Подмастерье - Оксана Аболина

Рядом с собой Ерёмин увидел две большие ровные палки — словно кто-то специально для него подложил их. «Спасибо тебе, Зингл», — улыбаясь одними губами, подумал он. Опираясь на палки, он с трудом поднялся на ноги и заковылял к скиту. Он прошёл несколько шагов, и вдруг ворота распахнулись, и навстречу ему уже неслась Подосинкина, а за ней бежали Ваня, и Ксюха, и Маралин.

— Вы меня убьёте, — ворчал Ерёмин, когда они бросились его обнимать, но счастливые слёзы катились по его щекам.

Победу отпраздновали за столом трапезной. Было выпито много браги. Было сказано много добрых слов о погибших товарищах. Ерёмина без конца расспрашивали о его походе к Савве, но что-то мешало ему рассказать друзьям и о встрече с преподобным, и о беседе с вождем орды. То, что случилось с Сергеем, было слишком великим, чтобы об этом можно было просто так разговаривать, за столом, разменивая пустыми словами.

Впереди их ждала работа. Нужно было восстанавливать хозяйство, лечить раненых, помочь разорённым соседям. Но сперва предстояло похоронить убитых. Иззвены, в отличие от городских, закапывали тела своих в земле. Каждый на своем участке. И сначала фермеры так и думали — отвезти тела по своим хозяйствам, но затем договорились устроить небольшое кладбище на том месте, где стоял лагерь Зингла, оттуда прилетели пули и стрелы, унёсшие жизни защитников скита.

Восемь человек, завернутые в белое полотно, лежали в глубоких ямах. И ещё три ямы оставались пустыми — от тел Майка, Виктора и старого охотника, которого никто не знал по имени, от них ничего не осталось. Пафнутий прочитал поминальные молитвы. Затем каждый рассказал о своих товарищах то хорошее, что помнил о них. А в конце, когда ямы уже начали засыпать землей, Игорь Маралин прочитал свое новое стихотворение:

Мы не выбрали время, в котором живём,пашем землю и строим под небом свой дом,умираем, скорбя, воскресаем, любя —это время нас выбрало всех для себя.

И нам кажется, что будет вечным рассвет,будет тихой река, места подвигам нет,что дорога нам будет для лёгкой ходьбы,и не встанет судьба, словно конь, на дыбы.

Но подходят для подвигов все временатем, кто ценит свободу сильнее, чем страх.Спите павшие, кровью своей именазаписали навечно вы в наших сердцах.

Пусть нам кажется, что одинаковы всемеж землёю и небом идём по росе,ночь бывает труслива, бывает храбра,и заставит свой выбор нас сделать судьба.

Не единым сегодняшним суетным днёммы на свете порою с тобою живём,воскресаем, любя, умираем, скорбя,и не зря время выбрало нас для себя.

Ведь подходят для подвигов все времена,если тяга к свободе сильнее, чем страх.Спите павшие, кровью своей именазаписали навечно вы в наших сердцах.

Только к вечеру кто-то вспомнил о запертой в рухлядной Каролине.

— Я больше не хочу тебя видеть. Никогда, — сказал Стас предательнице. — Мне стыдно, что ты жила в моём доме. Убирайся из наших мест! Пусть в Звенигороде и его окрестностях навсегда забудут твоё имя.

Больше никто не разговаривал с Каролиной. Все обходили её стороной, молча, даже не смотрели в её сторону. Никто не видел, когда она ушла, но только к утру о ней никто уже не вспоминал.

Первыми уехали фермеры, в чьём доме не было раненых. Они уводили с собой своих лошадей, которых удалось собрать и вернуть на скотный двор, и коров. Лица у отъезжавших были печальными. Они не знали, что их ждет впереди — сохранились ли их запасы овощей, целы ли их дома, поля и дворы. Беда объединила всех, и люди договаривались навещать друг друга и помочь в восстановлении хозяйства.

Стас забрал четырех оставшихся жён и пушку.

— Будет во мне нужда — приезжайте, — обратился он к Соне и Еремину. — Для вас я до конца жизни всё сделаю задарма.

Дольше всех оставалась в скиту баба Рита — именно благодаря ей удалось исцелить раненых. Но вот пришла и её очередь прощаться с обитателями фермы. И снова остались одни Пафнутий, Соня, Игорь, Ваня, Ксюха и Сергей. В скиту стало непривычно пусто. И фермеры с трудом возвращались к обычной жизни. Да и общаться друг с другом им стало намного сложнее. С одной стороны, они стали ближе, роднее друг другу, но куда подевалась та веселость и безалаберность, с которой они прежде жили?

— Это пройдёт, — успокоил Ерёмина Пафнутий, когда тот поделился с монахом своими переживаниями. — Просто ребятам надо придти в себя.

32

Через несколько дней после того, как орда покинула окрестности скита, Ерёмин втайне от всех решил отправиться на поиски гусей. Встал рано — так, что даже Подосинкина ещё спала. Вооружился двумя палками, с помощью которых передвигался эти дни, и побрёл в сторону Сторожевки. Трава в лесу была вытоптана. Повсюду виднелись следы от кострищ. Трижды он наталкивался на брошенные в кустах полуобъеденные зверями трупы чечухов — слишком поздно те отправились в путь, не все племена успели укрыться от орды.

На речке, там, где они всегда плавали, гусей не было. Сергей заковылял вниз по течению. Прошел мимо омута и знакомой ивы. Добрался до камышей, залез в них, надеясь, что хоть один гусёнок спасся. Но их нигде не было видно. И тут он услышал тихое всхлипывание.

— Кто здесь? — громко спросил он.

Плач прекратился. Сергей подождал немного и, решив, что ему почудилось, вылез из камышей, чтобы спуститься еще немного по течению. Когда он сделал несколько шагов, сзади вдруг кто-то звонко чихнул.

Ерёмин остановился и огляделся.

— Кто здесь? — ещё раз крикнул он. Но снова ему никто не ответил.

Сергей вернулся в камыши и, раздвигая их палками, вслепую пошёл по воде в поисках неизвестного. Через пару минут он почувствовал резкий неприятный запах и понял, что движется в верном направлении. Внезапно он услышал впереди себя тихое прерывистое дыхание — кто-то затаился совсем рядом. Сергей ткнул палкой, и она упёрлась в препятствие. Ерёмин вытащил нож и осторожно отодвинул камыши.

Он увидел маленького чечушонка. Тот сидел на корточках и, обхватив себя руками, весь сжался и мелко дрожал. Вид у него был несчастный и жалкий. Из-под мокрого тяжелого балахона выглядывала испуганная позеленевшая мордашка с огромными карими глазами. Толстые губы побелели то ли от холода, то ли от страха. Широкие ноздри прерывисто трепетали, в такт дыханию. Ушные складки топорщились, словно крылья нетопыря, а средняя сморщилась и покраснела. Чечушонок втянул голову в плечи и издал резкий предупреждающий свист.