Одержимые - Анджей Пшипковский

Рико с улыбкой на губах, совершенно спокойный, вежливо давал показания дотошному полицейскому, спросив его в конце, не захотят ли они получить от него более подробную информацию. Если да, то он готов ее дать. В то время как комиссар, раскланиваясь, извинялся перед разгневанным американцем, одновременно дав знак покинуть помещение своим сотрудникам, Рико протянул на прощание руку полицейскому и сказал: «Передо мной не извиняйтесь. Я понимаю, что похищение отца Моники привело в движение множество механизмов. Завтра же я буду в распоряжении итальянских властей…»

Естественно, французские легавые проследили, чтобы он, как и обещал, сел в соответствующий самолет. Рико не сомневался, что сразу же после приземления его пригласят на беседу.

— Синьор Фабиани? Могли бы вы нам уделить немного времени? — прозвучало вежливое приглашение мужчины, который ждал его у трапа самолета. Показав на стоящий недалеко автомобиль, он добавил: — Это продлится недолго.

— Я прежде всего попрошу вас дать возможность мне позвонить. Я должен немедленно поговорить с невестой.

— Конечно, конечно, — согласился полицейский. — Сейчас будем на месте.

Его провели в довольно мрачное помещение в квестуре. При виде Фабиани из-за стола поднялся седоватый мужчина и подошел к нему.

— Синьор Фабиани, наш земляк из Америки возвратился из служебной командировки, — буркнул он. — Прошу, садитесь, пожалуйста.

Он пододвинул к себе стул, сел напротив Рико и начал внимательно его разглядывать.

— Я задам вам несколько вопросов. Будете ли вы отвечать на них или нет, дело ваше, но предупреждаю, от этих ответов зависит очень многое. Итак: почему вы полетели в Брюссель, а не в Париж?

— Дела. Я не обязан ни перед кем отчитываться. В крайнем случае перед моим шефом, который в этой поездке не нашел ничего предосудительного.

— Вы отправляете часть прибыли вашей фирмы в банк в Швейцарию?

— Нет. Наоборот. Это швейцарский банк финансирует некоторые наши дела на итальянском рынке.

— Как в таком случае вы можете объяснить двойную бухгалтерию вашей фирмы?

— Таковой не существует.

— Другое мнение у финансовых служб.

— Это ложь. Кто-то хочет подорвать мой престиж и убрать с итальянского рынка.

— Какие у вас связи с «Огненными бригадами»?

— Никаких. Вы себе слишком много позволяете…

— Вы отрицаете такую связь?

— Отказываюсь дальше отвечать. Требую моего адвоката. Это провокация! Разрешите мне сейчас же позвонить!

— Take it easy[30] — так у вас говорится, правда? У вас есть повод волноваться, нервничать? Не странно ли это?

Седоволосый мужчина явно не обращал внимания на повышенный тон допрашиваемого.

— Я предупреждал, что от этих ответов многое зависит. — Он полез в карман и, вытащив лист бумаги, подал его Фабиани.

Это был ордер на арест. Рико побледнел.

— Чтобы не было сомнений. Ордер выдан по просьбе контрольно-финансовых органов. Вы подозреваетесь в налоговых махинациях и вывозе без разрешения итальянской валюты. Естественно, мы известим вашего адвоката.

Допрашивающий встал, приоткрыл дверь и кивнул головой. Двое одетых в черное полицейских появились тотчас же и встали рядом с арестованным.

— Я требую немедленно сообщить о моем задержании американскому консулу! — только и смог выдавить из себя Рико.

На лице седоволосого мужчины появилась снисходительная улыбка.

— Конечно, господин Фабиани, конечно. Как вы пожелаете.

Во время личного обыска и переписи вещей Рико был вне себя от своего бессилия. Сюрприз, который ему приготовили в Италии, оказался совершенно неожиданным. Он совершил ошибку, однако не знал, где и когда. Именно это больше всего его и беспокоило.

Как хорошо, что отец Джиджи позвонил министру внутренних дел и попросил, чтобы тот взял под опеку сына, который проявляет большой интерес к дочери похищенного. Через час после этого разговора посланец министра отыскал Джиджи в пансионате и предложил ему свою помощь.

— Помощь? — удивился Джиджи. — Я никакой помощи не жду и не нуждаюсь в ней. О моих подозрениях я заявил полиции. Делу, как у вас обычно бывает, не придали значения, только и всего. Я много раз просил, чтобы мне сказали, где находится Моника, но именно в этом мне отказали. А теперь вы являетесь с предложением помочь?

— Прошу нас извинить, синьор Мораветти, у нас уйма дел. Синьорину Пирелли мы изолировали прежде всего от журналистов. Она в доме друзей ее отца. Если вы пожелаете, я могу вас туда отвезти. Пожалуйста, вот номер ее телефона.

