На распутье - Александр Фомичев

племянника Дуйгурил, выглядывая в другое окошко повозки и в шоке наблюдая, как короткий арбалетный болт прилетел аккурат в глаз скакавшему справа от брички нурязимскому воину. — На нас напали!

— Такое возможно⁈ — Мусфализ поспешно вытер кровь с растерянной физиономии подолом своего богато украшенного крупным алгурийским жемчугом платья, и тут же зловеще ощерился. — Да как посмели⁈ Эти олухи хоть ведают, кто я такой⁈ Ух, как они пожалеют!.. Бараны! Всех велю на кол насадить! Медленно!.. Как свиньи, будут у меня на вертеле крутиться! Только ещё живьём!

Между тем на Вихляющем тракте воцарились шум и гам яростной битвы; за первым залпом стрел последовал второй и третий. Нападавшие, словно в тире, из засады расстреливали процессию аскеров, быстро выкашивая в первую очередь королевских стражников, оставшихся без своего командира и оттого ещё больше растерявшихся; в рядах защитников ослямбской делегации царил явный сумбур. На что, конечно, и был расчёт у шайки Хасвана: определить в рядах гвардейцев главного, убрать его первым же залпом, а затем воспользоваться сложившейся суматохой и выкосить стрелами как можно больше неприятеля, а в идеале, так вообще не доводить дело до рукопашной. Но это были уж совсем радужные мечты. Более реальным и приемлемым признавалось просто существенно уменьшить количество стражей до ближнего боя, которого вряд ли удастся миновать. На прямое столкновение с мастеровитыми осами разбойники были согласны только при одном условии; если численность нурязимских бойцов значительно подсократится. Героев среди лиходеев не нашлось. Пожалуй, кроме одного.

— Идите сюда, собаки! — грозный рык, раздавшийся после третьего залпа стрел, а также возникший позади дюжий хозяин басовитого голоса, зашедший в тыл уже заметно поредевшей дружине нурязимцев, поначалу вызвали у растерянных шалмахов даже некий вздох облегчения; несколько аскеров с боевыми воплями тут же бросились на объявившегося рыжеволосого гиганта, с мечом наперевес радостно кинувшегося на них в ответочку. Впрочем, очень скоро ослямы осознали, что совершили непростительную ошибку: им бы следовало мчаться не к могучему исполину, а сугубо прочь от него. При условии, конечно, если хотелось ещё чуточку пожить. Ибо Ратибор рьяно принялся выкашивать остатки ослямбской кавалерии, одного за другим отсылая нерасторопных противников прямиком в лапы к Ахриману.

Широкий взмах мечом, и вот уже первый всадник налетел на вострое булатное лезвие Ярика, которое, как нож сквозь масло, по касательной прошло по голове лошади, снеся верхушку черепа боевому коню, а затем с невероятной силой врезалось в вифирийский панцирь седока, на удивление легко пробивая хвалёный доспех и вынося аскера из седла. Обильно брызнула алая кровь. Оба: и шалмах, и его рысак — погибли практически моментально. Следом быстро отправился в мрачное подземелье Тёмного бога высокий сухощавый гвардеец, на своих двоих ходулях самоуверенно кинувшийся на варвара слева. Смерть, не откладывая в долгий ящик (как это обычно и бывает у противников «рыжего медведя» на поле битвы), настигла оса шустро; блок ятаганом оказался бесполезен. Ратибор одним могучим ударом разрубил неприятеля от предплечья практически до пупка, после чего молниеносно выдернул меч из оседающего на землю туловища, тут же сноровисто отбил палашом летевшее прямо в лицо копьё и затем парировал выпад мечом третьего осляма, попытавшегося было зайти к русичу с правого бока. Ответная мастерская контратака, и оппонент словил остриё клинка точнёхонько в переносицу; споро рассекая хрящи да лицевую кость, кончик палаша показался из затылочной области мгновенно преставившегося почитателя Ахримана.

— Стоять! Обождите малость! — между тем притормозил своих лиходеев Хасван, с хитрым прищуром наблюдавший, как Ратибор без оглядки ринулся на королевских стражей. — Кажись, наша помощь варвару не особо-то и треба! Так пущай развлечётся!.. «Ну а мы со стороны позыркаем, — уже хмуро добавил атаман про себя, — авось свезёт, и его завалит кто-нибудь аль просто сильно покалечит. Тогда повторно притащим этого дикаря к Васланику. И с долгами рассчитаемся, и денег ещё поднимем…»

— Вы чего, ошалели⁈ В атаку, трусы!.. — недалече возмущённо взвизгнула Анника и, выхватив свой клинок, бросилась в спину развернувшимся на Ратибора осам.

Тем часом количество и так заметно поредевших нурязимских гвардейцев продолжило стремительно сокращаться; рыжебородый богатырь отлично знал своё дело, устроив добрую кровавую мясорубку на Вихляющем тракте. Один за другим оставшиеся ослямбские воители с предсмертными хрипами падали на дорогу, зачастую разрубленные практически пополам; безудержная ярость Ратибора выплеснулась наружу громадной кипучей волной, дав выход давно копившемуся в нём неистовому гневу. Дюжий ратник хотел побыстрее добраться до сынка Эдиза; тот вызывал в мозгу у рыжекудрого витязя, затуманенном устроенной им же кровавой жатвой, не совсем здоровые ассоциации со своим правящим гнусным папашей, которого Ратибор считал одним из главных виновников свалившихся на него бед.

И лишь когда исход недолгой сечи стал ясен даже семейству любопытных белохвостых белок, притаившихся на верхотуре росшей на обочине вековой лиственницы и периодически с боязливым интересом выглядывающих наружу из старого дупла, лишь тогда Хасван отдал приказ своим головорезам, наконец, вмешаться в бойню и добить жалкие остатки королевских телохранителей. А также прочих уцелевших аль раненых, ещё не испустивших дух соплеменников, находившихся в столичном кортеже. В живых, кроме принца, из членов высокосветской делегации оставлять не планировалось никого. Посему, после того как нурязимские дружинники полегли все до одного, настала очередь сопровождавшей Мусфализа челяди; повозки с ошарашенными, насмерть перепуганными слугами лихие душегубы окружили уже вальяжно, с издевательским гоготом принявшись выволакивать из двух телег с десяток-другой слабо упирающихся холуёв. Глотки несчастным служкам резали тут же: решительно, без всякой жалости, не спеша и со знанием дела. С испуганными, оробелыми и безоружными холопами ведь справиться куда проще, чем с прекрасно экипированными элитными воителями.

Ратибор между тем быстро огляделся. Убедившись, что в живых, на ногах, у противника не осталось никого, кто бы мог оказать хоть какое-то сопротивление, «рыжий медведь» упёрся пылающим небесным огнём взором в королевскую карету; в ней как раз распахнулась левая дверца. Из императорской кибитки выскочил растерянный Мусфализ. Смятенно осмотревшись, он набрал в грудь побольше воздуха и срывающимся голосом визгливо заверещал на всю округу:

— Да как вы посмели, тупоумные ишаки, напасть на нас⁈ Вы хоть знаете, кто я такой⁈ — принц нервозно ткнул дрожащим от накатившего страха указательным перстом на знамя с золотистым грифоном, безвольно повисшее над колесницей отпрыска властелина Ослямбии. — Я высокородный Мусфализ, любимейший из сынов всемогущественного императора Эдиза, повелителя бескрайнего небосвода и самых дальних земель, простирающихся даже по ту сторону горизонта! Если хоть лишняя капля пота хлобыстнётся сейчас с меня, соответственно, без моего на то высочайшего