Банда 2 - Виктор Алексеевич Пронин

мужик, а ты не знаешь, куда себя деть. Ты боишься к нему притронуться, чтобы не разбудить его, потому что у него, видишь ли, горе и такие переживания, такие переживания, что ты сама их не стоишь. А твои переживания ему, как говорится, до одного места.

— Какого места? — улыбнулся Андрей.

— До жопы.

— Ну извини... Но, Вика... Ты не права. Это бывает со всеми. Мужики после всех этих дел спят обессиленные, как кролики, а у женщин открывается второе дыхание. У настоящих женщин.

— А у настоящих мужчин ничего не открывается?

— Глаза.

— И вы начинаете видеть что-то такое-этакое?

— Мы начинаем видеть любимых женщин во всех их достоинствах, о которых раньше и не догадывались.

— Скажите, пожалуйста! — сказала Вика, но в голосе у нее уже не было напряженности. Была скорее озадаченность, может быть даже смущение.

— И еще, Вика... Не надо меня попрекать моими бедами, я с ними никому не навязываюсь. Да, совсем недавно, в прошлом году, я был немного другим человеком, я был веселее, беззаботнее, глупее... С тех пор немного изменился. Но сегодня... Какой я есть, такой и есть. Тут уж ничего не поделаешь. Когда-нибудь я снова изменюсь и стану прежним. Почему ты считаешь, что я должен...

— Ты мне ничего не должен.

— А я и не говорю, что должен тебе — чуть жестковато произнес Андрей. — Я говорю о другом. Почему ты считаешь, что я обязательно должен соответствовать твоим представлениям о хорошем мужике? Или спрошу иначе... Почему тебе нужно переживать оттого, что я этим твоим представлениям не соответствую? У тебя тоже открылись глаза и ты вправе делать свои выводы... Я с ними соглашусь. Я плох? Ну что ж... Скоро утро, уже светает... Пойдут трамваи, троллейбусы... И прости-прощай село родное . В края дальние пойдет молодец.

— Да не плох ты, не плох! Ты сказал мне, чтоб я не лезла в твои переживания? Сказал. Я утерлась. И ты в мои тоже не лезь. Я тебя не будила. Проснулся — терпи. Скажите, пожалуйста, какой деловой! Баба в подушку уже поплакать не может!

Андрей приподнялся, неловко взгромоздился, лег на Вику, поцеловал ее в мокрые глаза, потерся щекой о щеку.

— Ну? — спросил. — Все в порядке?

— Да, теперь порядок. Не уходи, полежи так.

— Не тяжело?

— Ничуть... Это самое естественное положение женщины... Эта та тяжесть, о которой она только" мечтает. Я могу задать тебе один вопрос?

— Валяй.

— Нас здесь двое?

— Да.

— За шторой никого нет?

— Никого.

— Это хорошо?

— Да, — ответил Андрей помолчав. — Это хорошо. Во всяком случае нормально, — он соскользнул с нее, лег на спину. Почувствовав неладное. Вика провела рукой по его лицу, по глазам, и ощутила влагу.

— Ну вот, видишь, — проговорила она. — Люди братаются — кровь смешивают, а мы с тобой — слезы... Выходит, породнились?

— Похоже на то, Вика, похоже на то... Хорошо, что я проснулся, что мы поговорили с тобой сейчас. Нам не хватало этого разговора. Мне, во всяком случае.

— Иди ко мне, — прошептала она.

— Иду.

* * *

Пафнутьев некоторое время молча смотрел на лежащего на кровати человека. Со времени их последней встречи тот стал выглядеть намного лучше — порозовело лицо, движения стали увереннее, во взгляде появилась усмешка, понимание происходящего. Возле кровати лежала куча газет, подоконник тоже был завален газетами, причем, как заметил Пафнутьев, под рукой у больного лежали уже свежие, сегодняшние газеты. На Пафнутьева человек смотрел с незнакомой твердостью, даже требовательностью.

— Я вас приветствую, — сказал Пафнутьев, протягивая руку.

— А мы тут уже заждались, — улыбнулся Зомби. — Не знали что и думать... Все глаза проглядели.

— Кал ты нас находишь? — спросил Овсов из-за спины Пафнутьева.

— Вижу большие перемены. И все к лучшему. Глаз горит, румянец играет, руки зудят — работы требуют. Верно говорю? — спросил Пафнутьев у Зомби.

— Да, что-то такое есть.

Человек на кровати улыбнулся, ему, видимо, было приятно слушать добрые впечатления о собственном здоровье. Хотя, как заметил Пафнутьев, улыбка не была ни заискивающей, ни слишком уж доброжелательной.

— Он называет себя Зомби, — сказал Овсов, предупреждая Пафнутьева от неловкого шага.

— Ему виднее, — сказал Пафнутьев. — Это все-таки лучше, чем Даздраперма.

— А что, и такое имя есть? — удивился Овсов.

— Да, милое девичье имя. Сокращенно — Да здравствует первое мая. Была у меня такая подследственная. Все знакомые любовно называли ее Спермой. И проще и благозвучнее. Сперма Ивановна. А Зомби... Несколько жутковато, но привыкнуть можно.

— Я уже привык, — сказал Зомби. — Живу по той программе, которую вкладывает в меня Степан Петрович. Помню только то, что со мной происходит сейчас, что прочитал уже здесь, в больнице... Я действительно Зомби. И весь тут сказ. Оживленный мертвец с вложенной чужой программой.

— Почему чужой? — спросил Овсов. — Ничуть. Программу ты выбираешь сам.

— Я имел в виду не чуждость, а новизну... Оживленный мертвец с вложенной в него новой программой жизни. Так будет точнее.

— Пожалуй, — согласился Пафнутьев, присаживаясь на белую табуретку.

— Мне кажется, у вас есть новости? — спросил Зомби у Пафнутьева. — Поделитесь.

— О каких новостях вы хотите услышать?

— Несколько дней назад вы взяли у меня портрет красивой женщины... У меня такое ощущение, что вы уже знаете как ее зовут, где живет, чем занимается...

— Почему вы так решили? — Пафнутьев был озадачен проницательностью этого человека, который дальше больничного парка никуда не выходил, ни с кем, кроме Овсова не общался и ничего, включая собственное имя, не помнил из прежней жизни.

— Да ладно вам, Павел Николаевич, — Зомби легко махнул рукой. — Вы видите эту гору газет? Это не наводит вас ни на какие мысли? Я понял ваш прием, видел портрет той женщины на первой полосе...

— Где вы его видели?

— На первой полосе... Объясните, пожалуйста, я не понимаю смысл ваших вопросов.

— Вы не сказали, что видели портрет на первой странице, вы не сказали, что видели женщину просто в газете... Вы сказали, что видели на первой полосе. Это профессиональный термин — полоса. У вас нет ощущения, что вы когда-то имели отношение к газете?

— Такой уверенности у меня нет, — медленно проговорил Зомби, окидывая взглядом пол, устланный газетами, — но нет и жесткого отрицания... Другими словами, ваше предположение не кажется мне диким.

— И за это спасибо.

— Ваш прием — блестящий. Опубликовать снимок с заведомо чужой подписью... Я до этого не додумался, Наверняка кто-то позвонит в редакцию и упрекнет газетчиков в неточности... Я правильно понимаю ваш замысел?

— Ее фамилия — Цыбизова. Изольда Федоровна Цыбизова, — Пафнутьев неотрывно смотрел в глаза Зомби. Но нет, ничего в них не появилось, ничего