Ваше благородие - Олег Васильевич Северюхин

расположение корпуса пробежались бегом. Давно не бегали, запыхались, животы поотрастили.

На следующий день я подал рапорт, в строевое управление, оно же ведало и учебным процессом, в котором изложил необходимость приведения к нормальному бою оружия роты учебного обеспечения, несущей караульную службу и предназначенной для защиты кадетского корпуса, и просил откомандировать со мной старшего мастера по артиллерийско-техническому вооружению коллежского регистратора Перевозчикова Семена Федоровича. На мой рапорт была наложена положительная резолюция заместителя директора корпуса по строевой и учебной части. К рапорту прилагался план приведения пристрелки оружия.

Пристрелка у нас заняла два месяца, почти до самого Рождества, которое Россия отмечала одновременно со всем христианским миром.

Пристрелку мы производили вдвоем в присутствии владельцев оружия, чтобы и они видели, как стреляет их оружие.

Сначала три выстрела в пристрелочную мишень. Затем определение средней точки попадания. Внесение изменений в прицельное приспособление, в основном в мушку. У Семена Федоровича была специальная струбцинка с делениями, которая надевалась на ствол винтовки по центру мушки. Крутящимся винтом можно было сдвигать мушку влево или вправо, в зависимости от того, куда она была сбита. Если пули уходили влево, то и мушка сдвигалась влево, если вправо — то и мушка вправо. Затем контрольная стрельба. После контрольной стрельбы, если был достигнут хороший результат, на мушке ставилась насечка, закрепляющая ее положение на стволе и выбивалась цифра от ноля до пятерки, показывающая, под какую линию нужно целиться. Если стоит ноль, то это винтовка центрового боя. Если пятерка, то нужно целиться под обрез грудной мишени.

Семен Федорович недавно стал «вашим благородием», до этого он много лет работал мастером по оружию и носил примерно такие же погоны, как у меня, только без звездочки.

— А что, ваше благородие, — предложил он мне, — стрельнем, кто точнее?

— Отчего бы не стрельнуть, ваше благородие, — согласился я.

Выбрали винтовки из пристрелянных нами, проверили их на исправность, на крепление штыков, проверили упоры для стрельбы, я для верности закоптил спичкой мушку и прицельную планку, и приступили к стрельбе. Четыре патрона в магазине, пятый в патроннике. Присутствующий с нами взводный старший унтер-офицер дал команду «Пли!».

Результаты у нас получились практически одинаковые. У меня — пятьдесят очков, последняя пуля задела линию десятки. У Семена Федоровича — сорок девять очков, просто пятая пуля не задела линию десятки, и тогда бы было одинаковое количество выбитых очков.

— Да, вы мастак из винтовки стрелять, а то господа офицеры все револьверами балуются, — сказал старший мастер, — а ведь когда война придет, и офицеры винтовки в руки возьмут. Да и солдата тоже надо учить стрелять. А я рад знакомству с вами, если будут какие проблемы, прошу ко мне просто-запросто.

На том мы и подружились.

В один из приходов в его мастерскую я показал маленький чертежик, где мушка была круглая с резьбовой нижней частью, позволяющей при помощи вилковой отвертки регулировать ее по высоте, а при помощи струбцинки сдвигать вправо или влево. А на саму мушку надевался круглый намушник, чтобы защищать мушку от механического воздействия.

Чертежик этот, вероятно, никому не пригодился, но в тридцатые годы мастера сделали на винтовку такой же намушник и защелку на штык.

С легкой руки Семена Федоровича ли, с длинного языка ли кого-то из моих солдат и унтеров, но по городу поползли слухи, что новый зауряд-прапорщик в кадетском корпусе бывший волонтер и командир отряда снайперов в войне за независимость двух бурских республик, Трансвааля и Оранжевой, и что на его счету сотни убитых английских солдат и офицеров, и что за его голову англичане назначили награду в сто тысяч фунтов. Отдельно сообщалось, что Жан Грандье, которого все знали как «Капитан Сорвиголова» из романа Луи Буссенара, мой лучший друг.

Эту версию слухов подхватила и газета «Губернские ведомости», добавив в мой портрет ореол романтичности и приключений.

Марфа Никаноровна первой потребовала у меня отчета о моих «африканских приключениях».

Затем меня пригласили в кадровое отделение, и добрейший подполковник Шмидт попросил объяснить, почему в моих документах нет данных о моем участии в войне против Британской империи. Я ему рассказал, что во время англо-бурской войны я был ужасно молод, мне было семнадцать лет и я никак не мог там быть. Мы вместе посмеялись над слухами, но тут пришел адъютант директора корпуса и пригласил меня к генералу.

Быстро поднявшись на второй этаж административного корпуса, я оставил шашку в приемной и вошел в кабинет директора кадетского корпуса и взял под козырек:

— Ваше превосходительство, зауряд-прапорщик Туманов по вашему приказанию прибыл!

Я заметил, что в кабинете еще находился начальник жандармского управления подполковник Отдельного корпуса жандармов Скульдицкий.

«Что-то случилось», — подумал я и не ошибся.

Глава 33

— Я так и знал, что наживу с вами неприятностей, — начал громить меня генерал-лейтенант Медведев, — то вы поэт, как лорд Байрон, то начали готовить из своей роты снайперов, и сами оказались снайпером, за которого английским правительством назначена крупная награда. Какие еще подарки хранятся в вашем загашнике? Что я отвечу генерал-губернатору, что я отвечу его императорскому величеству за то, что пригрел на своей груди злейшего врага нашего союзника — Британской империи? А у вас, господин подполковник, есть что добавить?

— Полностью согласен с вами, ваше превосходительство, — согласился с генералом подполковник Скульдицкий.

— Я слушаю вас, — сказал генерал и стал ходить передо мной, как разъяренный лев в своей клетке.

— Ваше превосходительство, — четко доложил я, — когда началась англо-бурская война, мне было всего семнадцать лет, а когда она закончилась, мне было только двадцать лет. Я даже теоретически не мог находиться в Африке, потому что такие события не пропадают из памяти даже при травмах.

Генерал остановился и хмуро посмотрел на подполковника Скульдицкого:

— А вы, господин подполковник, даже не удосужились посчитать цифры и прийти к ясно видимому выводу? Ладно я, старик, можно было бы позабавить старика историей, а вы так поспешно со мной согласились. Нет уж, если ты человека поддерживаешь, то поддерживать его нужно всегда. Что будем делать, господин зауряд-прапорщик? — спросил он меня.

— Ваше превосходительство, — сказал я, — предлагаю ничего не делать. Слухи сами утихнут. Любое действие будет воспринято как охапка хвороста в тлеющий костер. Умные люди сами все поймут, а дуракам ничего не докажешь. Зато авторитет нашего корпуса будет на высоте.

— Дельно, — согласился генерал-лейтенант, — а вам, господин зауряд-прапорщик нужно тщательно готовиться к экзаменам, чтобы летом будущего года мы с радостью вручили вам эполеты подпоручика армии его величества. А сейчас, господин подполковник, слушаю вас о деле