На распутье - Александр Фомичев

за руки и ноги, со смехом закинули на повозку, из которой только что вытаскивали королевских служек, и собрались уж залезть следом, на ходу поспешно стаскивая с себя шаровары с исподниками. Но развлечься ещё хоть раз в этой жизни паре насильников было уже не суждено; к их веселью решил присоединиться пришедший в себя Ратибор. Его булат чётко вошёл в затылочную область Кызымара, легко пронзил череп мерзавца насквозь и вышел у того между губ, вышибив при этом остриём палаша передние зубы подлеца с внутренней стороны ротовой полости. После чего Ярик пригвоздил башку сквернавца к стенке повозки. Неуклюже повиснув на лезвии меча, глубоко вонзившегося в дерево, со спущенными до колен портками, окровавленный громила представлял собой весьма нелепое зрелище.

— Что за!.. — удивлённый Юцен, которого добро окатило кровушкой товарища, непонимающе обернулся на звук удара, при этом автоматически потянувшись к кинжалу, болтающемуся на поясе с также практически уже снятыми штанами. Ратибор не стал марать о него меч, оставив сушиться на его лезвии, аки насаженного на иголку мотылька, Кызымара. Отпустив эфес клинка, молодой богатырь сцапал одной рукой за кочан попытавшегося было бежать голозадого разбойника, быстро подтащил к повозке и славненько саданул того репой об угол колымаги. Раздался характерный треск; висок Юцена от могучего удара «рыжего медведя» мигом оказался проломлен. Но дюжему ратнику этого показалось мало; взяв голову негодяя за сальные лохмы, разгневанный русич ещё несколько раз насадил её на тот же самый угол. Бил Ратибор до тех пор, покуда череп насильника не раскололся, как гнилой орех, знатно измазав самого руса алой кровушкой.

— Ты чего творишь⁈ Совсем обезумел⁈ — раздался позади него злобный крик Хасвана. — Это же были мои люди!

— Для тебя они, может, и люди. Для меня же мгновенно стали нелюдью! — рыжебородый витязь мрачно обернулся, попутно сдёргивая с повозки какую-то тряпку и не спеша вытирая от крови пятерни и лицо. Затем он так же лениво положил левую длань на рукоять своего палаша, вытащил булат из дерева телеги (а заодно из черепа Кызымара, наконец-то получившего возможность грузно завалиться на землю), неторопливо обтёр лезвие братишки той же тряпицей и с хмурым прищуром окинул взором, тлеющим голубым пламенем, стекающуюся к нему оставшуюся десятку бандитов. — Я разве не предупреждал? Насильников буду давить пуще гадов ползучих!

— Чего-то я не припомню! — начали недовольно гундосить разбойники.

— Ежели только когда я был под мухой, но ента не считается!..

— Не предупреждал… Вроде!..

— Не было такого!.. Точно вам глаголю!..

— М-де? Похоже, я запамятовал оповестить… Ну оплошал! Что поделать, бывает! — неопределённо пожав плечами, без всякого сожаления иронично хмыкнул Ратибор, демонстративно убирая меч в ножны. — Всего ведь и не упомнишь.

Возмущённые голоса лиходеев тут же снова раздались в ответ. Впрочем, их негодующий ропот был негромким; схватившиеся за своё оружие головотяпы отнюдь не горели желанием прилечь на веки вечные рядом с Юценом и Кызымаром. Бойцы из ватаги Хасвана прекрасно осознавали, что не смогут таким жалким количеством воителей одолеть чемпиона Кузгара; червонца душегубов совершенно точно не хватит для того, чтобы завалить несокрушимого русича.

— Значит, так! — Ратибор, как нож сквозь масло, прошёл через неровный строй поспешно расступившихся перед ним лиходеев и уверенно подгрёб к вожаку шайки. — Ключ сюда от ларчика! Живо! — не терпящим возражений тоном рявкнул могучий великан, гранитной скалой нависнув над сильно оробевшим Хасваном. — Ну⁈ Я дважды повторять не буду!

Черноволосый аскер мельком заглянул в тёмно-синие очи рыжекудрого берсерка и благоразумно решил, что не место и не время сейчас с ним препираться, посему заветный ключик споро перекочевал в требовательно подставленную ладонь Ратибора. После чего дюжий ратник прошествовал к королевской карете, попутно сорвав с одной из обозных повозок холщовый мешок с каким-то барахлом. На ходу вытряхнув из него чьи-то потрёпанные башмаки, молодой богатырь вразвалочку подковылял к Гулриму, выхватил у него из-под мышки сундук, поставил его на подножку императорской кибитки и тут же открыл. Мельком оценив на глаз содержимое ценной кубышки, могучий русич ничтоже сумняшеся отсыпал в приготовленный куль практически половину имевшегося в ларце злата, затем завязал горловину знатно разбухшей торбы двойным узлом и сноровисто закинул с помощью крепкой перевязи себе за спину. Начавшееся было очередное возмущённое лопотание разбойников, явно ошалевших от происходящего, впрочем, снова быстро стихло, когда Ратибор развернулся, обежал их суровым взглядом, а после, холодно вперившись в побагровевшую от злости ряху Хасвана, спокойно произнёс:

— Здесь моя доля, которую ты мне должен, упырь, ещё с первого нашего дела, плюс за сегодняшние телодвижения чутка себе отчерпнул. Всё по справедливости, я считаю, ибо ваша свора влезла в бой только тогда, когда исход был ясен даже сусликам, спозаранку обнюхавшимся пьянящего запашка хмельных ромашек. Ну а этого, — Ратибор кивнул на Мусфализа, всё так же сидевшего, скорчившись, у ствола поваленного дерева, но уже вскинувшего головёнку и с любопытством прислушивающегося к разговору, — отпустить.

— Ты чего, ополоумел⁈ — у Хасвана аж челюсть отпала от потрясения. — Ради него же всё и затевалось!..

— Когда ты уговаривал меня на участие в этой засаде, то забыл упомянуть, что сынку Эдиза — няньки ещё молоко с губ обтирают! — Ратибор твёрдо смотрел на атамана разбойников. — А я с детьми не воюю, в плен их не беру и на цацки драгоценные не меняю! Потому он сейчас отвалит отсель по-скорому, — рыжекудрый витязь повернул голову к засиявшему слабой надеждой принцу.

— Чего вылупился? Бери-ка ближайшего свободного рысака, павлинчик надутый, да вали с глаз моих, покамест я не передумал! Только в обратку дуй, в сторону Дулмаса, откуда приехал. А то ещё не хватало, чтоб в Лагурин прискакал. Весь в крови и соплях да со страшными россказнями на устах. А мне ента надоть? Я в дакийском порубежном городке планировал ещё спокойно потрапезничать разок-другой.

Дважды Мусфализу повторять не пришлось. Торопливо вскочив на первого же бесхозного коня одного из убитых нурязимских гвардейцев, тринадцатый сын Эдиза лихо пришпорил его и помчался по Вихляющему тракту назад, в сторону Ослямбской империи. Но проскакал он от силы с десяток метров, после чего громко охнул, захрипел, откинулся в седле, а затем вообще безжизненной тушкой грохнулся на землю. Смерть юного кутилу настигла мгновенно. Причина сколь неожиданной, столь и скоропостижной кончины молодого отпрыска императора Солнечной державы оказалась до банального обыденной; между его лопаток торчал добрый тесак, с чавкающим глухим звуком