Труды и дни мистера Норриса - Кристофер Ишервуд

— Да-да… в конце концов они все, наверное, соглашаются — на все.

— Н-да, за редкими исключениями, — с отсутствующим видом согласился Артур; и в следующий же миг до него вдруг дошел тон моей последней реплики. — Впрочем, Уильям, я, как мне кажется, не совсем понял, что вы имели в виду.

— Да неужели? Тогда придется расставить побольше точек над i: должно быть, Ван Хорну всегда удается заставить людей продать ему то, что он хочет у них купить.

— Ну — э — не знаю, можно ли в данном случае говорить об этой сделке как о покупке. Мне кажется, я уже говорил вам, что…

— Артур, — устало перебил его я, — нет смысла врать дальше. Я все знаю.

— Э-э, — начал он и замолчал. От неожиданности у него, как мне показалось, перехватило дыхание. Тяжело опустившись в кресло, он с нескрываемым разочарованием уставился на собственные ногти.

— В общем-то, винить во всем я, как мне кажется, должен только самого себя. Надо было быть полным идиотом, чтобы вообще вам поверить, с самого начала. Следует отдать вам должное, вы более или менее честно пытались меня на этот счет предупредить, причем неоднократно.

Артур бросил в мою сторону быстрый уклончивый взгляд, как спаниель, который знает, что сейчас его будут пороть. Губы у него шевельнулись, но он так ничего и не сказал. На скомканном в гармошку подбородке на секунду залегла глубокая вертикальная складка. Он принялся было отчаянно скрести подбородок, но тут же перестал, как будто испугавшись, что это может меня рассердить.

— Я должен был догадаться, что рано или поздно вы найдете, как меня можно использовать, пусть даже в качестве подсадной утки. Вы же всегда найдете, как использовать человека, не так ли? И если бы в конечном счете я оказался в тюрьме, мне это, черт меня подери, пошло бы только на пользу.

— Уильям, даю вам слово чести, я никогда…

— Мне глубоко плевать, — продолжил я, — что будет с Куно. Если у него достанет глупости позволить втянуть себя в эту аферу, то по крайней мере он это сделает с открытыми глазами… Но вот что я вам скажу, Артур: если бы не Байер, если бы кто-нибудь другой сказал мне, что вы пытаетесь нагадить партии, я бы в глаза назвал его грязным лжецом. Как по-вашему, не слишком сентиментально с моей стороны?

Услышав имя, Артур вздрогнул:

— Так значит, Байер тоже знает?

— Конечно.

— О господи! О господи!

Он как-то весь опал и съежился, как пугало под дождем. Его обвисшие, покрытые щетиной щеки побледнели и пошли пятнами, нижняя губа отвисла — этакая вялая, несчастная гримаска.

— Я никогда не передавал Ван Хорну никакой действительно важной информации, Уильям. Я вам клянусь.

— Я знаю. Просто к вам в руки ни разу не попала действительно важная информация. Сдается мне, толку-то от вас немного, даже в качестве мелкого жулика.

— Не сердитесь на меня, мальчик мой. Я этого не перенесу.

— А что мне толку на вас сердиться; сердиться нужно на себя за то, что был таким идиотом. Я, видите ли, считал вас своим другом.

— Я даже и не прошу у вас прощения, — униженно сказал Артур. — Вы, конечно, никогда не сможете меня простить. Но не судите меня слишком строго. Вы молоды. У вас такие завышенные требования к людям. Может статься, когда вы доживете до моих лет, многие вещи будут видеться вам в несколько ином свете. Легко осуждать других, когда самого тебя никто и ничто не искушает. Не забывайте об этом.

— Я вас ни в чем и не виню. Что же до моих стандартов, то, если таковые у меня и были, вам удалось безнадежно их смешать. Наверное, вы правы. На вашем месте я, должно быть, сделал бы то же самое.

— Вот видите? — Артур с готовностью ухватился за соломинку. — Я знал, что в конечном счете вы примете мою точку зрения.

— Я вообще не хочу принимать чью бы то ни было точку зрения. Меня тошнит от всей этой грязной аферы… Господи боже ты мой, что бы вам куда-нибудь не сгинуть, навсегда, так, чтобы никогда в жизни я больше вас не видел!

Артур вздохнул:

— Как вы жестоки ко мне, Уильям. Я от вас такого не ожидал. Мне казалось, вы всегда способны войти в чужое положение.

— А вы, естественно, на это и рассчитывали, так ведь? Что ж, мне кажется, отныне вам придется смириться с мыслью, что люди, способные войти в чужое положение, тоже не любят, когда их обманывают — и, может быть, их это задевает даже сильнее всех прочих. А задевает их это потому, что винить им в результате некого, за исключением самих себя.

— Вы, конечно, имеете полное право так говорить. Я заслуживаю самых резких ваших упреков. Не щадите меня. Но право же, Уильям, я вам торжественнейшим образом клянусь в том, что у меня и в мыслях не было втягивать вас в какие-то противоправные деяния. Вы же сами видите: все прошло как по маслу. В конце концов, ведь никакого же риска!