— Поехали, сейчас же поехали. Я не буду звонить, она вряд ли захочет меня видеть.

Но она хотела. Ему даже показалось, что она рада его появлению.

— Хорошо, что ты меня разыскал. Ты привез какие-нибудь новости, знаешь что-нибудь об отце?

— К сожалению, — он развел руками, — ничего не знаю.

— Я принесу тебе кофе, хочешь?

— Никуда не ходи. Давай лучше поговорим. Тебя информируют о ходе следствия?

— Да. Ежедневно кто-нибудь звонит, то министр, то какие-то комиссары. Говорят, что проводятся обыски, облавы, не оставляют без внимания любые заявления от населения, но результатов никаких.

— Ну что же, будем надеяться. Ведь в любой момент ты можешь узнать, что отец освобожден, что он цел и невредим.

— Дай бог… Но не трать время на утешения. Все равно не рассеешь мои опасения. Я боюсь за отца, очень боюсь. Может, его уже убили, может, убьют сегодня или завтра. Никто на свете не может гарантировать мне его безопасность. Господи, если бы я знала кого-нибудь из них, из этих «Огненных бригад»… Почему, скажи мне, это должно было случиться именно с моим отцом?

— Никто не ответит на твой вопрос, Моника. Я так бы хотел тебя утешить. Может, поедешь в Рим и поживешь у нас? Мама была бы рада.

— Не тронусь с места, Джиджи. Отца, вероятно, держат тут, в Милане. Я это чувствую.

— Тебе нельзя выходить?

— Я сама не хочу. Представляешь себе толпы журналистов, телевизионные камеры, нездоровое любопытство? Это ужасно.

Джиджи было ее очень жаль. Он знал, что не располагает ничем, что могло бы ее утешить. А ему хотелось облегчить ее страдания. Интересно, тот человек, который бывал у Моники, поддерживает ли отношения с ней? Задать ей прямо вопрос он не осмеливался, но Моника сама сказала об этом.

— Я была в дороге, когда узнала о несчастье с отцом. Мы ехали в Париж. Рико тотчас же отвез меня в аэропорт. Ему пришлось остаться. Надеюсь, что он вот-вот здесь появится. Я только что звонила ему в бюро, там ничего не знают. В чем же дело, почему он не приехал?

— Наверное, дела, ничего удивительного.

— Ты так думаешь? До сих пор он держал слово. Сказал, что вернется на следующий день. Может, и с ним что-нибудь случилось?

— Ну зачем думать только о плохом.

— Я рада, что могу с тобой откровенно поговорить. Меня мучает совесть. Если бы я не уехала, им не удалось бы так легко похитить отца.

— Я не думаю, что они выполнили эту операцию без надлежащей подготовки. Они знали, что тебя нет дома, должны были знать.

— Как, откуда?

— Трудно сказать. Но такого рода работу выполняют обычно очень четко. Им, вероятно, пришлось рассмотреть множество вариантов. И они выбрали самый подходящий. Я уверен, что «Огненные бригады» знали о твоем отъезде. Кому ты об этом говорила?

— Пожалуй, никому. Позвонила отцу, и все.

— А сокурсникам на факультете?

— Нет. Собственно говоря, я ни с кем не дружу. Кроме Роберта, но с ним я не виделась уже несколько недель.

— Выходит, вот оно как…

— Что значит «выходит»?

— Три варианта: или твой разговор подслушали, или отец кому-то сказал о твоем отъезде, или…

— Продолжай!

— Или этот твой знакомый сообщил кому-то о вашей поездке.

— Ты с ума сошел! Если и говорил, то о своей служебной командировке. Перед сослуживцами не стал бы он хвастаться, что едет со мной, ведь это вряд ли помогло ему выполнять свои служебные обязанности.

— Логично.

— Что логично?

— То, что ты говоришь. Таким образом, остаются два первых предположения.

— Перестань. Твои предположения ничего нового не вносят. Полиция давно уж до этого додумалась.

— Я не уверен. Сомневаюсь во всем, что касается эффективности их действий.

Моника не ответила. Рассуждения Джиджи ее скорее раздражали, чем успокаивали. Джиджи должен понять, что она от него уже устала. Но сказать ему об этом она не могла. Девушка перевела взгляд на молчащий телефон и голубоватый экран выключенного телевизора. Она ждет сообщений и одновременно боится их, хотя знает, что именно эти технические устройства должны в конце концов принести информацию, которую она так боится услышать. Джиджи слегка коснулся ее ладони и встал.

— Ну, я пошел. Если я тебе понадоблюсь, звони, вот тебе номер телефона пансионата, где я живу.