Какое надувательство! - Джонатан Коу

— К чему вы мне это рассказываете?

— Погодите, я еще не договорил. Видите ли, мне в то время было лет восемь-девять, и Томас… понимаете, Томас был… ну, тем еще парнем. Старым повесой, в общем. И он приносил мне фотографии.

— Фотографии?

— Обычное дело по большей части. Кадры из фильмов с обнаженкой, которые он финансировал, — такие вот снимки. Но была там фотография — обычный портрет, голова и плечи — одной актрисы. Ее звали Ширли Итон. И меня этот снимок просто заворожил. Я даже на ночь клал его под подушку, можете в это поверить? Я, конечно, тогда был очень маленький. Но самое смешное…

— …что я на нее похожа?

— Вообще-то да. — Родди нахмурился. — А что, вам уже кто-то об этом говорил?

— Нет, но я предвидела. И теперь, полагаю, мне выпала честь воссоздать ваши детские фантазии. — Родди не ответил, и Фиби продолжала смотреть вперед, наслаждаясь молчанием, пока не заметила в ночном небе красный огонек. — Смотрите, что-то летит.

— Дорогая сестричка, я полагаю. — Он поставил бокал на перила. — Пойдемте на мол и встретим ее как положено.

По пути к озеру им пришлось пересечь еще три лужайки, заросшие спутанной травой и между собой соединенные дорожками, идти по которым приходилось очень осторожно: некоторые плиты подавались под ногой, а в трещины можно было провалиться по самую лодыжку. Наконец полусгнившие деревянные ступени вывели их к воде. Подошли они как раз вовремя: самолетик проскользнул по лунной поверхности озера, подрулил к ним, вздымая пенистые волны и замер изящно, хоть и шумно у самого конца мола. Через секунду открылся люк, и наружу вытряхнулись пепельные волосы самой высокооплачиваемой обозревательницы Британии.

— Родди? — произнесла она, вглядываясь в полутьму. — Лапочка, ты не мог бы вытащить этот чемодан?

Она передала ему багаж, а следом сама протиснулась в дверцу. За ней показалась крутоплечая, забронзовелая и мускулистая фигура парня с квадратным подбородком. Выпрыгнув наружу, он захлопнул дверцу одним изящно атлетическим движением.

— Вы знакомы с Конрадом? Мой пилот.

— Приятно. — Родди опрометчиво принял протянутую руку — пожатием чуть не сплющило ему пальцы.

— А мы, кажется, не?.. — напомнила Хилари, заметив державшуюся в тени Фиби.

— Фиби Бартон, — ответил Родди, когда она робко шагнула вперед. — Фиби — моя гостья. Очень одаренная молодая художница.

— Разумеется. — Хилари хладнокровно окинула ее взглядом. — Обычно они все такие. Вы впервые в этом доме ужасов, дорогуша?

Фиби чувствовала, что от нее ожидают какого-то умного ответа, но произнести удалось только:

— Да.

— В таком случае добро пожаловать, — ответила Хилари и первой направилась по ступенькам, — в Баскервилль-Холл. Пойдемте, публика, я жутко проголодалась. Полет прошел отвратительно.

3

За столом легко могли разместиться человек двадцать. Четверка же сгрудилась на одном конце, и под сводами этого непропорционально огромного, похожего на пещеру зала голоса звучали хило и зыбко. Фиби и Конраду вообще было нечего сказать, а брат с сестрой на первые двадцать минут погрузились в интенсивную и (несмотря на все презрительные замечания, которые Родди отпускал по поводу Хилари до ее прилета) нежную беседу, состоявшую исключительно из непристойных сплетен об их общих знакомых. Фиби случалось читать рецензии в национальных газетах и смотреть телевизионные программы об искусстве, поэтому имена по большей части были ей знакомы: то был узкий самозваный круг тесно связанных друг с другом людей, который, хорошо это или плохо, казался самым центром того, что в Лондоне считается культурной жизнью. Не могла понять она другого — странной настойчивой ноты почитания, подспудно мелькавшей даже в самых похабных или незначительных анекдотах: у нее было такое чувство, будто Родди и Хилари действительно придают огромное значение всему, что говорят и делают эти люди, будто в душе они и впрямь считают их чем-то вроде гигантов национальной сцены, хотя Фиби легко могла перечислить всех своих друзей, коллег, соседей и пациентов и не найти среди них ни одного, кому имена эти были бы хоть отдаленно знакомы. Тем не менее поток конфиденциальной информации и шуток, понятных им одним, не иссякал, пока Родди не перевел разговор в еще более личную плоскость, осведомившись о здоровье своего зятя.

— О, Питер задарма умотал на Барбадос. Вернется только во вторник.

— А тебе не хотелось с ним поехать?

