Одержимые - Анджей Пшипковский

— У тебя есть какие-нибудь подозрения?

— Ничего конкретного. Но с детства я была свидетелем разных политических интриг. В доме также говорилось о некоторых деликатных делах. Ты не думай только, что о делах незаконных, нет… На очень высоком уровне не дают противозаконных распоряжений.

— Признаюсь, я не очень тебя понимаю.

— Во время последней поездки в Америку отец получил предупреждение. На каком-то приеме к нему подошел человек и сказал, что подготовленная отцом политическая программа там очень не нравится. Отец говорил мне об этом, поскольку он взвешивал все возможные трудности, которые ему могли встретиться.

— Господи, что общего могут иметь террористы с американцами?

— Этого я не знаю, возможно, ничего. Но я должна об этом сказать кому-нибудь из высокопоставленных лиц. Нет, не полиции… Об этом я и хочу с тобой посоветоваться. Ехать ли мне в Рим?

Роберт нахмурился. Подумав, он ответил:

— Да. Тебе надо ехать. Нельзя ничего упускать. Попроси, чтобы тебе дали сопровождающего.

— Как раз этого я и не хочу. Я не намерена никому сообщать о поездке, а моих хозяев я попрошу держать это в тайне.

— Тебе одной ехать нельзя. Если ты не возражаешь, то я поеду с тобой. Надеюсь, мне удастся вырваться на два дня.

— Я не посмела тебе это предложить. Спасибо. В таком случае — поехали. Прямо сейчас. Ты знаешь расписание самолетов?

— Узнаю. В течение часа сообщу, будь готова к поездке.

Вечером, после того как самолет приземлился в Риме, они напрасно пытались пробраться к зданию, где размещалось руководство христианско-демократической партии. Разгоряченная толпа разлилась по улицам, плотно загораживая дорогу.

— Я дальше не поеду, — сказал таксист, — сейчас полностью перекроют все улицы.

Им пришлось стоять в толпе, двигаться вместе с ней среди криков и поднятых кулаков. Монику охватил ужас. Она судорожно сжимала руку Роберта, стараясь понять по лицам людей, что же вызвало их гнев.

— Ничего не понимаю, Роберт, ничего не понимаю, — шептала она.

Сквозь гул толпы пробивался стонущий вой полицейских сирен.

— Нечего нам тут делать, — пробормотал Роберт. — Нужно отсюда выбираться и искать ночлега. Завтра снова попытаемся, может, все успокоится.

Перепуганный хозяин какого-то второразрядного отеля долго разглядывал их студенческие удостоверения.

— Синьорина Пирелли? Вы, случайно, не родственница этого несчастного сенатора?

— Нет. Просто однофамильцы, — быстро ответил Роберт. — Ну так как? Мы получим номера?

— Номера? Так вы хотите два? У вас столько денег?

— Идем, — разозлившись, сказал Роберт, забирая документы у владельца.

— Минутку, не нервничайте, пожалуйста. Я сам боюсь, вы же видите, что происходит в городе. Прошу, вот ваши ключи. По пять тысяч лир за ночь.

Когда они поднимались по лестнице, хозяин отеля покачал головой. Похоже, зря он дал им номера. Раз их привела сюда не постель, то черт знает, кто они такие.

В Риме беспорядки затихли в три часа утра. В других городах после полуночи или даже, как в Мессине, лишь на рассвете. Утром жители итальянских городов увидели блокированные автострады, железнодорожные вокзалы и аэропорты. Улицы городов кишели полицейскими, карабинерами и солдатами. Многочисленные патрули вооруженных людей не столько свидетельствовали об опасной ситуации в стране, сколько должны были вызывать чувство неуверенности у граждан. Что будет дальше?

Около восьми утра Роберт постучал в дверь номера Моники. Она сидела уже одетая, подперев голову руками.

— Плохо спала? Ничего удивительного. В городе было слишком шумно. Владелец отеля сказал, что все уже успокоилось, но на улицах полно военных и полиции. Попробуем пробраться туда, куда вчера нам не удалось пройти. По пути где-нибудь выпьем по чашечке кофе.

Моника встала, не проронив ни слова. Роберт заметил в глазах у нее страшную усталость.

Первая попытка оказалась неудачной. Здание христианско-демократической партии было окружено плотным кольцом солдат и полиции — туда не пропускали никого, кроме официальных лиц. Все вопросы решал на месте сидящий в автомобиле штатский с нацепленными на голову наушниками и микрофоном. Однако он и слышать не хотел о том, чтобы пропустить Монику и Роберта. На все приводимые ими аргументы он коротко отвечал:

— Если вы им нужны, то они будут знать, как вас туда провести.

Молодые люди отошли от машины и из ближайшего бара попытались дозвониться до окруженного здания. После нескольких разговоров и очередных звонков Моника наконец услышала голос ответственного должностного лица. Чиновник вежливо сказал:

— Конечно, синьорина Пирелли, вы можете пройти к нам, но только одна. Вы понимаете, сегодня все адски заняты. Я назову полиции вашу фамилию, скажите, пожалуйста, им, что вы к нам вызваны.

