Скоро Москва - Анна Шипилова

– В меня. – Отец отмахивается. – Нечего ей с вами делать.

Магазин горит всю ночь. Сначала деревенские выстраиваются в цепочку, передают друг другу ведра, затем подтаскивают шланги, но напора не хватает. Охранники свалки выходят посмотреть и, посмеиваясь, курят. Пожарная машина из Солнечного заливает все белой пеной, уничтожая уцелевшие продукты. Директора магазина ищут до утра, потом вскрывают ворота и дверь его дома и находят тело. Уставшие, перемазанные сажей деревенские спрашивают у полицейских в оцеплении, что́ произошло, и те отвечают: «Да с лестницы упал».

Жена и дочери директора, которые много лет не общались ни с кем в деревне, быстро организуют похороны на старом церковном кладбище, а дом спешно продают – говорят, что за бесценок, – начальнику охраны завода.

Иногда Варе снится, что она лежит на земле и не может двинуться, ей холодно, она начинает плакать и кричать – так громко, что на звук приходит папа и будит ее. Иногда – что она живет на свалке, спит на обугленном матрасе в шалаше из полиэтилена, утеплителя и пары листов шифера, разводит огонь в ведре и греется, обмотавшись платком и надев перчатки, ищет детали компьютеров и телевизоров, обжигает провода над костром, разбирает аккумуляторы, продает перекупщикам. Иногда – что ждет на остановке, куда прибывают автобусы с демобилизованными, но Артура все нет. Она сверяется с расписанием, но его автобус никак не приходит, а потом дорога пустеет совсем. Варя стоит на середине дороги и вглядывается в марево и дым от свалки на горизонте, но вместо автобусов появляются танки.

По телевизору повторяют сериал «Ночные ласточки» – про летчиц на войне. Варя его уже видела и знает, что произойдет в следующей серии, но все равно смотрит. Потом переключает на канал с музыкой: крутят яркие индийские клипы. Варя повторяет движения и вдруг замечает кого-то за окном. Она открывает дверь Маше – та заглядывает и спрашивает:

– Папы нет?

– Он за пособием уехал в Солнечный, только вечером будет, – отвечает Варя.

– А я попрощаться зашла, уезжаю. Меня Тимоха позвал замуж, я матери ничего не сказала, она мне голову оторвет, если узнает. Можно я у тебя до вечера рюкзак оставлю?

– Оставляй. – Варя кивает, обнимает Машу, и несколько минут они стоят молча.

Отец возвращается после девяти – электричку задержали – и замечает, что Варя, непривычно тихая, сидит у печки. Ночью к ним стучится Тимошин-старший, здоровается с отцом, смотрит на Варю за его плечом и валится на табуретку. Говорить ему тяжело, он выдавливает: «Пропуска у них не было… по колесам стреляли… они в кювет и в дерево» – и начинает плакать.

Когда запускают первый цех, на станцию начинают прибывать белые вагоны-рефрижераторы. Пока госмусоровцы разгружают их, пассажирские электрички по два-три часа стоят без движения. Тела в мешках закидывают в мусоровозы и отправляют на завод. Поговаривают, что скоро построят отдельную железнодорожную ветку, ведущую прямо к цехам.

После отъезда Вари отец почти не выходит из дома – целыми днями смотрит телевизор, полулежа на засаленной кровати, иногда стучит костылями в пол, когда мыши скребутся особенно громко. Сериалы про монахов из «Боевого братства» сменяют новости, потом Российско-Азиатский чемпионат по футболу, сборная Северной Кореи выигрывает 2 : 0, и начинаются вечерние «Разговоры о Боге». Иногда Варя звонит, рассказывает о занятиях, о том, как тяжело учить анатомию, какие в столице высокие цены, о том, что в общежитии горячая вода целых три часа в день, правда, душевая всего одна на этаж. Потом говорит, что соскучилась.

– Не приезжай, – говорит отец, – лучше сиди учись, нечего тут делать.

Он снова включает телевизор. «Деревне Ёлочки присвоен статус городского специального поселения. Бывшая деревня, соседствующая с полигоном ТБО, станет образцовым поселением нового типа. Здесь построят больницу и проведут центральное отопление и газ, все это благодаря мусороперерабатывающему заводу, который стал градообразующим предприятием. О новом высокотехнологичном способе переработки мусора в электроэнергию, чистый воздух и асфальт для дорог мы расскажем в нашем репортаже».

Прошу молитв

– Прошу молитв, – отправляет сообщение в чат прихода Арина, – за раба Божьего Сергея, и чтобы уничтожить эту гидру американскую, хаймарсы, леопарды и байрактары, принести мир на землю Русскую. Помоги, Господи.

– Господи, помоги, – вторят участницы чата, – аминь, аминь, аминь.

Сегодня ровно год с их свадьбы. Как только пандемия поутихла, они собрали всех Сережиных родственников и ее коллег в грузинском ресторане, лучшем в их районе. Его родители заказали ведущего, бывшего кавээнщика, музыкантов и огромный многоярусный торт. Свекровь даже в ресторан принесла свой фирменный салат – фасоль с чесноком и «Тремя корочками». Разрывая пакетики, она сыпала сухарики в глубокую тарелку и всем подсовывала салат, пока на столе заветривалась дорогущая красная рыба.

Арина капает себе успокоительное. «Совсем стала бабкой», – думает она и кутается в халат поплотнее, чешет голову под пучком грязных волос. Она неделю ходит в одной и той же пижаме, мыться ей не хочется. Жужжит телефон – родственники шлют в чат открытки. Она еще не оправилась от «С Днем Советской армии», а тут 8 Марта – поздравления, тюльпаны, стихи.

За окном курьеры в разноцветной форме – «Почему они все здесь?» – прокладывают велосипедные колеи по снегу. Арина, заказывая продукты, побаивается – приоткрывает дверь, забирает пакеты, прижимает их к себе, сразу захлопывает. Если бы был Сережа, такого бы не было – он бы ей не давал открывать никому, выходил бы сам. Или спросил бы: «Сейчас сгоняю, чё там купить? Молока, хлеба, прокладок?» – а принес бы сникерсов и чипсов с пивом, забыв о прокладках: один в магазине он вел себя как подросток. «Лучше так, чем "пиво без водки – деньги на ветер"», – Арина вспоминает отца, изредка навещавшего их с бабушкой.

Сережина мама, любившая романсы, настояла на том, чтобы на свадьбу пригласили цыган: женщины в летящих цветастых юбках затянули песни на непонятном Арине языке, а маленькие чернявые мужчины в красных рубашках и почти детских кожаных сапогах играли на гитарах и отбивали ритм. «Ой, приворожу, ой, приворожу, никуда не денешься». Самая красивая цыганка призывно улыбалась Сереже, он смущался и боязливо отводил взгляд, а его друзья смеялись и хлопали. Арине было не по себе: она всегда избегала цыган, не позволяла себя касаться, чтобы не ограбили, не смотрела в глаза, чтобы не сглазили, не оставили без счастливой судьбы. Когда конкурсы закончились, диджей начал включать то Меладзе, то Апину, и вышли танцевать уже все, кроме стариков. Под «Я ждала тебя, так ждала» Арина сняла каблуки и вытащила из-за стола Сережу – танцевать он не умел и не любил и просто переминался с ноги