— Меня не приглашали, дорогой мой. Он отправился с этой сучкой — редактором отдела очерков.

Родди улыбнулся:

— Ты же сама всегда говорила, что хочешь гражданского брака?

— Интересный оборот, а? „Гражданский брак“. Звучит как „сточная труба“ или „канализация“. В нашем случае, кстати, довольно уместно. — Хилари рассеянно стерла следы помады с ободка бокала. — А в целом он парнишка ничего. Подарил мне Матисса на день рождения.

Фиби не сдержала своего изумления:

— Вы владеете Матиссом?

Хилари резко подняла голову.

— Боже милостивый, она умеет разговаривать. — Затем повернулась к брату. — Беда в том, что он кошмарно не сочетается с зеленью музыкального салона. Всю эту чертову комнату теперь придется перекрашивать.

— Кстати, о подарках, — сказал Родди. — Ты же помнишь, что две недели назад у отца был день рождения?

— Ох черт. Совсем забыла. А ты?

— Совершенно вылетело из головы.

— А почему вообще его нет за столом?

— Он, кажется, попал сегодня в аварию. Инвалидное кресло вырвалось из-под контроля.

— Снова Гимор?

— Естественно.

— Ну что ж, — хмыкнула она. — Наверное, придется тихонько сунуть ему несколько фунтов, чтобы в следующий раз закончил дело как положено. Видимо, завтра мне в какой-то момент придется подняться и проведать страдальца. — Хилари отодвинула тарелку с недоеденной порцией и тут заметила, что Конрад со своей еще сражается. — Вовсе не обязательно это доедать, милый. Ты нас не обидишь.

— Очень вкусно, — ответил Конрад.

— Нет, это совсем не вкусно, — произнесла Хилари тоном, каким взрослые разговаривают с умственно отсталыми детьми. — Это дерьмо.

— A-а, — произнес тот и отложил вилку. — Я не очень смыслю в еде, — признался он всей компании.

— Конрад — американец, — сказала Хилари, точно это все объясняло.

— А у вас много картин знаменитых художников? — спросила Фиби.

— Какие-то одномерные у нее мозги, не так ли? — Это свое замечание Хилари никому в особенности не адресовала, а потом поднесла палец к подбородку, делая вид, что старается припомнить. — Так, давайте посмотрим… Тот Клее, один или два Пикассо, какие-то рисунки Тёрнера… Плюс несколько отвратительных клякс разных протеже моего брата…

— Зачем же вы их покупали, — перебила Фиби, — если считаете отвратительными?

— Ну, я же ни черта не понимаю в таких вещах. Родди говорит мне, что они хорошие, и я покупаю. Мы все на его милости. — На секунду она задумалась над сказанным, затем подалась вперед. — За исключением вас, разумеется. Вы же профессионал, в конце концов. У вас должно быть собственное мнение о художниках, которых он представляет.

— Я знаю только то, что видела на той неделе в галерее.

— И?

— И… — Фиби бросила на Родди взгляд и решила рискнуть. — Мне показалось, что это ужас. Настолько элементарно, что за такое даже не взяли бы в приличную школу искусств. Чахлые пастельки и эти жуткие недоразвито-наивные пейзажики — да только они даже… недостаточно непорочны, чтобы называться наивными. Такое ощущение, что их малевала какая-то избалованная дочка большой шишки, чтобы чем-то заполнить время между приемами гостей в саду. Хотя фотография самой художницы очень симпатичная. Я уверена, что на закрытом показе она имела ошеломительный успех.

— Гермиона, кстати сказать, очень талантлива, — негодующе возразил Родди. — Да, это правда мы были знакомы с ее братом в Тринити, но не все, кого я представляю, — из этих кругов, и не всем нужны чьи-то личные рекомендации. Я, знаете ли, тоже езжу по школам искусств и смотрю новые работы. Только что взял, например, этого паренька, а он живет в Брикстоне. Абсолютно рабочего происхождения. И пишет довольно опасно, я бы сказал, революционно. Берет такие огромные холсты, наклоняет их как бы под таким углом и переворачивает на них сверху эти свои банки с краской, чтобы все как бы стекало…

Фиби нетерпеливо фыркнула:

— Такие трюки были интересны минут пять в шестидесятые годы. Вас, народ, так легко водить за нос.

— Какая прямолинейная штучка, не правда ли? — произнесла Хилари.

— Видите, значит, это играет какую-то роль. Потому что именно так раздуваются репутации, так пропагандируются посредственности, и даже если сквозь сети случайно проскользнет хороший художник, вы задерете цены так, что галереям поменьше будет не по карману покупать его работы и они окажутся в частных коллекциях. Поэтому, в сущности, вы воруете у страны ее культуру. Вот так вот. — Фиби отхлебнула вина, несколько смешавшись.