— Риска было куда больше, чем вам кажется. Полиция знала о нашей маленькой экспедиции еще до того, как мы сели в поезд.

— Полиция? Уильям, что вы такое говорите, это же несерьезно!

— Надеюсь, вам не кажется, что я здесь с вами шутки шучу? Байер велел мне вас предупредить. Они приходили к нему и задавали разного рода вопросы.

— Боже мой…

Последние остатки того, что до сих пор мешало Артуру окончательно превратиться в студень, исчезли безвозвратно. Из него как будто разом выпустили воздух, и его перепуганный до полной невразумительности взгляд бестолково блуждал по комнате.

— Но как они умудрились…

Я подошел к окну:

— Идите сюда, если не верите. Идите и гляньте. Он тут как тут.

— Кто тут как тут?

— Сыщик, который следит за домом.

Не говоря ни слова, Артур подскочил к окну и уставился из-за моей спины на человека в наглухо застегнутом пальто.

Потом не торопясь пошел обратно к креслу. К нему как-то вдруг вернулась толика внутреннего спокойствия:

— Ну и что теперь прикажете делать?

Реплика, судя по всему, вовсе не предназначалась мне; скорее, он просто думал вслух.

— Смываться вам надо, и чем быстрее, тем лучше; как только получите деньги — тут же в бега.

— Они меня арестуют, Уильям.

— А вот и нет, ничего подобного. Если бы они хотели вас арестовать, давно бы так и сделали. Байер говорит, они читают все ваши письма… Впрочем, по его мнению, они еще до конца ни в чем не уверены.

На несколько минут Артур погрузился в тяжкие раздумья. А потом вдруг поднял голову и посмотрел на меня с этакой нервической мольбой в глазах.

— Так значит, вы не собираетесь… — он осекся.

— Не собираюсь — сделать что?

— Ну, рассказать им — э — все как есть?

— Господи, Артур! — я в буквальном смысле слова задохнулся. — За кого вы меня принимаете?

— Да нет конечно, милый мой мальчик… Простите меня. Мне следовало догадаться. — Артур кашлянул с покаянной миной на лице. — Я просто испугался, понимаете, на долю секунды испугался. Видите ли, вознаграждение может оказаться достаточно солидным…

Какое-то время я был не в состоянии вымолвить ни единого слова. Давненько мне не приходилось испытывать ничего подобного. Открыв рот, я смотрел на него, обуреваемый смесью самых разных чувств: негодования и насмешки, отвращения и любопытства. Он робко поднял голову, и наши взгляды встретились. Сомневаться больше было незачем и не в чем. Он и в самом деле не понял, что он такого сказал, чем он мог меня удивить или обидеть. Наконец я снова обрел голос:

— Ну, знаете ли…

Но тут мою несостоявшуюся тираду заглушил град отчаянных ударов в дверь спальни.

— Герр Брэдшоу! Герр Брэдшоу! — неистовствовала снаружи фройляйн Шрёдер. — Вода кипит, а я никак не могу повернуть вентиль! Скорее идите сюда, а не то мы все сейчас взлетим на воздух!

— Позже поговорим, — сказал я Артуру и выбежал из комнаты.

Глава пятнадцатая

Три четверти часа спустя, чистый и свежевыбритый, я вернулся в комнату к Артуру. Он осторожно, укрывшись за кружевной занавеской, следил за тем, что происходит на улице.

— Там теперь другой стоит, Уильям, — сообщил он мне. — Они сменились минут пять назад.

Тон у него был вполне жизнерадостный: казалось, ситуация доставляет ему самое искреннее удовольствие. Я подошел к окну. В самом деле, высокий человек в котелке успел сменить своего коллегу в неблагодарном деле: ждать несуществующую подружку.

— Бедняга, — хихикнул Артур, — вид у него такой, будто он уже успел промерзнуть до косточек. А, как вам кажется? Как вы думаете, он не обидится, если я налью в пузырек бренди и отошлю ему вниз, приложив, естественно, карточку?

— Он может не понять шутки.

Удивительное дело, из нас двоих смущение испытывал только я. Артур, казалось, успел напрочь позабыть — с легкостью почти что непристойной — все те резкости, которые я наговорил ему меньше часа назад. Он вел себя со мной абсолютно естественно, будто между нами ничего не произошло. Я почувствовал, как во мне опять поднимается горькая волна неприязни. В ванной я совсем было оттаял, успел пожалеть, что наговорил лишнего, — где-то я был с ним жесток, где-то язвителен, где-то излишне прямолинеен. И даже успел отрепетировать про себя нечто вроде частичного примирения на условиях взаимного великодушия сторон. Но первый шаг сделать должен был, конечно, Артур. А вместо этого — вот он, весь как есть, открывает буфет с привычным видом гостеприимного хозяина дома.