 17. Со свитка, датируемого 1471 годом, на нас смотрит знакомое лицо, изрезанное глубокими морщинами, словно отраженное в круглом зеркале. В нижней части того же свитка – своего рода «двойного портрета» – хрупкая фигурка его возлюбленной – слепой музыкантши Син, умершей, несмотря на свою молодость, на семь лет раньше своего учителя. Первые строки поэтической надписи, сделанной рукой Иккю, гласят:

Внутри Великой Окружности (Дайэнсо) появляется облик.

Это живописное изображение передает истинную природу СютанаДзию.

Иккю, как известно, с огромным почтением относился к наставнику сунской поры Сютану Дзию (1185–1269), передавшему учение дзэн в Японию через Дайо Кокуси (1235–1308). Духовно отождествляя себя с великим сунцем, Иккю воспринимал самого себя как реинкарнацию китайского мастера, преемника его учения в седьмом поколении. Надпись на свитке, по сути, предлагает нам «ключ» к пониманию смысла портретного изображения. В последнем, по замыслу японского мастера, нужно видеть «отраженный в зеркале истинный облик самого Иккю, который и есть его духовный прародитель – Сютан Дзию».[31]

Излюбленным персонажем дзэнского искусства является величайший из дзэнских учителей, живший в Китае в IX столетии, Риндзай. Среди представителей китайского дзэн танского времени было немало выдающихся наставников, однако яркость характера, сила духовного воздействия, харизматичность натуры Риндзая сделали его явлением совершенно особым. Исключительная интеллектуальная сила этого человека, нередко называемого «китайским Сократом», «одним из самых великих умов китайского буддизма» 18 в наибольшей степени проявилась в его «Беседах». Переведя глубочайшие идеи сутр Мудрости на повседневный язык, он тем самым продемонстрировал «невиданные возможности обычной жизни» 19. Ученики, к которым обращается Риндзай, – «обычные люди», что, в его понимании, означает «истинного человека», то есть человека, способного в любых жизненных ситуациях, независимо от внешних или внутренних обстоятельств, оставаться простым, естественным, прямолинейным, не привязанным ни к чему.

Риндзай. XV в.

Синдзюан. Киото

«Успокойте же мысли беспрестанно ищущего сознания, и вы ничем не будете отличаться от Патриарха – Будды. А известно ли вам, кто такой Будда? Он – не кто иной, как вы сами, стоящие передо мной и внимающие моим словам. Поскольку у вас не хватает веры в себя, вы и мечетесь, пытаясь найти что-то снаружи… Следующие Пути! На мой взгляд, мы ничем не отличаемся от Шакьямуни» 20. Когда слов оказывалось недостаточно, Риндзай прибегал к «внетекстуальным приемам», своего рода «языку жестов» – языку затрещин и пинков, пугающих криков, ударов посохом, а порой и откровенной брани. Манера Риндзая давать наставления, его резкий, агрессивный стиль общения воспринимался как парадоксальный и шокирующий, однако именно этого и добивался Учитель-вызвать шок у своих последователей, разрушить их умственные стереотипы, положить конец сомнениям и колебаниям.

Мы безошибочно узнаем дзэнского наставника в рисунках китайских и японских художников-монахов по его нарочито гневному облику и нахмуренному лицу, по широко распахнутым горящим глазам, по характерному жесту его правой руки, всегда, согласно изобразительному канону, с силой сжатой в кулак. Мы словно слышим его резкий крик «Кац!», которым он оглушал своих учеников. Образ запоминающийся и яркий!

Совершенно иными мотивами проникнут сюжет, тоже ставший хрестоматийным в дзэнском искусстве, изображающий того, кто, преодолев все сложности пути, реализовал в себе высшее духовное начало, – Сидхартха Будду, спускающегося с гор после пережитого им озарения. Невыразимым внутренним покоем и отрешенностью проникнут облик Будды на картине Лян Кая. В глазах Сидхартхи уже нет ни тени земной суеты – это глаза человека, неподвластного земным страстям, заглянувшего в очи Вечности, постигшего высшую правду жизни, которую он отныне будет нести людям.

По мнению теоретика дзэнского искусства Хисамацу Синъити, нет более убедительного примера, способного продемонстрировать разительное