Когда мертвые заговорят - Вики Филдс

и штаны. Он вспомнил, что эту рубашку ему подарила Альма на день рождения, когда ему исполнилось двадцать шесть. Он носил ее очень редко, потому что интуиция подсказывала: эта вещь особенная. Дориан надел часы и посмотрел на циферблат.

16:59

Перед тем как накинуть на плечи пальто, он взглянул на себя в зеркало. Прическа в порядке, волосы уложены стильно, но не эпатажно. Изо рта пахнет мятной зубной пастой. Щеки алеют. Рост примерно сто девяносто сантиметров, вес – восемьдесят килограммов.

У Дориана есть несколько шрамов: один на бедре, куда его укусил здоровенный соседский пес по кличке Хромой, второй за ухом (бог весть откуда тот взялся) и третий – на спине под левой лопаткой. Этот шрам он получил, когда грохнулся с велосипеда. Альма тогда скатилась в овраг, и Дориан испугался и бросился следом, думая, что найдет ее на дне с переломанной шеей. Он упал и содрал кожу. Альма от испуга расплакалась, а он от испуга за нее не мог вымолвить ни слова. Боль наступила только потом, когда ему промыли рану и наложили повязку.

17:39

Дориан подъехал к Ледовому дворцу. Перед этим он едва не столкнулся с Ноем в дверях кухни, тот что-то бурчал себе под нос, кажется, пел песню (до ушей Дориана донеслись слова «Солнышко», «душа», «небеса», «навечно»). Рифмы не было, но Дориану показалось, что Ною она и не нужна.

Он замешкался на пороге и уже готов был шагнуть назад в дом, но потом вспомнил, что не умеет прощаться. Он не попрощался с отцом, когда тот нажал на спусковой крючок. Он не попрощался с мамой до того, как та уехала к сестре. Он не попрощался с Альмой, прежде чем умереть. Напоследок он не станет прощаться с Каей. Он знал, что увидит в ее глазах – готовность уйти следом. Но Дориан не хотел бы, чтобы она уходила. Если у Дориана были хорошие моменты с Альмой, много хороших моментов, у Каи Айрленд не было ничего. И уже не будет. Он не хотел, чтобы она грустила еще сильнее. Поэтому Дориан не стал прощаться.

В жизни Каи он станет еще одним человеком, который просто ушел.

Но это ничего.

Дориан собирался проститься только с одним человеком – с самым важным человеком в своей жизни, той, которая не бросила его даже тогда, когда думала, что он бросил ее. С женщиной, которая сохранила свои воспоминания в бумажном конверте.

Он чувствовал, что она здесь, в Ледовом дворце. Из-за Аспена в ней проснулись старые привычки. А может, и не только из-за Аспена. Сейчас она наверняка просто сидит на скамейке, глядя в никуда. Вспоминает прошлое, анализирует настоящее, думает о будущем. В нем уже не будет Дориана. Это к лучшему.

Он вновь был прав: Альма сидела в первом ряду и смотрела на лед, будто видела там себя десять лет назад. Она была взбалмошной, веселой, рисковой. Храбрая рыжая девочка, которая пыталась сжечь психушку, чтобы вытащить брата. Она плакала, когда застрелился отец Дориана, будто это ей больно. Она плакала, когда он исчез со свадьбы, будто это она умерла.

Он выдернул из ее уха наушник, и она резко подняла голову и припечатала его взглядом. Вернула наушник на место, и Дориан поднял руку, чтобы выдернуть его вновь, когда Альма, словно дикая рыжая кошка, вскочила на ноги.

– Чего тебе?!

– Я наконец-то пришел, – произнес он, и Альма осведомилась с присущей ей агрессивностью:

– Что?!

«А ведь мне говорили, что жених не должен видеть невесту в свадебном платье до свадьбы. Вот ее и не было, Дориан. Ты просто не пришел».

Дориан покачал головой и присел на скамейку. Он дал ей шанс уйти, сев подальше от двери, и со страхом ждал ее решения: если она пожелает, он больше никогда ее не увидит. Только напоследок изящную фигуру, вязаное платье, красное пальто. Рыжие волосы, собранные на макушке в пучок. С Дорианом навсегда останется лишь запах ее духов.

Но она не ушла, а опустилась на свое прежнее место и вставила наушники в уши. Десять лет прошло, и Альма больше не та взбалмошная девчонка. Только все тот же опасный цвет волос и красный румянец на бледных щеках. Упрямо сжатые губы. Изящная шея. Тонкие пальцы, вцепившиеся в колени.

– Я люблю тебя, – сказал Дориан без вступлений. Альма ничего не произнесла в ответ и никак внешне не отреагировала. Он даже не был уверен, слышит ли она его. – Я люблю тебя больше жизни.

Слова улетели в пустоту.

Альма сидела не шелохнувшись, но Дориан заметил, что ногти плотнее вцепились в колени, а глаза стали ярче и в них появился предательский блеск. Только пусть не плачет, попросил он про себя. Ее смех – лучший звук в мире. Но ее плач – худший. Больно бьет по нервам, разрушает кору головного мозга, просто убивает.

Дориан отвернулся, чтобы сохранить остатки разума. Он не хотел видеть румянец Альмы, не хотел видеть, как по ее щекам катятся слезы, как она беззвучно сжимает губы и задерживает дыхание. Он бы отодвинулся, чтобы не чувствовать, как ее тело бьет мелкой дрожью, но было поздно – он уже все чувствовал.

– Чтобы ты поняла меня, – сказал он, глядя на лед, – я начну с самого начала. – Альма содрогнулась, и Дориан продолжил: – Когда Дэйзи Келли исчезла, ее искали недолго. Отец организовал поиски, но через пару дней все закончилось, потому что факты говорили об одном: она сбежала подальше от Криттонского Потрошителя. Он всегда был за ее спиной. Больной ублюдок вырезал ради нее сердца. Когда она вернулась беременная и стала утверждать, что целый год ее держал в плену Криттонский Потрошитель, ей никто не поверил. Наркоманка, алкоголичка, беременная. Пропащая девчонка – так все решили. Отец лишь на секунду замешкался. Его ошибка стоила ему жизни. Жизни моей матери. – Дориан не стал приписывать и себя к жертвам. Альма тихо вздохнула, будто думала, что он не услышит в ее голосе горячие слезы. – Дэйзи сбежала из больницы и бесследно исчезла. А затем мистер и миссис Келли ее похоронили. Тогда-то все и началось. Родители думали, что я не знаю, но я знал. Шепотки. Взгляды в школе. У меня были друзья, у матери были друзья, у отца были друзья… Но достаточно было одного-двух взглядов для сомнений. А что, если я ошибся?.. Что, если Дэйзи Келли была его последней жертвой?.. Что, если эта девочка?.. Что, если все же… Никто так и не выяснил правды.

* * *

10 сентября 2016

Перед смертью каждый думает о своем.

В этот момент грудь наполняется тревогой, в каждой секунде слышится дыхание приближающейся смерти, зловещий смех… Повсюду мерещатся знаки, символы приближающейся беды.

Или не мерещится ничего.

Перед смертью можно думать о всяком. О родных и друзьях.