— Я могу войти туда, но одна, — сказала она Роберту, который кивнул головой и ответил:

— Ничего страшного. Я подожду тебя. Запомни этот бар.

Она пошла. Роберт с тревогой проводил ее взглядом. В баре несколько посетителей пили кофе. Он уселся у окна и достал газеты. «Попытка свержения правительства или государства?» — задавала вопрос передовая статья «Репубблики». Правительства или государства, действительно…

Спустя два часа Моника вернулась.

— У меня есть пропуск. Можем ехать в Милан.

— Что тебе сказали?

— А ну их! Холодные, бездушные и смертельно перепуганные люди. Сейчас речь идет об их шкуре, а не о жизни моего отца. Пошли отсюда, прошу тебя…

Обед они съели в аэропорту, непривычно безлюдном. Самолет в Милан должен был лететь через час, билеты им продали лишь после предъявления пропуска. Только теперь Моника рассказала о подробностях своего визита в резиденцию руководства отцовской партии.

— На все мои опасения ответ этого господина был один: «Нужно доверять органам охраны общественного порядка. Мы не можем вмешиваться, так сказать, в технологию действий полиции. Это они, а не мы — специалисты в этом деле. Политика, синьорина Пирелли, — это искусство переговоров и компромисса. В наших условиях ее продолжением не может стать война». Потом этот человек, который руководит партией, сказал, что его призывают неотложные дела, поэтому все остальные вопросы я могу решить с его секретарем. И конечно, они готовы оказать мне помощь в любой форме. Помощь, понимаешь? Ведь мне нужна их помощь только для того, чтобы спасти отца, и они прекрасно об этом знают. А спасти его могут только непосредственные контакты с похитителями и переговоры. Именно это я и хотела объяснить сидящим там людям.

Она замолкла. Роберт не может избавиться от мысли, что нечто страшное и зловещее скрывается за трагедией сенатора. Политики не хотят контакта с террористами. Может, действительно, это для них рискованно? Но ведь существуют еще и другие методы.

— Я подумал, что стоит, к примеру, покрутиться на нашем факультете. Мне кажется, что среди студентов есть… Не хочу ничего предрекать, скажем так, сочувствующие «Огненным бригадам». Может, стоит поговорить?

Моника взглянула на него с надеждой.

— Ты считаешь, что это возможно?

— Думаю, что да. Нужно всем говорить, что мы ищем с ними контакта. Ты должна вернуться в университет.

— С удовольствием. Но боюсь, что мне не разрешит полиция. Естественно, заботясь обо мне.

— В таком случае я сам займусь поисками. Хотя, согласно введенным сегодня указам, попытка такого контакта для них вдвойне опасна. Усиливаются наказания, вводятся военно-полевые суды, появляется возможность арестовывать без санкции прокурора, все делается для того, чтобы затруднить жизнь тем, кто пытался действовать против существующего строя. Если сегодняшний день пройдет спокойно, если демонстрации не возобновятся и не будет покушений, есть шанс восстановить спокойствие.

— Сегодня, может быть, спокойно, но завтра, послезавтра? Ведь люди почувствовали себя обманутыми, опубликованный протокол просто страшный, а отец принимал во всем этом участие. Я знаю, что он честный человек, но ведь он не мог не знать, понимаешь — не мог. Значит, он тоже виноват. И такие политики пытаются что-то объяснить людям? Они струсили и ссорятся между собой, взваливая вину то на одного, то на другого. Сколько раз я была свидетелем подобных ссор в нашем доме! Однако тогда речь шла о мелочах, а теперь…

— Конец? Что ты имеешь в виду?

— Конец государства, которое существовало. Но неужели это также будет приговором отцу? Ох, Роберт…

— Не думай так. Нельзя опускать руки, не все еще потеряно. Ты не должна терять надежды.

Он отдавал себе отчет в том, что никакие слова ее не успокоят. Ведь последние события — это действительно симптомы конца света, и никто не знает, что будет дальше. В самом деле никто? Неужели развитие событий в стране происходит совершенно стихийно и никем не контролируется? Роберт никогда не занимался политикой, считая ее особым искусством, которым занимаются специалисты, годами шлифующие свою квалификацию. Ведь нельзя утверждать, что ими исключительно руководит жажда власти и удовлетворение собственных амбиций. Политики — это люди, у которых имеются собственные рецепты для создания по возможности счастливого будущего государства и народа. Эти свои рецепты они и пытаются претворить в жизнь. Вот и все, или так, по крайней мере, должно быть. Однако последние события свидетельствуют о том, что все происходит иначе, чем он думал. Неизвестно только, случайность ли это. Об этом он Монике, конечно, не скажет. Однако чем ей, кроме как словами, можно еще помочь? Да, он будет искать контакта с теми людьми, только ведь они, решившись на такой шаг, стремятся к цели. На этот раз их целью не являются деньги. Удивительно, что они ни разу не выдвинули требования о выкупе, как это уже бывало раньше. А раз дело не в выкупе, шанс сенатора остаться в живых уменьшается.